— Стратег Ритатуй Брети приглашает к себе Канонеса Норита, гоплита десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция Норита.

— А что ему от меня надо? — поинтересовался Кан, который набил свой желудок едва наполовину.

Мар аристократически вскинул подбородок и, сверху вниз глядя на своих недобрых знакомцев, медленно процедил сквозь зубы:

— Ну и порядочки у вас тут! А ещё гоплитами назвались!

— Кто-то у меня сейчас второй фингал схлопочет, — проворчал Леон, а Фидий язвительно напомнил:

— Мы вообще-то в число щитоносцев не входим и стратегу Ритатую не подчиняемся.

Следующая фраза нахального потомка знаменитого полководца язвительностью легко могла поспорить со свободомыслием молодого десятника:

— Стратег Ритатуй Брети Канонеса Норита приглашает, а приказывает ему сотник Априкс. Этеры Брети службу знают в отличие от некоторых…

— Кан, подъём! — скрипнув зубами от унижения, распорядился Фидий.

— Да я ведь не отказываюсь, — недоуменно ответил Кан. — Сейчас доем и приду. Подождать нельзя, что ли?!

— Встать, тебе сказано, и марш к Ритатую! — гаркнул десятник. — А за разговорчики пойдёшь в ночной дозор! Сегодня же!

— Я же не знал…  — заикнулся наказанный.

— И завтра тоже! — зарычал Фидий. — Марш!

Тяжело вздохнув, Кан заново облачился в осточертевшие к вечеру доспехи, привесил к поясу меч и кинжал…

— Щит-то хотя бы оставить можно? — полюбопытствовал он, застёгивая под подбородком ремень шлема.

— Если считаешь себя башем или джитом, к примеру, то конечно оставь, — хмуро разрешил Фидий, став в эту минуту удивительно похожим на отца. — А если полагаешь себя гоплитом, то будь любезен соответствовать форме одежды.

Кан обречённо накинул лямку щита на плечо и, приняв из рук Эвридика своё длинное копьё, зашагал следом за гонцом, едва перебиравшим ногами.

— Твоему отцу, похоже, заняться нечем, — буркнул ему в спину и замолчал.

Они прошли лагерь тяжёлой пехоты, миновали луг, отделяющий его от обоза…

Как выяснилось, Ритатую было чем заниматься — на собственные средства он скомплектовал ещё полутысячу щитоносцев и показывал им, как обращаться с тяжёлой сариссой гоплита:

— Смотрим внимательно! — командовал он новобранцам, выстроившимся перед ним в четыре ряда. — Это делается так, — и длинное копьё в его худых руках завертелось колесом, выполняя стремительные выпады, удары древком и тычки шипом, торчащим с другой стороны от наконечника. — А теперь проделаем это вместе, медленно и раздельно. И-и р-р-раз, и-и два, и-и тр-р-ри!

Погоняв новичков с полчаса и вымотав их до предела, стратег вошёл в шатёр и принял от Сарама кубок с очередной порцией своего любимого напитка, развалился в кресле и перевёл взор на вставших перед ним мальчиков.

— Ты звал меня, дядюшка Ритатуй? — спросил Кан, присаживаясь на скамейку, стоящую напротив кресла.

— Мариарх, ты кого ко мне привёл?! — обратился к сыну стратег, напрочь игнорируя Кана. — Кого тебе было велено привести?

— Канонеса Норита, стратег! — отрапортовал Мар, вытягиваясь в струнку. — Канонеса Норита, гоплита десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция Норита.

— И ты хочешь меня уверить, что вот это вот и есть гоплит? Что это Норит?!

Мар подошёл поближе, внимательно осмотрел Кана и повернулся к отцу:

— На первый взгляд он выглядит, как гоплит…

— Выглядеть и быть — понятия разные, — отрезал Ритатуй. — Проваливайте отсюда, и чтоб через минуту мне представили гоплита Канонеса Норита.

До Кана наконец-то дошло, что от него требуется. Вскочив со скамьи, он вздел на руку щит, стукнул древком копья в землю и гаркнул в полный голос:

— Стратег, Канонес Норит, гоплит десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция Норита прибыл по твоему приглашению!

— Вот теперь я узнаю младшего сына моего доброго друга Тенция! — воскликнул Ритатуй, хлопнув в ладоши. — Присаживайся, малыш, будь, как дома. Мар, марш из шатра, расставь охранников в дюжине шагов от стен и проследи, чтобы они не подходили близко, нам надо побеседовать наедине.

Он проводил сына мутным взглядом и повернулся к Кану:

— Доспехи, целый день таскать тяжело? — спросил участливо.

— Тяжеловато, — согласился Кан, и чуть не свалился со скамейки, услышав:

— За что Мару лицо набили?

— Кому? — переспросил он, чтобы выиграть время и придти в себя.

— Мару.

— Кто?

— Леон.

— Первый раз от тебя слышу, стратег.

— От меня — в первый, — подтвердил Ритатуй, в упор глядя на юного ловчилу. — А разве ты сам об этом не говорил?

— Кому?

— Кулиону — своему дружку и сынишке Изолия.

— Когда это?

— Сегодня утром.

— Где? — почти чистосердечно изумился Кан.

— На площади перед храмом.

— Ничего там такого я не говорил, стратег! — уже полностью чистосердечно воскликнул младший из братьев Норитов, поскольку на площади об этом инциденте рассказывал Леон.

— А кто говорил? — не отступал Ритатуй, пронзая юношу абсолютно чистым пристальным взором.

— Мне-то откуда знать, стратег? — с лицом невинного агнца отпёрся Кан. — Я, конечно, был на площади с Леоном и Кулом, но что-то не припомню, чтобы об этом был разговор. Мы больше о войне болтали.

— Может у тебя память слабая? — зловеще осведомился начальник обоза. — Может, дюжина-другая розг её освежат и усилят?

— Я воин армии великого города Афины, — улыбнувшись, напомнил о своих правах очень грамотный сын великого Тенция Норита. — Я гоплит десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция. Меня всем желающим сечь нельзя — только по приговору суда сотников нашей тысячи…

— Это хорошо, что ты, наконец, уяснил, кто ты такой, — съехидничал Брети. — Но ты забыл о том, что твой тысячник — один из моих друзей и твой отец; так что выдеру я тебя, не как воина, а как сынишку моего друга. Он не будет против, я знаю! Эй, Сарам, розги подай! А ты, Канонес, чего расселся? Разоблачайся!

Тяжко вздохнув, Кан поднялся и стал расстёгивать пластинчатый воинский пояс.

— Жалеешь, что не сознался сразу? — посочувствовал Ритатуй. — Так ещё не поздно — сознавайся.

— Жалко безвинно розгам подвергаться, — отозвался стойкий сын сурового Тенция Норита. — Ну, да за правду пострадать не стыдно, потерплю, не впервой…

Ритатуй с изумлением и некоторым уважением покачал головой:

— Ну, ты и упрямец! — проговорил он и рассмеялся. — Весь в отца! Не трусь, малыш, никто тебя сечь не будет — пошутил я! Просто я запретил Мариарху ухаживать за вашей сестрой, а тут слышу от вашей троицы, что он нарушил мой приказ. Наказать бы, да доказательств нет. Думал, ты мне их представишь, а ты упёрся. Мар! Эй, Мар!

Полог шатра откинулся, и внутрь вошёл младший Брети.

— Ступай, малыш! — сказал Ритатуй и о чём-то заговорил с Мариархом и Сарамом.

Вынужденный притворяться Кан вдруг ощутил общее между своим поведением и поведением Ритатуя. «Да он же тоже притворяется!» — подумал он и, проходя мимо амфоры, из которой стратегу подливали в кубок, слегка наклонился, сделав вид, будто споткнулся, и глубоко втянул воздух носом. Так и есть — в ней была чистейшая родниковая вода.

Когда он отошёл от шатра на достаточное расстояние, Мар сказал озабоченно:

— Отец, он заметил.

— Я тоже заметил, — рассмеялся стратег. — Хитрый, упорный, внимательный, что хорошо владеет оружием, сомневаться не приходится — его учил отец. Завтра я проверю его на голую силу. И если он так же силён, как изворотлив, я возьму его к себе. А ты, шалопай, если не прекратишь к Висе таскаться, я тебя выпорю. Да так выпорю, что подзатыльники Леона тебе детской шалостью покажутся. Не пара она тебе. Ты эвпатрид, она — ремесленница; стратеги не должны жениться на дочерях своих подчинённых.

— Зачем тебя Ритатуй вызывал? — спросил Фидий, когда младший брат уселся возле костра и с благодарностью принял из рук Эвридика чашу с подогретым вином, заправленным тёртым сыром и мёдом.

Хлебец к напитку Кан взял сам, сделал большой глоток и ответил, пожав плечами: