Он достал расческу, что дала ему для Босоножки Далей, и направился к безучастному существу, которое за все это время даже не пошевелилось.

— Ты?! Ты ее вычешешь?! — И Живоглот расхохотался.

— А что? — с вызовом повторил Грегор.

Ему приходилось вычесывать собак, это дело нехитрое.

— Ну, я хочу на это посмотреть! — протянул Живоглот и устроился поудобнее на берегу.

Коготок даже не пошевелилась, когда Грегор вытаскивал ее из озера. Пока она плавала там, в воде, самые большие затвердевшие куски песчаного панциря отвалились, и все же до ее шкурки добраться было нелегко. Грегор не знал, с чего начать. Во-первых, она была гораздо крупнее любой собаки из тех, что он в своей жизни встречал. А во-вторых — она была мокрая.

И все же он не мог отступить. Грегор взял свою рубашку, все еще мокрую, вытер спину крысе, чтобы с нее не текла вода. Потом вооружился расческой и стал осторожно скрести ею мокрую шерстку.

Живоглот был прав. Местами песок все-таки высох и превратился в панцирь, крепко сковавший ее тело. Грегору понадобилось немало времени, пока он привел в порядок участок размером с ладонь.

«Ну и дела! Да на это уйдет целая вечность!» — в отчаянии подумал он.

Но Живоглот не сводил с него глаз — и он продолжил свою работу. Смотрели на них и другие.

Все его спутники уже проснулись и теперь заинтересованно наблюдали, как Грегор расчесывает бурую шкурку. А из зарослей за ним следили блестящие черные глазки-бусинки любопытных мышей. Он не мог ее видеть, но точно знал: Люкса тоже откуда-то из глубины джунглей за ним наблюдает. С издевкой, в этом нет сомнений.

Когда шкурка немного подсохла, дело пошло веселее. Руки болели от напряжения, но пальцам было приятно касаться шелковой шерстки. Кто бы мог подумать, что у крысы она такая мягкая и нежная! Ничего приятнее Грегору трогать не доводилось.

Закончив со спиной, Грегор обошел вокруг и впервые заглянул ей в глаза. Похоже, она была испугана и смущена.

— Теперь я расчешу тебе живот, — сказал Грегор. — Тебе придется лечь на спину.

Словно под гипнозом, Коготок покорно перевернулась, не сводя с него настороженного взгляда. Он даже подумал, что в случае чего она легко откусит ему голову. Но крыса была так слаба — и так печальна, что эта мысль тут же его и покинула.

Все так же глядя на него в упор, Коготок вдруг шепнула:

— Как ты думаешь, они… живы? Мои Мушка и Шурушка…

Точно такой вопрос она совсем недавно задавала Пролазе.

— Думаю, да. Уверен, что да, — ответил Грегор. Он попытался вспомнить, что говорил Пролаза. — У них ведь теперь есть эта желтая пудра. И… там есть кому о них позаботиться.

— Да, есть кому позаботиться, — прошептала Коготок. — О моих крошках.

— А теперь постарайся поспать, — попросил Грегор. — Ладно?

Она несколько секунд смотрела на него, помаргивая, а потом — удивительно! — закрыла глаза и уснула.

Грегор со щемящей тоской вспомнил о маме. Она, вероятно, уже больна. И Говард. Нивива говорила, у летучих мышей инкубационный период дольше, так что Андромеда еще, возможно, в порядке. А Арес?

Надо смотреть правде в глаза — скорее всего его уже нет в живых. Грегор почувствовал острую боль от этой мысли — и поскорее отогнал ее от себя.

Он не имел права думать об этом сейчас. Он молча расчесывал и разглаживал шерстку спящей крысы, пока каждый сантиметр не стал на ощупь мягким и нежным, как бархат.

Да, смешно получается… они с Коготок — будто стороны одной медали. Мать, спасающая своих детей, — и ребенок, спасающий свою мать. И несмотря на все различия, Грегор чувствовал, что между ними с той ночи, когда он невольно подслушал их с Пролазой разговор, установилась особая связь. С той ночи, когда они лежали без сна, вглядываясь в темноту, и думали о тех, кого любили.

Да, Коготок на какой-то момент дала слабину — но ведь она не железная. Ей показалось, что она не в силах вынести то, что ей приходится выносить. Это чувство было знакомо Грегору — именно потому он не позволил Живоглоту быть с ней грубым. Грегор хотел поддержать ее. И объяснить это всем, кто за ними наблюдал.

Но у него не находилось подходящих слов. Вместо слов он взял расческу и расчесал собственные волосы, не ополоснув расческу после крысиной шкурки.

Еда, вода и здоровый ночной сон произвели чудесные изменения в состоянии Босоножки. Она проснулась с улыбкой и тут же потребовала завтрак.

К этому времени Хэмнет и Живоглот уже вернулись. Они ходили на поиски пищи — принесли много рыбы, золотистых слив и даже грибов.

Хэмнет развел небольшой костер, используя в качестве дров сухие лианы.

— А ты уверен, что стоит разводить огонь? — с тревогой спросил Грегор, обводя взглядом джунгли.

— Не волнуйся, Грегор, в этой части леса растения безвредны, — улыбнулся Хэмнет.

Он пожарил на огне несколько рыбин, предварительно замариновав их в сливовом соке.

Ничего вкуснее в своей жизни Грегор не пробовал.

Все сытно позавтракали. Только Коготок все еще спала как убитая.

— Пускай спит, — сказал Хэмнет. — Поест, когда проснется.

Босоножка просилась плавать, и Грегор отправился с ней к озеру. Он держал ее в воде, пока она бултыхалась и практиковалась в пускании пузырей, наклонив голову в воду. Когда же Босоножка утомилась, она еще раз поела и побежала играть в мячик с Темпом и Газардом.

Хэмнет, воспользовавшись моментом, подозвал Грегора — надо было проверить его раны на ногах.

— Они подживают, но все-таки будь осторожен, главное сейчас — не занести инфекцию, — сказал Хэмнет.

Он снова смазал пальцы Грегора голубой мазью, сменил повязку и помог надеть высохшие сандалии.

Затем подошел к Найк.

— Ну, как твои дела? — спросил он.

— Не так уж плохо, — ответила она, но не смогла удержаться от стона, когда он слегка коснулся ее когтя.

— Найк, — строго произнес Хэмнет, — мы задержимся здесь как минимум еще на день. Прошу тебя, прими обезболивающее. С ним ты сможешь отдохнуть.

На этот раз Найк не возражала. И Грегор подумал, что ей, должно быть, действительно приходится нелегко.

Хэмнет пошарил в аптечке, нахмурился, высыпал содержимое на землю и осмотрел каждую бутылочку и баночку.

— Где же оно? Где лекарство?!

Большой зеленой бутылки в аптечке не оказалось.

— Кто-нибудь брал обезболивающее?

Все молчали. Непохоже, чтобы кто-либо из них взял это лекарство, никому ничего не сказав. Босоножка и Газард были для этого слишком малы, Темп, Найк и Гребешок не смогли бы открыть сумку с аптечкой, а уж тем более — бутылочку с лекарством. Крыса — та вполне могла бы залезть в сумку, но Коготок была все это время в таком состоянии, что ее подозревать было попросту глупо. Живоглот? Но у него ничего не болит, да и вряд ли он заинтересован в чем-то, что может затуманить его разум.

Грегор вдруг заметил, что Хэмнет смотрит на него, и понял, что он — самый вероятный подозреваемый. Он вполне может открыть сумку и бутылку. А боль в ногах вполне могла стать причиной, побудившей его украсть обезболивающее.

— Знаешь, Грегор, если бы ты попросил — я бы всегда дал тебе лекарство, — сказал Хэмнет. — Просто обычно мы оставляем его для совсем нестерпимых болей.

— Я не брал его, Хэмнет, — сказал Грегор, стараясь, чтобы голос не дрожал от обиды. — Можете проверить мои вещи.

Живоглот подскочил к нему.

— Открой рот! — скомандовал он.

И Грегор покорно открыл, не понимая, зачем он это делает. Тот потянул носом, нюхая воздух.

— Он не принимал лекарство, Хэмнет, — сказал Живоглот.

— Прости меня! — Хэмнет выглядел смущенным. — Что ж, выбор у нас небольшой…

Но прежде чем Грегор успел спросить, что Хэмнет имел в виду, Босоножка сильно подкинула мячик, и тот улетел прямо в джунгли.

Газард кинулся было за ним, но Грегор схватил его за плечо:

— Нет, Газард, лучше я его принесу.

Он не хотел, чтобы дети отходили далеко отсюда — даже если растения вокруг действительно безвредны.