Такие же сомнения у Веры были связаны с тем, как правильнее нам обращаться к ней, и в конце концов Аксель разрешил нам называть их просто Аксель и Вера.

Я сразу обратила внимание на ее молчаливость, но уже вскоре поняла, что дело тут не в характере.

Аксель был задумчив от природы и действительно предпочитал разговору молчание.

Вера, напротив, охотно бы поделилась своим мнением по тому или иному поводу, но ей этого не позволяло положение. Именно положение вынуждало ее быть сдержанной. Со временем мне стало очевидно, что Вера постоянно пребывает в напряжении: она боится сболтнуть лишнее, так как знает за собой эту слабость. Оттого-то она и казалась нам часто зажатой, оттого и становилась вдруг несчастной и замкнутой.

Вере хотелось быть под стать Акселю, хотя характером они были несхожи. Давалось ей это не всегда легко, но никто бы не стал отрицать, что она старалась как можно больше походить на мужа.

Кроме того, в глазах у Веры я с самого начала заметила нечто такое, что заставило меня насторожиться. Сперва я не могла понять, в чем дело, но позже догадалась.

У Веры был взгляд испуганного человека. Взгляд, в котором постоянно читались желание узнать, что происходит, и боязнь прямо спросить об этом.

Ее нерешительность проявилась, в частности, когда она показывала нам наши комнаты. Они оказались расположены далеко друг от друга. Уверенная, что нас это расстроит, Вера пустилась в многословные объяснения. Арильд и Розильда живут в разных частях замка. Между тем мне, конечно, следует находиться рядом с Розильдой, а Каролине, или Карлу, – рядом с Арильдом. Вот и получается, что иначе, к сожалению, никак.

Мы заверили Веру, что нам это вовсе не важно, но она все равно глядела на нас с сочувствием.

– Ночью вам, наверно, будет не по себе без старшего братца, Берта. Из-за толстых стен тут такая темень, хоть глаза выколи. Сейчас, правда, лето, ночи светлые. Но в замке все равно темно. Я так счастлива, что у нас с Акселем есть собственный домик. Ни за что бы не заснула в такой комнате…

Вера говорила быстрым шепотом, но тут внезапно осеклась и примолкла: стоило ей на минуту забыться, как ее охватывал страх, что она наговорила лишнего.

– Но вы, может, и не боитесь темноты, – сказала она и перешла к другому предмету.

В первый день мы обедали с Верой и Акселем. Стол был накрыт в малой столовой, рядом с кухней. Прислуживала нам молоденькая девушка.

Никто из Стеншернов не показывался. За весь день, проведенный в замке, мы не встретили никого из хозяев; только слуг, которые передвигались бесшумно, словно тени, да и в остальном вели себя так, что их и впрямь можно было бы принять за тени. Здесь было действительно жутко. Мы ни разу не услышали человеческого голоса. Казалось, слуги вообще никогда не говорят друг с другом. Виден был только результат их труда. Тарелки исчезали в тот же миг, как переставали быть нужными, и на их месте появлялись другие; опустевшие бокалы наполнялись вновь, и все это происходило без единого звука и словно по мановению чьей-то невидимой руки. Самое большее, что можно было заметить, – чью-то фигуру, которая, скользнув мимо, тут же исчезала.

Однако самым удивительным было то, что ни у кого из слуг мы не вызывали ни малейшего интереса. Даже если ничего не слышать и не видеть здешней прислуге вменялось в обязанность, естественное любопытство все же должно было проявиться: ведь в замок прибыли два новых человека. Но здесь все обращались друг с другом так, будто перед ними – пустое место. Каролина нашла это возмутительным и заявила, что не будет долго мириться с их «феодальной манерой». В этой области явно назрели реформы.

Мои опасения насчет того, как Каролина справится с ролью брата, не оправдались. Она играла не просто хорошо, но блестяще, и настолько убедительно, что верить ей начинала даже я, и временами не знала, как мне с ней держаться. Мне приходилось прилагать усилия, чтобы не отождествить ее полностью с Карлом. Ее новый образ обезоружил меня. Я готовилась к тому, чтобы не отпускать ее ни на шаг и держать в строгости, но Каролина была так остроумна и весела, так хорошо умела обернуть все в игру и вместе с тем так старалась облегчить мне исполнение моей партии, что в итоге все оказалось не так сложно, как я себя представляла.

Во многом это было связано и с атмосферой, которая нас окружала. Очутившись в стенах замка, я сразу почувствовала, что теряю ощущение реальности.

Обычная жизнь казалась теперь далекой, словно бы она была сном.

Нас удивляло, что мы до сих пор не видели никого из хозяев – Стеншернов. Объяснить это можно было лишь тем, что они решили дать нам возможность спокойно осмотреться на новом месте.

Впрочем, в глубине души я полагала, что присматриваются скорее к нам; что хозяева желают удостовериться, что мы им подходим. Что ж, ничего удивительного в этом нет, особенно если учесть, что они ничего о нас не знали.

Но если мы им не подойдем – что они будут делать? Отошлют нас назад? Но ведь заманить кого-то в такую глушь тоже непросто, уж молодых людей – во всяком случае. Я уже обратила внимание на то, что все слуги в замке пожилого возраста. Была одна горничная помоложе, но большинству было определенно между тридцатью пятью и сорока.

На другой день мы также не встретились с Арильдом и Розильдой. И даже начали сомневаться, существуют ли они вообще. День мы провели в обществе Веры.

Она повела нас на прогулку и, среди прочего, показала парк и розарий. Однако речь ее была немногословна. Вера только раз дала себе волю, заговорив о том, что розарий – дело рук покойной хозяйки замка, матери Розильды и Арильда.

Летом все кусты покрываются белыми цветами, других роз тут нет – вот увидите! Пока бутоны еще не распустились, но дайте время – и весь сад будет белым. Молодая хозяйка была так романтична! Белый, по ее убеждению, символизировал томление по чистому человеческому сердцу. Она знала, что рано умрет, и белые розы были ее даром потустороннему, миру. Потому-то она и переименовала поместье в Замок Роз.

И розы, которые росли на клумбах, и те, что вились вдоль стен, и розовые кусты, и даже кувшинки, которые называют «розами водяного», – все они были белого цвета. Даже в остальной части сада цветы другого цвета со временем стали выпалывать.

Говоря о прежней владелице замка, Вера Торсон всегда почтительно понижала голос. Время от времени она замолкала, так как боялась сказать лишнее; но вместе с тем Вера полагала, что должна рассказать нам о Лидии: слишком многое в замке было связано с именем усопшей.

– Вы знали ее? – спросила я.

Вера покачала головой.

– Нет, к тому времени, как я появилась здесь, Лидия Стеншерна уже умерла. Я знаю о ней только со слов мужа и прежней гувернантки Арильда и Розильды – скоро вы с ней познакомитесь.

Вера снова замолчала. Было видно, что ей хочется сказать еще что-то, но она не решается. Тогда мы принялись расспрашивать об отце детей, Максимилиаме Фальк аф Стеншерна. Оказалось, что теперь он живет за границей. Из всей семьи в замке осталась только бабушка Максимилиама, но она жила обособленно и почти ни с кем не общалась.

У Максимилиама был брат, Вольфганг, который не так давно утонул вместе с «Титаником». Его вдова жила в этих краях, в собственной усадьбе. Вольфганг занимался коммерцией. Будучи старшим из братьев, он должен был унаследовать замок, но тут дела у него пошли плохо, он оказался на грани банкротства, и Максимилиам выкупил у него дом. Вдова Вольфганга, София, никогда не могла простить ему этого. Хотя муж ее был уже мертв, а сама она едва ли могла претендовать на замок, София считала себя единственной законной его владелицей. Она даже пробовала доказать, что Максимилиам обманул ее мужа – что, разумеется, было наглой ложью и сильно возмутило Акселя Торсона.

Тут на лице у Веры снова возникло испуганное выражение, она долго молчала, но, вспомнив, что София не бывает в замке, успокоилась. Вера не сказала этого прямо, но по ее голосу можно было понять, что Софии вход в замок заказан.