Шаг, второй, еще... Мышцы стали забиваться. Нужно перерывчик сделать. Как в качалке между подходами, иначе потом "вес" не возьму.

— Стой! — крикнул я проводнику. — Перекур. И Ваньке укол надо сделать.

Вьетнамец подскочил ко мне, затараторил:

— Нельзя останавливаться, американцы придут. Скоро. По следам найдут, это легко, — Чунг действительно прилично говорил по-русски. Похоже, тут не только советские братья по оружию расстарались, но и какая-нибудь московская языковая кафедра, не меньше. Правда, слова он произносил как-то мягко и протяжно, будто француз-педрила: “ньельзя”, “амерьика-анцы”, “льегко-о”. Да еще иногда ставил не так ударения, но я-то по-вьетнамски вообще ни в жопу копытом. Так что на моем фоне парень вообще красавчик. А Чунга-Чанга тем временем продолжал: — Надо уходить. Ивана брать нельзя. Его не спасем и сами не уйдем.

— Все уйдем, — с нажимом произнес я, давя внутри злость. Щазз, не уйдем мы… Умоются и кровью обхаркаются. — Бросишь товарища — бросят и тебя. Усек?!

Чунга просто кивнул и, вроде, успокоился. По крайней мере, пока. Главное — на патриотизм давить. Он-то за свою землю кровь проливает, а я хрен знает, как здесь вообще очутился. Может, от ядерного удара преломление какое случилось? Континуума или другого синхрофазотрона. Я в этом сильно не разбираюсь.

Не скажу же я ему, что “Рязань” — это мой пропуск к своим, и у меня меркантильный интерес к спасению советского "Райана".

Но не совсем же я скотина. Не только поэтому впрягся в повозку и осликом вьючным прикинулся. Все-таки Иван… Он свой... В детдоме за своих держались. По зубам получали, но держались…

Я отдышался, вытащил из рюкзака подсумок болотного цвета с красным крестиком на клапане и распотрошил его содержимое. Бинты, таблетки, жгут, присыпка какая-то. Черт! Шприцов и ампул нет! Как так?!

Взял в руки флакон из оранжевого пластика с надписью: "Bacitracin". Любой дурак знает (слава богу, я не такой — я, скорее, умный отморозок), что все, что оканчивается на "цин" — является антибиотиком, а не китайской династией. Только почему порошок? И где, блядь, шприц? Чунг еще в туннеле этой самой присыпкой Ване рану пудрил, когда перевязку делали. Получается, смысла нет его снова дергать и бинты потрошить.

Я посмотрел на раненого. На его лбу выступили крупные капли пота. Это хорошо. Потеет — значит, живет, и обезвоживание еще не настало. Осторожно влил Ване воды между запекшихся губ.

Чунг тем временем "лузгал" рожки от М16, как белка орешки. Выщелкивал патроны и складывал их в один из подсумков. Я отпил воды из трофейной фляжки. Теплая жидкость противно отдавала алюминием и сероводородом. Ни разу, сука, не виски. Дэниелс, Дэниелс… А ведь фляжечку я с твоего трупа подрезал.

Эх, Ваня, Ваня... Что же ты такой хилый оказался? Крови, что ли, много потерял? Двинули дальше. Открылось второе дыхание. В непролазной чаще мой проводник умудрился отыскать тропу, по ней мы и продирались. Ноги вязли в густой траве и влажной почве. На внедорожнике здесь явно не проедешь. Значит, если будет погоня, то пешая. Или воздушная. Скорее всего второе.

Джамбо — хрен с ним. А Дэниелса нам не простят. Породистое лицо, аристократ. Поди Вест-Поинт закончил. Или еще какую военную академию.

Если не останавливаться, есть шанс оторваться. Я вышел на крейсерскую скорость и тянул волокушу, раздвигая траву, что вздымалась выше пояса. Теперь вьетнамец немного отстал. Дорогу искать не надо было, с тропы даже слепой не собьется, и Чунг шнырял где-то в хвосте.

Молодец, мелкий, прикрывает мне спину. Прикрывать ее надо. Широкая слишком и попасть в нее, как два пальца... А оглядываться мне недосуг. Еще пот глаза заливает. Блять! Все-таки надо было взять платок, даже в крови.

Я шагнул и на мгновение почувствовал, как нога зацепилась за длинную лиану. Упругую такую. Но это оказалась струнка.

Щелк! Сердце провалилось, а я нырнул мордой в землю, бросив волокушу. "Растяжка!" — мелькнула в голове мысль.

— Ложись! — крикнул я вьетнамцу и зажал голову руками.

Но взрыва не последовало. Точнее, что-то бухнуло, как хлопушка новогодняя, а потом зашипело. Явно не мина и не граната. Я оторвал морду от земли и посмотрел вверх. Синеву неба прочертила светящаяся красная точка со шлейфом дыма. Твою мать! Сигнальная растяжка. Теперь каждая собака знает, где нас искать.

— Чунг! — крикнул я. — Валим, валим!

Но обезьяны и след простыл. Вот паскуда! Бросил меня! Ракеты испугался! А как же мы?

Первой мыслью было рвануть напролом через джунгли, но, окинув взглядом это безумное переплетение всяких пальм и прочих лиан, понял, что я не то, что волокушу — руку толком не просуну в этот растительный компот. Стиснув зубы, вцепился в оглобли и потащил дальше по тропе с удвоенной силой. Сердце отдавало молоточками по вискам, пот щипал глаза. Во рту опять пересохло и появился металлический привкус крови. Но я не останавливался. Пер вперед сквозь заросли, как ледокол по Арктике. Напролом.

Тых-тых-тых! — сверху послышался характерный шум лопастей. Я спешно свернул с тропы, подтянул волокушу и забился под огромное раскидистое дерево.

В небе завис болотного цвета вертолет. По округло-тупой морде, как у мультяшной акулы, и открытым для пулеметчика бокам я узнал "Ирокез". Для пущего сходства с хищницей спереди намалеваны белой краской зубы раскрытой пасти. В фильмах такие вертушки часто видел. И за Рэмбо такой по джунглям гонялся. Ах, как мы болели в видео-салонах за Слая...

Но я не Рэмбо, боевая подготовка имеется, но камнем сбивать вертушки не умею.

Я притаился и даже инстинктивно дыхание задержал. Ирокез завис над местом, где сработала сигналка. Стрелок растопырился в боковом проеме и водил по джунглям стволом станкового пулемета на длинной ноге.

Ветер от винта предательски раздвигал кусты и пытался обнажить мое убежище. Я наспех накидал разлапистые листья какой-то травы, напоминавшей папоротник-переросток, на неподвижную тушку Ивана, а сам прижался к шершавому стволу дерева.

Вертушка нарезала круги. Черт! Только бы не заметили. Надо что-то делать.

Быстро сдернул с плеча винтовку. Патрон в патроннике, предохранитель выключен заблаговременно. Я вскинул «эмку», взял вертолет на мушку. Далековато. Если в первые несколько секунд не сниму пулеметчика, он меня потом в капусту покрошит и как звать не спросит. Ему и целиться-то особо не надо. Скорострельность ствола такая, что достаточно просто провести им по зарослям туда-обратно, и хоть одна из пуль меня да и зацепит.

Я выжидал. Если Ирокез нас не заметит, лучше смоюсь по-тихому. Но вертолет оказался настырным, упрямо нависая, как овод над коровьими жопами. Улетать, сука, не хотел.

Взяв небольшое упреждение, вдавил приклад в плечо, поводил стволом вслед за "акулой". Кончиком указательного пальца чуть притопил спусковой крючок и замер. Ну, давай, тварь! Ближе, ближе...

Теперь не было сомнений, что вертушка от меня не отстанет. Или я, или она. Ирокез повернулся боком. Пулеметчик — как на ладони. Пора.

Тра-та-та! — я жахнул сразу длинной очередью. Отдача неожиданно оказалась не такой сильной, как у калаша. Я вгрызался в почву коленом, удерживая равновесие. Очередь полоснула пулеметчика, прошлась прямо по пятнистой груди, вспучив ткань разгрузки. Стрелок дернулся, но никак не падал, будто не верил, что уже труп. Я добавил еще очередь, но тот уже повис на ремнях безопасности.

Вертолет круто заложил вираж, пытаясь свалить. Похоже, экипаж был всего из двух человек — пилота и пулеметчика.

А вот хрен! Выкуси! Я выпустил остатки магазина вслед Ирокезу. Броня у него никакая, и пули достали механику. От клокочущей машины повалил шлейф черного дыма. Вертолет сбился с курса и, заваливаясь раненой птицей, пошел на снижение.

Вот я мудак! Пилот явно выживет и призовет сюда по рации всю американскую армию. Форт-Брэгг и Ко. Надо было дать ему уйти, а теперь упавший вертолет будет радио-маячком.