Атлантские всадники прекрасно знали своё дело, но у них не было таких коней, а в силе и сноровке любой из эллинов стоил троих имперских солдат. Если же к этому прибавить внезапность нападения, то станет понятно, что атлантам пришлось очень несладко. Только трое из десяти успели повернуть коней, в ужасе помчались они к лагерю, оставив место схватки торжествующим победителям. Литапаст, разгорячённый удачным боем, предложил догнать беглецов, но Кан с необычным для молодости хладнокровием решительно отказался, а Гортензий поддержал юношу:

— Пусть пока поживут, — сказал он с пренебрежением, — всё равно недолго им нашу землю топтать осталось.

— Будь я проклят! — Литапаст расхохотался от всей души. — Давненько мне не доводилось скрестить клинок с настоящим противником, — объяснил он удивлённым сообщникам. Слава Аресу — не разучился! Всё! К воронам командование, к воронам Эгея — нашего басилевса. Завтра же попрошусь рядовым конником! Поговорю с Регио, они меня возьмут!

— Ну, зачем же так? — тоже рассмеялся Норит — оставайся на своём месте, а биться предоставь нам. Если нами хорошо командуют, мы кому хочешь, голову набок свернём!

— Да, с такими ребятами, как ты и твои братья, войны нам точно не проиграть. Это правда, будто ты Петнафса заколол?

— Не! Живой он — ваш Петнафс! Несколько дырок я ему сделал, но это так — мелочи.

— Ну, конечно, пустяк! — фыркнул стратег. — Какой-то мальчишка, который и гимнасия-то закончить не успел, встречается с сотником охраны командира лучшего вражеского когопула и за минуту делает из него решето! Ничего особенного, мелочи жизни!

Товарищи спали, только Венета и Фидий сидели у костра, подбрасывая в огонь мелкие веточки. Увидев Кана, осторожно пробиравшегося среди спящих воинов, коринфянка бросилась к нему навстречу и повисла на шее. Плечи её вздрагивали.

— Ну-ну, что ты?! — Кан бережно обнял любимую и зарылся лицом в её распущенные волосы. — Я живой, живой! И всё в порядке.

— Тебя так долго не было, — всхлипнула Венета. — Я прямо не знала, что и делать, куда бежать…

— Никуда не надо бегать, солнышко моё, — прошептал Норит и, отбросив щит, поднял её на руки. — Я здесь. Я с тобой.

— Ну, как дела? — хмуро спросил Фидий, стараясь не смотреть на льнущую к брату девушку.

— Всё в порядке! Я, Литапаст и Гортензий ездили на осмотр местности.

— А почему шлем в крови?

— В крови? — Кан стянул шлем и с недоумением потрогал козырёк, усеянный мелкими багровыми пятнышками. — Да, действительно… но это не моя, клянусь Зевсом!

— Понятно, что не твоя, дурья башка! А чья же?

— Великие Олимпийцы, конечно атлантская!

— Значит Литапаст и Гортензий живы?

— Ну да. Что с ними сделается?! Литапаст-то, оказывается, знаешь, как дерётся! Наткнулись мы на разъезд, так он…  — тут он взглянул на омрачившееся лицо Венеты и быстро закончил, — двоих быстренько уложили и тягу. А Див знаешь, какой конь?! Ха, да на нём и от Таната удрать, раз плюнуть!

— Значит, удрали? — недоверчиво переспросил Фидий.

— А что — драться с ними, прикажешь что ли?! Кан подмигнул старшему брату левым глазом, поскольку справа, обнимая любимого, сидела Венета. — Их же целый десяток. Литапаст так и сказал: «Не хватало нам тут головы сложить! Только помирились, и умирать, ну уж нет!»

— Стало быть, ты помирился с Литапастом?

— Это он со мной помирился. Они могли спокойненько смыться, когда я кинулся… бежать, — добавил он, споткнувшись, — но они меня не бросили. И ещё Литапаст меня угощал вином и хлебом.

— Ф-фу-у, слава Зевсу! — вырвалось у старшего из братьев Кана. — Теперь можно воевать спокойно.

Посреди ночи Венета внезапно спросила совсем, было, заснувшего Кана:

— Слушай, как же так?

— Что «как же»? — вздохнул Афинянин, положив голову на грудь подружки и сладко жмурясь.

— Ты кинулся бежать, а они тебя не бросили? А как они тебя могли бросить, если ты всё равно бежишь?

— А почём я знаю как? — зевнув, ответил Кан.

Фидий прекрасно понял брата и не стал его больше расспрашивать. Он даже сделал своему младшему небольшую поблажку, позволив проспать до завтрака. День прошёл, как обычно: учения, короткий роздых после обеда и снова учения. К ужину, порядком намаявшись, вернулись в лагерь. Теперь отдохнуть можно было на полную катушку. Кан и Венета, наскоро поужинав, ушли гулять, за ними увязались и Орфей и Эвридика, и Мидана с Кулом. Точнее, Кул с трудом уговорил аркадянку пойти развеяться. После ухода Орита бедняжка явно страдала. Почему? Всем казалось, что они хорошо знают причину. Возможно, они и были правы, но отчего-то Мидану не могли утешить ухаживания красавца Изолида.

Вернувшись к костру, Кан увидел лежащих у огня Кэнта и Герта. Южане мирно беседовали со старшими Норитами и Кэмом. Поприветствовав начальство, Афинянин с довольной улыбкой уселся рядом с Венетой на постеленный плащ и, обняв руками колени, уставился на горящие головешки. Ему было хорошо: теплом, сухим и уютным тянуло от костра, сбоку его согревала Венета, голова слегка кружилась от «тихой прогулки» и на душе было спокойно, тихо-тихо.

«Чего ещё надобно человеку? — лениво размышлял юный гоплит. — Хороший ужин, общество друзей и любимой, свежий воздух и жаркий костёр — всё у меня есть! Сами всемогущие боги могут мне сейчас позавидовать. Да, пока ещё топчут родную землю имперские выкормыши, да, предстоят ещё тяжёлые битвы, и мне придётся убивать, калечить, колоть, рубить и резать… Всё это отвратительно, страшно и достаточно грязно. И всё-таки, меня сейчас это почти не беспокоит, может быть, самую малость. Я не боюсь быть убитым — атлантам придётся крепко попыхтеть, чтоб достичь этого, а потому я спокоен, весел и доволен жизнью. Кра-со-та!»

Появились Кул и Мидана. Нечаянно взглянув в сторону Герта, Кан с удивлением заметил, как помрачнело оживлённое лицо микенца. Да-а, Герта красавцем не назовёшь, а если рядом Кул, тем более. В глазах южанина вспыхнули огоньки неприязни, или просто отсвет костра так изменил добродушный взгляд сотника… А как обрадовалась Мидана! Нет больше тихой грустной аркадяночки — шаловливая нимфа резвится у костра Норитов.

«А, всё-таки красивая девчонка у Орита! — подумал Кан с благодушной завистинкой, и тут же поправился. — У Орита ли?» — мысли афинянина были прерваны лёгким, но решительным тычком в рёбра.

— Поглазей, поглазей у меня! — услышал он горячий шёпот у самого уха.

— Уж и оглянуться нельзя…  — польщено проворчал юноша, искоса взглянув на встревоженную коринфянку.

Кэм, легонько посвистывая, с тянутым у Леона точильным камнем доводил клинок меча. Девушки и отношение к ним присутствующих интересовали его мало. Оружие должно быть в порядке. Это главное, остальное — потом. Можно бы беспокоиться за сестру, но причин для беспокойства нет. А чего ему переживать — у Венеты полный порядок. Она любит Кана, Кан — её. Поссорятся — помирятся! В целом Коринфе жениха не выбрала — подавай ей афинянина! Ухажёры, как узнают, от злости полопаются, хе-хе! Кэм поскрёб лезвие ногтем и удовлетворённо вздохнул — наконец-то вновь готово к употреблению, а то после проклятой рубки с Султанами отличный отцовский меч больше походил на плотницкую пилу, чем на боевой клинок.

Вечер пролетел незаметно, однако, перед отбоем, когда южане ушли, Мидана вновь погрустнела, притихла.

— Кажется, Кулу снова не повезло, — тихо сказал Кану Счастливчик, кивая на аркадянку. — Да и Орит, когда вернётся…

Следующие сутки десяток Норитов находился в дозоре, охраняя покой спящих товарищей. Кану — заядлому лодырю — это занятие пришлось по душе.

— Век бы в дозоре стоял, — сказал он Венете, расстёгивая ремень шлема и садясь на щит. — Ни тебе строевой подготовки, ни тебе беготни, непыльная работа!

— Следи за противником! — с насмешливой лаской посоветовала коринфянка. — А то — мигнуть не успеешь…

— Почему это я несчастный? — Кан сдвинул шлем на затылок. — Если уж лентяй, то лентяй счастливый: и работа по мне, и ты рядом. А что касается атлантов, так хоть все глаза прогляди — фиг чего увидишь. Тут, дорогая, не смотреть — тут слушать надо, — и тут же сменил тему. — Как война кончится, пойдёшь за меня?