Я лежала на одном из дедушкиных изумительных аксминстерских ковров, подняв ноги на подлокотники большого кожаного кресла, и читала о своем герое лорде Нельсоне. Будь я на борту «Виктории» рядом с ним и оберегай его спину, он и по сей день был бы жив. Теперь же Нельсон — часть истории, существует только на страницах книг. Но я отдала бы все, лишь бы он сидел рядом, повествуя о своих приключениях, особенно об амурных, тех, где речь идет о леди Гамильтон. «Ах, какая безнравственность!» — сказал бы дед. Не то чтобы я одобряла этот возмутительный роман, но так уж сложилось. И хотя меня это бесило и казалось отвратительным, так уж сложилось.

«Настоящий мужчина, — не раз говаривал дед. — Ненавидел беспомощность и некомпетентность, презирал безумие короля, сражался с министерством, чтобы выбить побольше денег на корабли и жалованье морякам, храбро боролся с проклятыми лягушатниками и оставался верным стране. Я хорошо его знал и в жизни не видел более храброго и мужественного человека».

Иногда, придя в хорошее настроение и залихватски подмигивая, дедушка рассказывал, что леди Гамильтон хотела его, а не лорда Нельсона, но дед, к сожалению, был женат, и Эмме Гамильтон пришлось довольствоваться Горацио Нельсоном.

«Знаешь, Энди, он был коротышкой. Смешным коротышкой, но восполнял все недостатки умом и сообразительностью. Хотя, впрочем, и мозги не всегда ему помогали. Никак не мог взять в толк, как сделать даму счастливой. Впрочем, и леди глупыми назвать было нельзя. Взгляни хотя бы на бабушку: вот эта женщина всю жизнь держала меня по стойке „смирно“. Язык у нее работал так же безупречно, как мозги. Одинаково хорошо смазаны… Так вот, Энди, хочу сказать, что лорд Нельсон был мастак по части замечательных новых стратегий и уловок, но ни одна из них так и не смогла сделать женщину счастливой».

Мне часто хотелось спросить деда, откуда он взял столь интересную теорию. Кроме того, я умирала от желания объяснить, что для мужчин самое главное — собственное счастье. Как только женщина оказывалась в их власти — чего еще желать?! И не о чем волноваться.

— Энди, где, черт возьми, ты пребываешь?

Подняв глаза, я узрела своего кузена Питера.

— Питер! Господи, да ведь ты в Париже! Ох, ну какая я глупая! Ты приехал! Наконец-то!

— А ты валяешься на ковре, задрав ноги и уткнувшись в книгу! Не представляешь, сколько раз я воображал тебя в подобном виде.

Я подскочила и бросилась ему на шею. К счастью, Питеру удалось вовремя поднять руки и подхватить меня на лету. Я покрыла его поцелуями, вплоть до кончиков ушей.

— Ты дома, — прошептала я, продолжая целовать и обнимать кузена.

Питер, смеясь, стиснул мои плечи. Наконец он поставил меня на ноги и, отстранившись, принялся изучать.

— Неплохо выглядишь, — признал он, и я грустно усмехнулась, распознав ложь: слишком тонко чувствую не правду, вот и не поддаюсь на лесть.

Я продолжала гладить его руки, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

— Откуда ты взялся? Я не ожидала тебя. О Боже, неужели что-то случилось?

Питер покачал головой.

— Я ненадолго, — бросил он через плечо и, подойдя к буфету, налил себе бренди. — Скоро придется вернуться в Париж.

Он снова поднял графин, и я кивнула. Питер налил мне чуть-чуть в один из великолепных хрустальных бокалов деда. Мы чокнулись и выпили. Только сейчас я поняла, что Питер ужасно зол. Как странно следить за его размеренными движениями, понимать, что он всеми силами пытается держать себя в руках. Я, со своей стороны, постаралась не дать волю любопытству и, затаившись, стала выжидать. Мы не виделись с Питером полгода. Он совсем не изменился, разве что стал еще красивее, чем в тот день, когда покинул Англию, отправляясь в Брюссель. В жизни не молилась я так часто и истово, как в недели, предшествующие роковой битве при Ватерлоо. Питер был наследником деда, сыном Рокфорда Уилтона, погибшего вместе с женой. Тогда моему кузену было всего пять лет. Его растили мои родители, пока дед не объявил, что Питер может ехать в Итон. Помню, кузен любил мою мать, но понятия не имею, какого мнения он был о моем отце.

Питер напоминал мне того человека, Джона, фамилию которого я до сих пор не знала, хоть и встречалась с ним три раза. И последний разговор произошел три месяца назад. Время тянулось бесконечно. Стоял ноябрь, холодный и сырой, ни проблеска солнца на затянутом тучами небе. Я ненавидела такую погоду. Дым из сотен каминных труб. смешался с желтым туманом и был таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом. Белый — не тот цвет, который можно носить осенью и зимой в Лондоне.

Я хотела поехать в деревню, где воздух свеж и чист, но мисс Крислок нездоровилось. Не могла же я требовать от бедняжки, чтобы она провела в карете четыре дня. Не сейчас.

В дедушкином кабинете было тепло, шторы задернуты и не пропускают ни ветра, ни холода.

— Садись, Питер, — пробормотала я, все еще не в силах отвести от него глаз, — и расскажи, что тебя так рассердило.

— Я совершенно спокоен, — отрезал он таким сухим, жестким тоном, что моя рука, державшая бокал, чуть дрогнула. Но я тут же сообразила, что в дверях стоит миссис Приндж, старая экономка, служившая у нас едва ли не с сотворения мира. Она внимательно прислушивалась к каждому слову, недоуменно подняв густые черные брови.

— Не будете так добры принести чай, миссис Приндж? — попросила я.

Миссис Приндж была поистине внушительной леди, куда шире и выше дедушки, и всегда носила платья из тяжелого фиолетового бомбазина. Похоже было, что она не собирается сдвинуться с места, благослови Господь ее душу. Она знала нас с пеленок и теперь желала понять, что происходит, а затем помочь исправить все, что, по ее мнению, было неладно, и решить все проблемы. Она просто чуяла, когда дело было плохо. Я, естественно, прекрасно представляла, почему Питер появился здесь в таком свирепом состоянии, но предпочитала услышать правду из его уст и без миссис Приндж с ее неодобрительной физиономией и поджатыми губами.

Но Питер замер, глядя на меня с таким видом, словно я внезапно превратилась в одного из солдат его полка, по ошибке проткнувшего штыком не врага, а союзника. "Слишком красив, а такое к добру не ведет, — говаривал дедушка и с трагической миной добавлял: