На четвертый день он вышел из дома. В черном демисезонном пальто до пят.

Было шесть часов вечера, почти темно.

Он что-то чувствовал, потому что пару раз выкидывал трюк с отходящим трамваем. И оба раза мы Свана находили. Мы не профессионалы, но иногда удача весит больше, чем выучка. Так мы петляли за ним по родному городу часа два, пока не вернулись обратно к дому Свана. И тут мне пришла в голову мысль. Я не хвастаюсь — со мной действительно иногда такое случается.

— А может, есть путь попроще? — сказал я Тохе. Тоха в это время, как в плохом фильме, украдкой заглядывал за угол. Всё происходящее ему нравилось.

— Ты о чем? — спросил Тоха и передернул воображаемый затвор воображаемого пистолета.

— Мы хотели узнать правду, — сказал я.

— Так, — сказал Тоха хладнокровно.

— Та-ак, — сказал я. — Может, просто спросим?

— Свана?

— Свана.

— Бесперспективняк, — аккуратно выговаривая слога, сказал Тоха. — Не признается. Я бы не признался. Это ж трупы.

Тоха снова выглянул за угол, высунулся до пояса: «Куда он делся? А-а! Домой зашел». И всунулся обратно.

А мы пошли в бар согреться. Через час мы были уже вполне горячие восточные мужчины. И решили перед сном еще раз глянуть на Свана. Как он там в своей квартире.

И сразу же наткнулись на него. Десяти шагов пройти не успели.

— А-а, — сказал Тоха. — Привет, Слава.

— Здравствуйте, Вячеслав, — сказал я. — Вам не холодно? В такую-то погоду в таком-то пальто.

И фраза эта подействовала странным образом. Сван неожиданно ударил меня в лицо, пнул Тоху и побежал.

— Ты как?

Я был в порядке. Это просто особенность моего организма. Если мне попадают в нос, то у меня обязательно течет кровь. Сколько раз я из-за этого казался пострадавшей в драке стороной — и не сосчитать. В общем, Тоха мне сунул свой платок, чем, помнится, сильно меня поразил (платок?! у него?!), и мы побежали за Сваном.

Сван бежал ботанически неловко, но целенаправленно. Мы бежали следом, испытывая значительные трудности. Совет: когда затеете погоню за кем-либо, делайте это трезвыми. Нетрезвое состояние сильно увеличивает пройденный путь. Неожиданно Сван прибавил ходу и кинулся к дому, на мой взгляд, точно такому же, как и остальные.

— А я понял, — говорит Тоха.

— Ну объясни, — говорю я.

— А вокруг этого дома деревьев почти нет.

Я молчу, переваривая полученную информацию.

— А чьи это там шаги на лестнице? — говорит Тоха, прислушиваясь.

— А это нас арестовывать идут, — отвечаю я механически.

По подъездной лестнице летели вверх, хватаясь судорожно за перила, собирая извёстку со стен и спотыкаясь о ступеньки.

— Счас, — хрипел я. — Припрём его на пятом этаже.

Фигушки. На пятом этаже нас ждал распахнутый люк, и мы полезли туда. Я лез первым, даже не думая, что могу получить каблуком по башке. Храбрый, глупый, юморной — это всё я.

Залязгали подкованые каблуки по лестнице, ведущей на крышу.

— Как удобно, — говорю я. — Счас нам помогут спуститься.

— И даже куда-нибудь отвезут, — откликается Тоха.

Когда мы вылезли на крышу, то сразу увидели Свана. Он стоял на самом краю. Неторопливо скинул пальто и бросил его под ноги. Крылья. Огромные, нелепые, страшные. Сван тряхнул ими раз, другой.

— Сван! — крикнул Тоха.

Сван, не оборачиваясь, шагнул вперед.

И исчез.

А мы остались на крыше.

Попивая коньяк, трепясь и глядя на звезды, которые почему-то стали чуть ближе, чем ранее.

Утро, наверное.

Когда тебе девять лет, лето — это хорошо. Лето, впрочем, и в тридцать лет — хорошо, и в сорок.

Но уже не так, как в девять.

Вот только если все твои друзья разъехались, и ты остался в городе один, лето теряет половину своей прелести. Что толку в том, что у тебя полно времени для того, чтобы купаться, играть в футбол, просто трепаться о чём-нибудь, если делать это не с кем?

Зато есть дед.

С дедом Никите, конечно же, повезло. Не каждому достается такой хороший дед, какой был у Никиты. Во-первых, Тимофей Николаич был моряком. Не капитаном, конечно, но штурман — это тоже неплохо. У штурмана тоже есть китель, фуражка и возможность привезти из дальних стран кучу всяких интересных вещей для будущего внука. Во-вторых, дед-штурман знал кучу разных историй. Правда, Тимофей Николаич мог прервать рассказ на самом интересном месте и сказать: «Остальное, когда вырастешь!» или «Эх, мал ты еще такие истории слушать!» или «Эх, хорошо с тобой Никитка, одна беда — не пьёшь ты!». В-третьих, у деда, как вам уже, наверное, ясно, в доме была куча разных предметов морского назначения. Кроме упоминавшихся уже фуражки и кителя это были, прежде всего, традиционный бинокль, не менее традиционный компас, бутылка из-под кубинского рома и большой складной нож. Складной нож — это, конечно, не кортик, но Тимофей Николаич утверждал, что нож был куплен им в Амстердаме на настоящие голландские гульдены и бывал с ним во всех плаваниях. Надо ли кому-то объяснять, какая это ценная вещь — хороший остро наточенный складной нож? По-моему, никому это объяснять не надо.

Маме дед-штурман нравился не очень. Она не очень охотно отпускала сына к Тимофею Николаичу, но с другой стороны, будем справедливы — всё-таки отпускала. Что делать, если вы супервайзер активно развивающейся фирмы по производству сладостей, и ваш рабочий день длится от восьми до двадцати ноль-ноль. Поневоле приходится полагаться на деда-штурмана.

С годами это отчего-то становится трудновато делать — навещать друзей, родственников. Всё, знаете ли, как-то некогда. Дела, заботы, просто неохота. А в девять лет это просто: сел на трамвай и поехал. Лучше делать это с утра, пока солнце еще не нагрело вагоны, и город за окном кажется чистым и свежим.

Трамвай неторопливо прогромыхал мимо рынка, мимо парка, по мосту через реку. Двадцать минут такого громыхания, и вот уже кондуктор объявляет: «Дедушкина остановка!». Конечно, он говорил совсем другое, но Никите слышалось именно так.

Он вышел из трамвая и прищурился.

Солнце.

Вприпрыжку пересек улицу. И еще издалека увидел, что около дедушкиного дома творится какая-то вялая суматоха. Японский автокран длинной своей рукой подавал что-то на крышу, а на ней личности строительного вида уже вовсю орали что-то вроде «Вира помалу! Куды прёшь! Полегче!». Суматоха была вполне объяснимой — прямо по центру шиферного ската видна была здоровенная дыра. Довольно странная, скажу я вам, дыра. Нечасто можно увидеть дыры с такими ровными краями. Я, как человек взрослый и повидавший много дыр, сразу бы обратил на это внимание, а вот Никита этой странности не заметил. Куда больше его внимания забрал кран, поскольку японский кран «Като» — это, конечно, вещь. Красный, ладный, с длинной стрелой, очень хорошо сделанный; такие вещи очень нравятся тем, кто в них разбирается — и детям.

Вдоволь наглазевшись на кран, Никита поднялся по лестнице на пятый этаж и постучался секретным стуком в хорошо знакомую дверь. Потом, лет через пятнадцать, Никита узнает, что его с дедушкой секретный стук был ни чем иным, как коротеньким сообщением «Это я», которое он выстукивал морзянкой.