Молодой и горячий помощник Кэнта Энох бросился, было, на помощь, но кормчий успел перехватить его — до села обречённым было гораздо ближе, чем до них, атланты поспеют на подмогу своим прежде, чем аркадцы спасут юную пару. Видя подавляющее численное преимущество врага, юноша понял, что смерть дышит ему прямо в лицо, но страх за свою жизнь ни на миг не воцарился в его душе — позади стояла та, ради которой он не пожалел бы и жизни. В отчаянии он швырнул в атлантов шлем и щит, а затем с громовым кличем «Ахайя-а» бросился на стоящего впереди других сухощавого ветерана, облачённого в одну лишь набедренную повязку. Тот с поразительной ловкостью уклонился от клинка, направленного в его голову и, схватив юношу за кисти рук, бросил его через плечо. Остальные присутствующие не сдвинулись с места, внимательно наблюдая за действиями своего товарища.

А он что-то сказал лежащему эллину, оглушённому падением, и, повернувшись, направился в сторону селения. За ним последовали и остальные. Причём, проходя мимо вскочившего на ноги парня, каждый одобрительно похлопал его по плечу. Ошеломлённый юноша, опустив руки, просто смотрел вслед уходящим врагам. Из этого состояния его вывела девушка — она подошла к нему и осторожно взяла его за руку. Подняв оружие, парочка быстро добралась до отряда Кэнта.

— Как тебя звать, храбрец? — спросил Кэнт, — обнимая юношу.

— Орит. Моего отца звали Тином.

— Тином?! — воскликнули одновременно и Кэнт и Энох.

Тин, легендарный Тин считался самым искусным кормчим Эллады. Под его командованием эскадры Аркадии, Микен и Аргоса наголо разгромила флоты Спарты, Коринфа и Крита, вдвое превосходящие их по численности. По сравнению с Тином, знаменитый Кэнт был мальчишкой, впервые взявшийся за рулевое весло.

Два года назад триера Тина «Синий дельфин» с двумя сотнями воинов и матросов на борту ушла в Египет, и с тех пор о Тине ничего не было слышно. Все знали, что Тин не был богачом, знали, что его сына зовут Оритом, но где он жил — об этом знали лишь избранные, к которым не принадлежали ни Кэнт, ни Энох. Поэтому появление Орита вызвало огромное удивление и не меньшую радость: ведь сын Тина, по всей вероятности, мог принести отряду большую пользу — секреты мастерства в Допотопные времена обычно передавались по наследству.

— А кто эта девушка? — поинтересовался Энох.

— Это Мидана, её родные погибли полчаса назад, — ответил Орит, заметно краснея.

— Мы идём в Микены, юноша, — сказал Кэнт. — Если хочешь, пошли с нами.

— А Мидана?

— Это уж как она захочет. Я надеюсь, что в Микенах нам дадут корабль. И мы под твоим командованием стократно отомстим врагу за гибель нашего флота!

— Под моим командованием? — юноша недоумённо пожал плечами. — Я никогда не видел моря и уж тем более не плавал на кораблях. Как же можно доверять мне жизнь сотен людей?

— Не видел моря?! — ошеломлённо произнёс Кэнт. — Но ведь это какой-то абсурд!

— Отец взял с меня клятву, что я никогда, никогда не выйду в море…

— Ну, хоть плавать-то ты умеешь? — поинтересовался озадаченный Энох.

— В нашем селении никто не умеет плавать, — ответила за Орита Мидана.

— Ну что ж, — протянул страшно разочарованный Кэнт. — Я научу тебя, и плавать и водить триеры.

— А клятва?

— Как последний кормчий Аркадии, твою клятву я отменяю!

Атланты наступали сразу по двум направлениям — на Микены и Аргос. Третий отряд, под командованием самого Вилена шёл на Тиринф через Мессению. Эллинские города-государства ожесточённо сопротивлялись. Микены, собрав двадцать пять тысяч человек, выслали войско навстречу противнику. Вилен, которому доложили об этом, перевёл на это направление когопул ветеранов. Шестьдесят тысяч атлантов сцепились в рукопашной схватке с микенцами и, несмотря на своё мужество, ахейцы через два часа были рассеяны. Последним отступал отряд Кента, насчитывавший уже больше тысячи человек, прошедших со своим командиром сквозь огонь гибели Аркадии и Мессении. Вместе с мужчинами атлантов громили и женщины, вместе с ними ушедшие из Аркадии. Мидана всюду следовала за своим возлюбленным; с луком и стрелами в бою она казалась самой Артемидой. Орит мужественно бился с врагами, и, хотя по своей неопытности, часто получал довольно серьёзные повреждения, но в следующем бою он снова оказывался в первых рядах. Кэнт радовался, видя, что смелостью сын ничуть не уступает отцу, и чтобы тот случайно не погиб, приставлял к нему своих лучших воинов, которые в нужный момент вытаскивали юношу из опасных мест.

Отряды микенцев всё дальше откатывались от своих границ. Захватчики грабили богатые селения самого сильного государства пелопонессца, убивали и обращали в рабство не успевших убежать жителей. Вскоре войска атлантов осадили и сами крепкостенные Микены. Трижды бросались они на приступ, но гарнизон города был многочислен, стены и башни высоки, а горожане хорошо приготовились к осаде. Захватчикам пришлось оставить надежду на скорый захват города. Сам Вилен с шестым когопулом прибыл к Микенам.

Когда он вошёл в палатку командиров третьего когопула, там же оказались и остальные военачальники. Перед ними в свободной и горделивой позе стоял худощавый атлант в одной набедренной повязке; на широком кожаном поясе с медными бляхами висели меч и кинжал, за поясом торчал длинный и узкий топорик. На чуть тронутых сединой волосах крепко сидел широкий медный обруч — шлем ветерана — три выкованных медных пера опускались вниз на его моложавое, внушающее симпатию лицо, с небольшим шрамом на скуле. Вилен был поражён почти физически ощутимой силой, исходящей от неизвестного ему воина.

При виде входящего военачальника, которого сопровождал громадина Флик, полководцы поспешно вскочили и низко поклонились. Ветеран медленно повернул голову и чуть наклонил её, приветствуя одного из самых важных сановников Империи.

— Добрый день, счастливой осады! — произнёс Вилен, останавливаясь у стола и внимательно разглядывая каждого из присутствующих.

— С благополучным прибытием, светлейший, — отвечали военачальники.

— Кто этот человек и что он здесь делает?

— Воин-копьеносец третьего когопула Ульф Бартоно, он из тысячи Сареза. Мы судим его, светлейший. Он убил своего сотника Чиуша.

— Но почему именно вы судите его? Мне кажется, для этого достаточно было бы и тысячника Сареза.

— Светлейший, — шепнул сзади Флик, — ведь это Ульф! Ульф Великолепный! Это самый знаменитый из наших солдат.

— Вот как? А ну-ка, Великолепный, расскажи нам, что ты не поделил со своим командиром?

— Шестилетнюю девочку. Мы захватили большое село. Женщин было достаточно, тем более для сотника, но эта скотина не обратила на них внимания. Я сам далеко не аскет, но издеваться над такой малышкой?! В общем, я дал ему в морду, а он схватился за меч… потом меня отвели сюда. Судить.

— Светлейший, — опять зашептал Флик, — ты ведь искал гонца, который наверняка доставил бы твоё письмо Фермопилу, ты видишь его перед собой.

— Ты так думаешь?

— Да, светлейший!

— Послушай меня, Великолепный, по зрелому размышлению я признаю, что убитый понёс заслуженную кару за своё злодейство, но за то, что ты пролил кровь своего командира, ты тоже будешь наказан. Я дам тебе почти невыполнимое задание.

Ветеран, молча, наклонил голову в знак согласия.

— Ты получишь вот это письмо, пять кораблей и пятьсот человек команды. Письмо нужно передать Фермопилу Ролоину. Во что бы то ни стало.

— Будет сделано, светлейший, — отчеканил Ульф. — Только…  — тут он замялся, — разреши взять с собой ту девчушку, из-за которой я уложил Чиуша.

— Она что — ещё жива? — изумился Вилен.

— Если я берусь защищать человека, то прежде чем добраться до него, надо сначала похоронить меня! — с неожиданной надменностью отрезал Ульф.

— Хорошо, ты можешь взять её с собой.

Командир шестого когопула и Ульф вместе вышли из шатра.

— Сегодня решающий штурм, — сказал Вилен оставшимся полководцам.

Штурм начался в четыре часа утра, когда блистательный Гелиос ещё не впряг в свою сверкающую колесницу крылатых зверей-жеребцов, погубившего неосторожного сына светлоокого титана. В едва посиневшей черноте ночи, усеянной разноцветными звёздами-судьбами, свет которых мог лишь пронизать, но не рассеять мрак раннего часа, выспавшихся с вечера воинов разбудили сотники. Осторожно передвигаясь, и стараясь не греметь доспехами, солдаты позавтракали, не спеша вооружились, оставив в лагере всё лишнее, смазали осадные орудия, ещё раз проверили штурмовые лестницы и маниолы, в последние впрягли лучших лошадей. На руках вынесли катапульты и баллисты к черте, выверенной великим Амо — математиком Первой Имперской армии; вложили камни, ползком пронесли лестницы и сами притаились возле них.