Нам уже не в первый раз приходилось идти друг за другом вот так, молча, погрузившись в горькие мысли.

Так к чему же так мучить друг друга?

Кругом становилось все красивее, весело резвился ветер, светило солнце – но мы ничему не могли радоваться.

Чтобы потом без труда вернуться на станцию, я с самого начала решила держаться одной дороги и не сворачивать ни вправо, ни влево. Но мысли так захватили меня, что теперь я уже ни в чем не была уверена. Что если я заблудилась! В беспокойстве я обернулась назад…

Лицом к лицу со мной стояла Каролина!

Мы застыли, глядя друг другу в глаза. Я слышала ее дыхание, оно было частым, но Каролина не говорила ни слова. Ни одна из нас не хотела отвести взгляд первой. Я смотрела на нее и силилась не моргать, пока в глазах у меня не защипало.

В эту минуту ветром принесло зонтик одуванчика; сияя на солнце, он подлетел к щеке Каролины, и я невольно протянула руку, чтобы смахнуть его. Молниеносным движением она прижала ее к своей щеке.

– Ты хочешь меня бросить? – спросила она, продолжая держать мою руку в своей. Взгляд Каролины пронизывал меня насквозь. – Ты не сделаешь этого, слышишь? Я никогда тебе этого не прощу!

Я вырвала руку и зашагала дальше, Каролина последовала за мной. Я старалась идти как можно быстрее и слушать пение птиц и ветер, чтобы отвлечься от звука ее шагов, но тут Каролина заговорила:

– Помнишь, как я у вас появилась? Помнишь, как остановилась в саду, под окном?

Я прекрасно помнила это. Мы с Роландом стояли на застекленной веранде и глядели на нее через окно.

Я не ответила, и Каролина продолжала:

– Однажды – тогда я была совсем маленькой – мама отправилась со мной в путешествие. Мы долго ехали на поезде, и я уснула у нее на коленях. Когда мы сошли, уже стемнело. Мне было страшно, я плакала, и тогда мама взяла меня на руки и несла, крепко прижав к себе. Мы пришли к дому, во всех окнах горел свет, но мы не стали заходить внутрь; мы остались в темном саду, под деревом, чтобы никто нас не заметил. Мама подняла меня повыше, и через большое окно я заглянула в комнату: там было светло, двигались красивые люди…

Каролина сделала паузу, она была взволнована и говорила, задыхаясь.

– Мама прижала меня к себе и прошептала: «Там твой отец!» А потом мы снова сели в поезд и вернулись домой. Но отца я так и не увидела. Я смотрела на круглую люстру со свечами. И это было то самое окно, перед которым я остановилась, придя в ваш дом.

Каролина замолчала, слышались только ее шаги.

Почему она рассказала об этом сейчас?

Может, она хотела вызвать во мне жалость, смягчить меня? Я не поддалась, а Каролина не стала предпринимать новых попыток – и вот мы снова шли молча. Невольно я задумалась о ее матери. Она предстала передо мной в новом облике, непохожей на ту самостоятельную женщину, которую я знала раньше. Эта история говорила о ее хрупкости – значит, мать Каролины только стремилась казаться сильной. Мне вспомнились слова бабушки о «трагическом складе характера». Как странно, что Каролина рассказала это именно сейчас! Но я не собиралась долго размышлять об этом.

Тут мы подошли к конюшне.

В темном проеме ворот вырисовывался силуэт белой лошади, она стояла совершенно неподвижно и глядела на нас. Мне захотелось подойти ближе. Каролина последовала за мной.

В конюшне стояли еще четыре лошади, все они были черной масти и пятнами темнели на фоне белой стены. Они тоже застыли неподвижно, опустив головы, плавной дугой изогнув шеи. С потолка свисал большой ком паутины, покачиваясь от ветра, проникавшего сюда через открытую дверь. Больше ничто не двигалось. Казалось, мне все это снится.

Вдруг за спиной у меня раздался громкий вздох, и меня пронзило невероятное чувство утраты, сильная боль. Внезапно я поняла, что теряю Каролину!

У меня перехватило дыхание, я была готова расплакаться.

Белая лошадь смотрела на меня своими сказочными глазами, темными, как два лесных озера, полными бесконечной печали.

Какой станет моя жизнь, если мы с Каролиной расстанемся?

Если бы не она, увидела ли бы я чудо, которое вижу сейчас? Неужели без нее из моей жизни навсегда исчезнут красота и приключения? С какими тайными силами она связана? Не станет ли моя жизнь беднее, если она уйдет? Как я жила до того, как она появилась?

Я уже едва могла вспомнить это.

Но вместе с тем хочу ли я, чтобы меня обманывали? Не лучше ли вернуться к повседневной жизни?

Пустые вопросы. Таких я могла придумать еще тысячу.

Лошадь шевельнула ушами и отвернулась.

Я вышла наружу и двинулась дальше, Каролина снова пошла следом; в голове у меня продолжали тесниться мысли.

Каролина любила приключения.

Одно время я думала, что мы будем дополнять друг друга. Но различие оказалось слишком велико. Что стрекозе может дать какая-то мокрица? И наоборот? Мы принадлежали разным мирам, нас разделяли пропасти, и дороги наши должны были разойтись.

Но пока – еще совсем недолго – мы могли идти по одному пути, вместе.

Неожиданно, когда мы поравнялись с сеновалом, воздух наполнили странные звуки. Они доносились отовсюду, приносимые и уносимые порывами ветра. Это была удивительная скрипичная мелодия. Мы остановились и слушали, каждая сама по себе.

Что если попрощаться с ней сейчас и вернуться на станцию? Она останется здесь и будет слушать скрипку, а я пойду своей дорогой, и мы навсегда исчезнем из жизни друг друга. Тогда у нас останется общее воспоминание – прекраснейшее из всех. Ведь мы все равно должны расстаться, – подумала я и медленно обернулась.

И я увидела, что Каролина плачет. Ее глаза были широко раскрыты, слезы текли по щекам. Похоже, на этот раз это был не спектакль: она плакала по-настоящему. Каролина, которая не умела плакать…

Передо мной стоял молодой человек в элегантном костюме, и его лицо было мокро от слез.

Я протянула руку и дотронулась до нее.

– Каролина…

Но, заслушавшись, она не заметила моего прикосновения. Она плакала безмолвно и не пыталась скрыть своих слез: они так и капали, одна за другой. А мелодия прилетала и улетала вместе с ветром.

– Каролина, что с тобой?

– Тихо!.. Послушай!

– Да…

– Неужели ты не слышишь?

Ее взгляд говорил, что сейчас она где-то далеко. Вдруг она сделалась совсем маленькой, она всхлипнула и смахнула с подбородка слезу, вздрагивая, точно брошенный ребенок.

– Слышишь? Скрипка… – Она подняла руку и указала куда-то в воздух, точь-в-точь как это делают дети. – Скрипка…

– Да, я слышу.

Я достала носовой платок и протянула ей, но Каролина не заметила и этого; она обвела вокруг себя ясными детскими глазами, с удивлением и любопытством, как будто внезапно перенеслась в другой мир.

– Ты тоже слышишь, правда?

– Слышу.

– Но ты не узнаешь ее?

– Нет.

– А я узнаю.

У дороги рос старый дуб. У него была гигантская крона, и сначала я подумала, что музыкант мог спрятаться там. Но листва была еще такой редкой, что ветки проступали на фоне неба. Если бы там сидел человек, мы бы его непременно увидели.

– Я слышала эту песню, когда была маленькой. И с тех пор не слышала ее ни разу.

Каролина старалась взять себя в руки, но голос ее все равно дрожал.

Куда же подевалась Каролина, которой я боялась?

Мне захотелось обнять ее, но я не решилась: она была далеко, погруженная в свои мысли.

Скрипка умолкла. Ее сменил другой звук.

Под крышей сеновала было окошко с деревянной ставней, которую то открывало, то закрывало ветром. Звук хлопающей ставни казался очень сиротливым.

Каролина тоже повернулась в ту сторону.

Но в эту минуту далеко на дороге показалась коляска, которая неслась по направлению к нам. Кучер вовсю погонял лошадей, а подскакав к нам, крикнул «тпррррууу!», и лошади встали.

– Это вы направляетесь в Замок Роз?

Кучер, наверное, догадался, что мы сошли не на той станции. Такое было для него не в диковину, ему и раньше случалось скакать между станциями, разыскивая гостей; он даже успел забрать наши вещи: я заметила их в коляске.