Нас обеих переполняли новые впечатления, но мы молчали. Хотя и были лучшими друзьями. Я даже привыкла называть ее Карлом и больше не обращала внимания на то, что на ней мужская одежда. Это ведь ее дело, наши отношения от этого никак не изменились. В глубине души все было по-прежнему. Для меня она оставалось все той же Каролиной.

И все-таки мне было сложно называть ее при других «своим братом». Становилось немножко не по себе. Я и сама не знала, почему так происходит.

Если уж я закрывала глаза на все происходящее, то почему бы не смириться и с этим.

Время летело быстро.

Вскоре выдалась холодная и необыкновенно дождливая неделя.

Все стали играть в шахматы, и в воздухе тотчас повисло какое-то напряжение.

Арильд с Розильдой были искусными игроками, а Каролина, которая в любом деле была на все руки мастер, оказалась достойным противником. Я же, напротив, никогда не была сильна в играх, а в особенности в шахматах. Для меня они были всего лишь скучным способом убить время.

Конечно, я знаю, что шахматы – это прекрасная старинная игра, а хорошие шахматные игроки обладают острым умом и проницательностью, но меня это никак не привлекало. Я изо всех сил старалась вникнуть в игру, но ничего не получалось.

Максимилиам коллекционировал старинные шахматы, поэтому в замке было несколько наборов. Теперь их извлекли на свет. Во всех комнатах стояли шахматные доски с недоигранными партиями.

Увильнуть было невозможно, мне приходилось участвовать. Так уж сложилось. В основном игра прерывалась внезапно. Мне начинало надоедать, я понимала, что играть не умею, ходила на авось, глядя, как другие обдумывают свои партии на много ходов вперед. Мои фигуры одна за другой выбывали из игры. Под конец я ужасно раздражалась, и мне приходилось брать себя в руки, чтобы от злости не опрокинуть шахматную доску и не раскидать все фигуры. Иногда я вообще отказывалась продолжать – и так было понятно, что скоро проиграю. Игрок из меня никудышный, я провалила все партии. И к чему мне тогда с ними сидеть – чтобы опять проигрывать?

Да, иначе говоря, игры не были моей стихией. Когда я начинаю играть, раскрываются все мои слабые стороны, которые я с удовольствием спрятала бы подальше.

Остальные с головой ушли в шахматы. Они играли, как одержимые, просто сидели, молча обдумывая ходы. Мне казалось, что это выброшенное на ветер время. Ведь нам надо было поближе друг друга узнать.

Несмотря на непрерывное молчание, создавалось впечатление, что шахматы еще больше их объединили, я почувствовала себя одинокой и всеми покинутой. В конце концов я ушла в свою комнату и занялась дневниками. Так, я записала историю, которую рассказала нам Амалия.

Наконец дожди прекратились, и снова вышло солнце. Но к тому времени они уже так увязли в своих шахматах, что едва ли это заметили. Они, как лунатики, ходили от одного столика с шахматами к другому и переставляли фигуры. Я распахнула окно, чтобы было слышно, как щебечут дрозды. После дождя птицы поют особенно громко. А они все продолжали играть и ничего не слышали.

И только через какое-то время Арильд внезапно распрямился, словно очнувшись от сна, посмотрел в окно и прислушался. Затем он молча вышел из комнаты и исчез среди деревьев в саду, чтобы больше к шахматным доскам не возвращаться.

Я думала, что теперь все будет как раньше. В каком-то смысле так оно и было, во всяком случае внешне ничего не изменилось, но все же что-то произошло. Каким-то необъяснимым образом настроение поменялось. Не знаю, только ли я это почувствовала. Не могу даже толком объяснить, в чем было дело, но такое впечатление, что какое-то равновесие между нами было нарушено.

Сначала я решила, что сама во всем виновата. Это ведь я портила всем настроение своим дурным нравом и пыталась улизнуть, как только речь заходила о шахматах. Вскоре я об этом пожалела, но потом поняла, что рано или поздно это все равно бы произошло.

Иначе и быть не могло. Арильд с Розильдой обнаружили, что за чудесный человек Каролина, то есть Карл. Короче говоря, они ее явно предпочитали мне. Но из-за своей деликатности пытались этого не показывать, поэтому прошло столько времени, прежде чем я это поняла.

Каролина тут ничего поделать не могла. Ну не виновата же она в том, что она такой интересный человек!

Амалия рассказывала Каролине, что Арильд, будучи еще маленьким мальчиком, мог часами стоять, глядя на звезды. Небесные светила занимали его гораздо больше, чем то, что происходило вокруг.

Мне с самого начала так показалось, но Каролина, как я уже говорила, со мной не соглашалась, и похоже, она была права.

За несколько дней в Арильде что-то заметно изменилось. Он даже внешне словно преобразился, в лице его появилась жизнь, и то, что казалось мне мнимой открытостью, действительно превратилось в настоящую искренность. Совершенно очевидно, что он общался с Каролиной, то есть с Карлом, вовсе не из вежливости.

В жизни Арильда произошло что-то необыкновенное.

У него появился друг!

Он весь сиял, в нем появилось что-то почти сверхъестественное, он то и дело говорил о дружбе.

Все радовались вместе с ним. Они полагали, что Каролина – замечательный друг. Но мне от этого было больно. Я ведь знала, как обстоят дела, у меня в голове не укладывалось, как Каролина ухитряется играть эту роль. Неужели она не понимает, что происходит?

Похоже, нет. Она так вошла в образ, что забыла о том, кто она на самом деле. Она была благодарна за преданность, которую вызывала у людей. Я не могла ее ни в чем упрекать. Она бы не поняла.

Все только осложнилось, когда я увидела, что Розильда по-своему тоже пытается завладеть вниманием Каролины. Когда мы оставались вдвоем, Розильда все время хотела говорить о моем «брате».

Она доставала блокноты, куда записывала их разговоры, и просила меня растолковать, что могли значить те или иные его слова. Я отказывалась, мне не хотелось служить переводчиком Каролины. Это было так неприятно. Но Розильда не сдавалась. Она показала мне строки из «Дона Карлоса», которые дала прочитать моему «брату».

«Ах, если мое сердце правду молвит, и ты один средь миллионов выбран, один лишь ты понять меня способен!»

Каролина ответила на это, что ни один человек на земле не способен до конца понять другого, а Розильда возразила:

«Значит, ты стал первым!»

«Нет, скорее последним!» – ответила на это Каролина, и вот теперь Розильда хотела знать, что под этими словами имел в виду мой «брат».

– Я не знаю. Спроси его об этом сама! – сказала я.

Но Розильда только мечтательно посмотрела вдаль и написала, что ей кажется, будто это значит, что, когда все остальные люди перестанут понимать ее, мой «брат» будет последним, кто сможет ее понять.

Я пожала плечами и ушла, оставив Розильду наедине с ее размышлениями. Должна же она понимать, что мне хочется, чтобы мы снова вернулись к нашим разговорам обо всем на свете, как раньше. Меня совершенно не радовало, что в конце концов она будет использовать меня только для того, чтобы обсуждать со мной моего «брата».

Я заметила, что постепенно меняюсь. Каждый раз, когда приходило письмо от домашних, меня посещало странное чувство. Мне становилось жутко. Все вокруг изменилось. Читая мамины письма, я понимала, что жизнь дома, та жизнь, которая прежде была для меня такой знакомой и привычной, теперь стала совершенно чужой.

В письмах рассказывалось о том, что происходит у нас дома, где «дни идут своим чередом», как говорила мама. Она писала о нижней юбке, которую сшила мне из белой вышитой ткани, о том, что крыжовник в этом году не поспеет из-за мучнистой росы, о Ловисе и новой горничной Эстер, которой все очень довольны, о папином сочинении про Сведен-борга, которое мало-помалу двигается вперед, о предстоящей конфирмации Роланда, о новых подружках Нади.

Несмотря на небольшие вариации, от письма к письму содержание не менялось. В конце следовали вопросы о практической стороне жизни. Надеюсь, ты следишь за своими чулками? Тщательно ли ты их штопаешь? Не вздумай разгуливать с дырками на мысках! А стирка, как насчет стирки?