Мужчина и женщина сидели друг напротив друга. Была глубокая ночь, время, когда хочется говорить, понизив голос. Но двое собеседников вовсе не думали понижать голос. Дочь женщины гостила у бабушки, а покой соседей их не волновал.

— Я верю в Бога, — твердо сказала женщина. — Да, верю.

— Я знаю, Кэт, — мужчина улыбался. — И вовсе не собираюсь с вами спорить.

Он понизил голос:

— Более того, признайте, Кэт, я ведь прекрасное доказательство Его существования.

— Не называйте меня так, — сказала женщина.

Улыбка мужчины стала еще шире.

— Кэт, — произнес он, — вы же называете меня Сатаной. Хотя мне это неприятно.

Температура в комнате ощутимо понизилась.

— Простите, — сказала женщина.

— Пустяки, — ответил Сатана. — Вернемся к нашей беседе.

Кэт кивнула.

— Поскольку вы уже убедились в моих возможностях и полномочиях, — женщина поёжилась; Сатана как будто этого не заметил, — то мы можем говорить предметно. Суть нашей беседы стара, как мир. Я делаю предложение. Вы его принимаете.

— Или не принимаю, — тихо сказала женщина. Сатана усмехнулся.

— То есть это я нарисовал эту идиотскую пентаграмму, — он кивнул на пол, — и проделал ряд эээ… действий, столь же, надо сказать, неаппетитных, сколь и ненужных. То есть это мне что-то нужно от вас, и именно я пребываю в отчаянии и надежде. Так?

Кэт опустила голову.

— Нет, — прошептала она, — нет.

— Ну что ж, рад, что вы это понимаете. Итак, моё предложение. Оно тоже старо как мир. За последнюю пару тысяч лет не изменилась даже его формулировка.

Кэт подняла лицо. Слегка раскосые глаза ее собеседника глядели прямо ей в душу.

— Милая Кэт. Вы получаете от меня всё, что вы захотите, в обмен на то, что у вас получается лучше всего.

Кэт несколько секунд смотрела в его глаза.

— Я… — сказала она, запинаясь, — я… не смогу преподавать?

Сатана удивленно откинулся, затем громко, от души расхохотался.

— Девочка моя, — сказал он, отсмеявшись, — ну кто вам сказал, что вы хороший преподаватель?

Женщина немедленно ощетинилась.

— У меня есть диплом. Могу показать.

Похоже было, что Сатана опять собирался рассмеяться, но вместо этого он сказал:

— Нет, преподавание здесь не при чём.

— Тогда что?

Сатана повернулся, выпростал ноги из-под стола, закинул одну на другую и оперся подбородком на кулак.

— Ну, к примеру, мне было бы очень любопытно узнать, — сказал он, — что случилось дальше с Храбрым Зайчиком и его друзьями.

Кэт резко выпрямилась, губы ее сжались в узкую нить.

— Вы… вы дьявол, — сказала она наконец.

Сатана пожал плечами.

— Трудно что-либо возразить.

И продолжил:

— Ну или не с Храбрым Зайчиком. С кем угодно.

Некоторое время стояла тишина, затем Кэт медленно произнесла:

— Но ведь это обычные сказки. Любая мать сочинит сотню таких и даже лучше.

— А вот это, милая моя Кэт, — сказал Сатана без улыбки, — предоставьте уж решать мне.

— Простите, — снова сказала она.

— Далеко не любая мать, — он как будто не слышал, — записывает эти сказки. Далеко не любая мать решится вызвать Сатану. Ну и далеко не любой матери Сатана сделает такое предложение.

— Да, — сказала женщина. — Я поняла.

— Ну, теперь давайте к деталям.

— Я хочу стать самой богатой женщиной в мире, — быстро сказала Кэт, — но только чтобы никто от этого не пострадал. Никто. Вообще.

Сатана задумчиво пошевелил бровями, как бы прикидывая что-то в уме.

— Ну, в общем, да, — сказал он, — приемлемо. Конечно, чтобы никто не пострадал — так не получится, но! — он предупреждающе выставил ладонь, — все пострадавшие будут виноваты полностью сами. И даже вам самой не в чем будет себя упрекнуть. Так пойдет?

— Пойдет, — сказала женщина, помедлив. — Теперь вы.

— Нуууу, — протянул Сатана, — я думаю, что шесть книг меня устроят.

— Семь, — сказала женщина.

Сатана рассмеялся.

— Хорошо. Пусть будет семь.

— А если их не будут читать?

— А кто вам сказал, что их должны читать? — Кэт открыла рот, но ничего не сказала. — Это же обычные сказки. Любая мать придумает сотню таких и даже лучше.

Женщина молчала.

— Вы пишете семь книг. О чем угодно. Как угодно. Когда угодно — в разумных пределах, разумеется, то есть не стоит тянуть до старости. Взамен вы становитесь самой богатой женщиной в мире. Скажем, после того, как напишете третью книгу.

Кэт смотрела прямо в глаза Князя Тьмы.

— Что нужно подписать?

Сатана потирал переносицу и, казалось, не слышал её.

— Люди, — говорил он задумчиво, — настолько трусливы, что не верят даже себе. Пошло, банально, но факт. Наутро вы сочтёте нашу беседу плодом воображения. Завтра — постараетесь её забыть. Послезавтра — забудете окончательно.

Голос Сатаны стал холодным.

— Поэтому сделаем так, — сказал он. — Завтра утром у своего изголовья вы найдете вот этот договор. Там написано в точности то же самое, о чем мы говорили только что. Я его уже подписал. Договор вступит в силу, как только впишете своё имя вы.

— Хорошо, — её голос был твёрд.

— Вы смелая женщина, — сказал Сатана, улыбаясь. — Уверен, у нас с вами все получится.

— Кэтти! Кэтти! Проснись! Проснись же!

Кэт почувствовала, как ее крепко тормошат, причем за то место, хвататься за которое безнаказанно может только женщина, и только очень близкая. Она продрала глаза.

— А?

Лицо Джо, ее коллеги и подруги, было встревоженным.

— Кэтти, господи, как же ты меня напугала! Что за рисунки на полу? Что за перья? Это что — кровь? Ты что — вызывала Сатану?

Кэтти вздрогнула.

— …духов, привидения, друидов? — Джо успокаивалась и становилась язвительной.

— Как ты… сюда попала?

— Через пентаграмму, — ответила Джо. — Возникла, понимаешь, вместо духов и привидений прямохонько в центре, потом пошла и отперла дверь, чтоб ты не заподозрила чего.

Кэтти уже ходила по комнате. Заглянула под кровать.

— Потеряла что? — сердито спросила Джо. — Например…

Кэтти застыла на мгновение.

— …например, план урока, который, кстати, начинается через двадцать минут, а?

— Тут была… — Кэтти глядела на подругу, — тут была бумага. Договор.

Джо странно посмотрела на неё.

— Договор с Сатаной?

— Да, — сказала Кэтти. Ее глаза расширились, она неотрывно смотрела на Джо.

Та встала с кресла.

— Хорошо, уговорила. Так уж и быть. Если ты так настаиваешь.

— В смысле? — медленно произнесла Кэтти. В её тоне произошла неуловимая и оттого еще более зловещая перемена. Джо терпеливо улыбнулась.

— Так и быть, я скажу Филдингу, что тебя сегодня не будет. Наплету что-нибудь, — и пошла к двери. — И пригляжу за классом.

Остановилась, обернулась.

— Но имей в виду, Кэтти, это — в последний раз. Я серьёзно.

Да, вот так просто. Умел и всё. И ничего ты тут не попишешь — завидовал я ему жесточайшей ненавистью пополам с горечью. И продолжаю завидовать. Глуповат он был, сероват, нехлёсток, не ярок, не достоин, как я считал. И продолжаю считать.

Когда он родился, он уже умел летать (левитировать, как мне постоянно подсказывают), но не знал об этом; впрочем, летать это ему не мешало. Главная фотография тех лет изображает ревущего младенца на пути (так все думают) от края довольно высокой, девичьей, как говорится, кровати к полу. В кадр также попало лицо мамы с довольно-таки охренелым выражением лица. Предельно простая удачная фотография: сверзился младенец, а папа сфотал. Точнее наоборот, папа фотал, не углядел, младенец и сверзился. Разве можно что доверить этим мужикам.