Его так и подмывало согласиться, но Роман понимал, что, прежде чем остаться, нужно все хорошенько обдумать. Следовало подумать, прежде чем вновь увидеться с Элизабет. Она так безумно любит Рифа, и в один прекрасный день, если Господу будет угодно, он обязательно к ней вернется. И потому влюбиться в женщину, которая никогда не будет принадлежать ему, со стороны Романа было бы крайней глупостью. А он был не из тех мужчин, которые легко и охотно совершают глупости.

– Нет, – сказал он. Его массивная фигура, казалось, опять заполнила всю комнату. – Очень жаль, Элизабет, но мне пора.

Она проводила его до машины, прося не забывать и наведываться почаще. Она почувствовала такое острое одиночество при виде отъезжающего автомобиля, что даже стало трудно дышать.

Лишь через неделю Роман сообщил, что в следующий уик-энд будет свободен. Он никогда еще не бывал в Брайтоне. Не согласится ли она съездить туда с ним, подышать, пообедать?

Она согласилась сразу, без колебаний. Именно в Брайтон она поехала бы с Рифом, если бы это было возможно. И то, что она ехала с Романом, казалось ей едва ли не наилучшей заменой.

Они съездили в Брайтон. А через несколько дней отправились на пикник, захватив с собой Николаса Рифа и Юнг Шуи. Расположились неподалеку от старинного замка. Было прохладно, но очень весело, и они с удовольствием перекусили под старинными нормандскими зубчатыми стенами.

С тех пор Роман постоянно наведывался в «Фор Сизнз». Он сажал маленького Николаса Рифа к себе на закорки, и они шли на берег моря. Юнг Шуи проворно поспевала за Романом, рассказывая о своем пони и занятиях в английской школе. Роман с неподдельным интересом слушал девочку, проявляя при этом редкостный талант слушателя и большое терпение.

Война в Европе быстро подходила к концу, и Элизабет знала, что Роман ждет не дождется, когда его наконец демобилизуют и можно будет вернуться к концертной деятельности.

– И куда же прежде всего ты отправишься? – спросила она, когда они шли по усеянному голышами пляжу. Может, тому самому, куда за тысячу лет до них высадились римские легионеры под водительством Юлия Цезаря.

– В Палестину, – ни минуты не раздумывая, ответил Роман. – Нет в мире другого места, где люди бы так изголодались по музыке. Я хочу весь свой талант отдать тому оркестру, который в один прекрасный день сделается лучшим в мире.

Она задумалась о людях, составлявших этот оркестр. В него вошли самые великие музыканты Восточной Европы, которым посчастливилось избежать гитлеровской карательной машины.

– Может, когда-нибудь я тоже смогу выступить с этим оркестром, – чуть улыбнувшись, сказала она.

– Непременно, – подтвердил Роман, и в его словах прозвучала абсолютная уверенность. – Ты будешь играть, а я дирижировать.

Постоянные наезды Романа, как и эпизодические посещения Адама и принцессы Луизы Изабель, не позволяли Элизабет чувствовать себя покинутой и одинокой. Но ее сексуальный голод оставался неудовлетворенным. Бывали моменты, когда, лежа ночью в постели и сгорая от желания, она почти сожалела, что узнала истинную плотскую страсть. Ей так хотелось избавиться от постоянного вожделения, которое даже пугало ее.

– Никаких фантазий! – приказывала она себе, вставала с постели и шла к окну, подолгу глядя на пейзаж, открывающийся с залитой лунным светом террасы. – Риф, только Риф – вот мужчина, о котором я мечтаю. Он, и никто другой.

Но восьмого мая, когда сэр Уинстон Черчилль объявил по радио о безоговорочной капитуляции Германии, любовное томление заполнило все существо Элизабет.

В тот день Роман был свободен. Как только он услышал сообщение, то немедленно прыгнул в машину и помчался в «Фор Сизнз».

Домоправительница уже рассказала Элизабет самую главную новость, и они отмечали победу на кухне, чокаясь шерри.

– Отыщи флаг, – сказала Элизабет няне маленького Николаса. – Нужно вывесить его из окна.

– Но ведь этого никто не увидит, мадам. От нас до дороги не меньше мили, – возразила молодая няня, подкошенная радостным известием и тем количеством шерри, которое Элизабет налила ей в бокал.

– Какая разница! – убежденно сказала Элизабет. – У нас непременно должен развеваться флаг!

В гараже они отыскали флаг и вывесили его из окна как раз над главным входом. Юнг Шуи и Николас Риф умоляли, чтобы им было дозволено отправиться в деревню, где вовсю звонили колокола и даже на таком расстоянии было слышно, как поет множество людей.

– Я свожу их, ладно, мадам? – попросила разрешения няня, которой не терпелось принять участие в торжествах.

Элизабет лишь рукой махнула, и домоправительница немедленно отправилась готовить детям к чаю сладкий пирог. В доме работало радио, диктор с воодушевлением рассказывал о том, как толпа людей собралась у Букингемского дворца и резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит.

Элизабет прошла в гостиную, понимая, что домоправительнице хочется побыть одной. Ведь ее муж никогда не вернется. И к ее радости по случаю объявления конца войны примешивалась незажившая боль личной утраты.

Элизабет стояла в просторной, пронизанной солнечными лучами комнате и думала о том, слышал ли уже эту новость Риф. В это время видавший виды «мор-рис» Романа затормозил у дома. Выбежав через стеклянную дверь, Элизабет кинулась к нему. Роман, легко перемахивая через две ступени, почти уже поднялся на террасу, когда Элизабет упала в его объятия.

– Никогда не слышала более великолепной новости! – закричала она, будучи не в силах скрыть свое волнение, и крепко обняла Романа за шею. – А ведь это значит, что и на Востоке война тоже очень скоро кончится!

Когда Роман ехал через Мидхерст, то наблюдал, как совершенно не знакомые друг с другом люди обнимались и целовались, и потому казалось совершенно естественным, что в этот момент и он тоже стиснет Элизабет в объятиях и крепко-накрепко расцелует.

Восторженный и вроде бы лишенный сексуального подтекста поцелуй так, по существу, и не состоялся. Как от единой искры воспламеняется трут, так здравый смысл покинул обоих, едва только их губы соприкоснулись. Элизабет притянула к себе голову Романа и страстно поцеловала его. Он поднял ее на руки и устремился в гостиную, где опустил на ковер, сорвав с себя пиджак, галстук и рубашку. Она даже не стала раздеваться и с силой притянула Романа к себе: ей так хотелось близости, что Элизабет не вполне отдавала себе отчет в собственных действиях. Он выкрикнул ее имя и мощно вошел в нее. В этот момент, словно в озарении, Роман окончательно понял, что любит ее и что Риф погиб и никогда уже не вернется. Будь Риф жив, Роман не занимался бы сейчас любовью с Элизабет – ее тело не позволило бы этого.

Лежа в объятиях Романа, Элизабет тихонько всхлипывала. Это не было результатом пережитого экстаза – в ее рыданиях слышались ужас, горечь и жгучий стыд.

– О нет... – простонала она. – О нет, нет... О, Риф, Риф... Что же я натворила! О Господи, что я наделала!

Он слегка приподнялся и с явным смущением произнес:

– Элизабет, ради Бога...

– Нет! – Она с силой ударила его кулаками в грудь, пытаясь освободиться из объятий.

– Пожалуйста, Элизабет... – начал он вновь, с усилием поднимаясь, но она не собиралась выслушивать его объяснения.

– Нет! О Боже, пожалуйста, немедленно уходи! Уходи и не возвращайся!

Минуту он стоял молча, его великолепный торс был мокрым от пота. Затем Роман медленно надел рубашку, подобрал с пола галстук и небрежно сунул его в карман. Продев указательный палец в петельку, он понуро перекинул пиджак через плечо. Из-за того, что в какой-то момент он дал волю своим чувствам, их отношения превратились в руины. Он ощутил такую сильную боль, что был не уверен, сумеет ли ее превозмочь.

– Ты должна выслушать меня, Элизабет! – настойчиво и даже требовательно сказал Роман.

– Нет! – Ее всю трясло. Элизабет крепко обхватила себя за плечи, словно готовая взорваться изнутри и одновременно пытаясь помешать этому взрыву. – Нет, прошу, уходи! Сейчас же уходи!