Некоторое время я лежала не шелохнувшись, не позволяя себе ни о чем задумываться. Но скоро, помимо воли, перед глазами моими, как привидения, снова всплыли эти горящие огоньки, и меня опять пронзила дрожь, которую я не могла унять до самого рассвета, когда забылась беспокойным сном.

– Что с тобой, Кэсси, девочка моя? – спросила Ба, подбрасывая в печку три сухих сосновых полена, чтобы оживить заснувший к утру огонь. – Ты совсем завозилась, никак не взобьешь это несчастное масло. – Что с тобой?

– Ничего, – пробормотала я.

– Ничего? – Ба обернулась и посмотрела мне прямо в лицо. – Бродишь туда-сюда всю последнюю неделю как в воду опущенная, словно у тебя коклюш, воспаление легких и корь – все разом.

Я тяжело вздохнула, продолжая взбивать масло.

Ба протянула руку и пощупала мне. лоб, потом щеки. Нахмурилась, но тут же убрала руку, так как в кухню вошла мама.

– Мэри, пощупай лоб девочки, – сказала она. – У нее нет жара?

Мама взяла в ладони мое лицо.

– Ты не больна, Кэсси?

– Нет, ма.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила я, продолжая взбивать масло.

Мама с таким же озабоченным видом, что и бабушка, вгляделась в меня, и тонкая морщинка набежала у нее над бровями.

– Кэсси, – спросила она мягко, пристально глядя на меня темными глазами, – ты ничего не хочешь мне сказать?

Я уже готова была выпалить ей всю правду насчет автобуса и насчет этих людей в ночи, но тут же вспомнила клятву, которую велел нам дать Стейси после того, как я рассказала ему, Кристоферу-Джону и Малышу про цепочку огней, и вместо этого ответила:

– Нет, мама, – и продолжала сбивать масло.

Мама вдруг ухватилась за ручку маслобойки, стараясь встретиться со мной взглядом. Внимательно поглядев на меня, она хотела было о чем-то спросить, но потом вопрос отпал, она отпустила ручку и подняла крышку маслобойки.

– Похоже, готово, – сказала она и вздохнула. – Вылови масло, как я учила, и ополосни его. А я постерегу молоко.

Я выудила масло, переложила его с крышки маслобойки на тарелку и прошла через занавешенную дверь в маленькую посудную позади кухни, чтобы достать формовку для масла. Она стояла на верхней полке под другими блюдами, и мне пришлось встать на табурет, чтобы дотянуться до нее. Пока я ее доставала, я услышала, как мама и бабушка взволнованными голосами переговариваются за занавеской.

– Мэри, а все-таки с девочкой что-то неладно.

– Но она не больна, мама.

– Разные бывают болезни. Она уже больше недели не ест толком. И спит плохо, беспокойно. Что-то бормочет во сне всю ночь. Не идет играть, как всегда, на улицу, предпочитает сидеть дома и помогать нам. Сама знаешь, на нее это не похоже.

Минута молчания, потом мама прошептала чуть слышно:

– Вы думаете… неужели вы думаете, мама, что она могла видеть их?

– О господи, надеюсь, нет, дитя мое, – воскликнула Ба. – Я заглянула в комнату как раз когда они проехали. Она крепко спала. Не могла она видеть этих дьяволов. И мальчики тоже.

Мама вздохнула.

– Но мальчики, мальчики тоже не в себе. Слишком тихие, все трое.

Сейчас суббота, утро, а они тише церковной мыши. Не нравится мне это.

Я не могу избавиться от чувства, что что-то надо с этим делать, Кэсси!

От неожиданности я потеряла равновесие и полетела вниз головой с высокого табурета вместе с формовкой для масла. Ужасно глупо.

– Ты ушиблась, Кэсси? – спросила мама, оказываясь около меня.

– Нет, ма, – промямлила я, чувствуя себя ужасно неловко, готовая заплакать.

Но я знала, что, если позволю себе пустить слезы, мамино подозрение, что что-то не так, укрепится, так как я никогда не плакала из-за таких пустяков, как ушиб. Да я вообще редко плакала.

Поэтому, вместо того чтобы заплакать, я быстренько вскочила и принялась собирать осколки разбитой формовки.

– Ой, прости, пожалуйста, ма, – сказала я.

– Пустяки, – сказала мама, помогая мне.

Когда мы подмели мелкие осколочки длинным соломенным веником, мама сказала:

– Оставь масло, Кэсси, и ступай в дом к мальчикам.

– Но, мама…

– Я закончу с маслом. А ты иди, делай, что я сказала.

Я вопросительно поглядела на маму, ломая голову: неужели она догадывается, что мы натворили? Потом присоединилась к мальчикам, которые сидели, ничего не делая, у огня и безучастно слушали, что говорит Т. Дж.

– Понимаете, ребята, есть хороший способ, как увильнуть от работы, – разглагольствовал Т. Дж., когда я пришла и села. – Главное – не оказывайтесь под рукой, когда надо что-то сделать. Только учтите, ваши предки не должны знать, чем вы заняты. Берите пример с меня. Вот хотя бы сегодня утром мама говорит, что ей надо вернуть ножницы, которые она одолжила у миссис Логан. Я встаю и предлагаю отнести их, чтобы ей самой не пришлось проделывать этот длинный путь к вам сюда, она же занята и все такое прочее. Само собой, когда я прихожу сюда, вы все просите, чтобы я посидел немножко, поговорил о том о сем. Ну, что я могу поделать? Не могу же я оказаться невежливым, правда? И к тому времени, когда я, наконец, уговорю вас, что мне пора идти, вся работа дома будет сделана. – Т. Дж. захихикал, довольный собой. – Вот так-то, главное, чтобы у вас работали мозги, и тогда порядок.

На миг он замолчал, ожидая откликов на свое выступление, но никто не проронил ни слова.

Т. Дж. обежал глазами всю комнату, потом продолжал увещевать нас:

– Был бы ты неглуп, как я, Стейси, у тебя хватило бы ума раздобыть вопросики к нашей контрольной. Только представь себе, может, они прячутся где-то здесь, в этой комнате, и ждут, чтобы их нашли.

Стейси бросил на Т. Дж. сердитый взгляд, но ничего не сказал.

– Что-то нынче утром вы все не в своей тарелке, – заметил Т. Дж. – Не стоит тратить на вас свой заряд. Учи вас уму-разуму!

– А никто тебя и не просит, – отрезал Стейси.

– Ладно, не кипятись, – высокомерно бросил Т. Дж.

И снова воцарилась тишина, но Т. Дж. это не устраивало.

– Ха, может, смотаем к старику Уоллесу в магазин? Поучимся ихним танцам?

– Мама сказала, чтоб мы туда не ходили, – сказал Стейси.

– Ты что – маменькин сынок и делаешь только то, что мамочка велит, или…

– Приспичило – иди сам, – спокойно ответил Стейси, не уязвляясь насмешками Т. Дж., – а мы останемся дома.

Снова молчание. Потом Т. Дж. сказал:

– Ха, слышали последние новости про этих ночных ездоков?

Сразу все взгляды оторвались от огня и приковались к нему. Наши лица изображали живые вопросительные знаки. Мы оказались целиком во власти Т. Дж.

– А что про них слышать? – спросил Стейси почти равнодушно.

Само собой, Т. Дж. хотелось продлить удовольствие и не сразу отвечать.

– Сам знаешь, когда у парня котелок варит, как у меня например, он всегда что-нибудь такое узнает, что для другого скрыто. Правда, этакие новости не для младенцев, так что я и не знаю, могу ли вам всем выложить их…

– Ну и не выкладывай! – сказал Стейси, спокойно заканчивая разговор и возвращаясь к горящему очагу, сделав вид, что его нисколько не интересуют ночные гости. Угадав его намек, я незаметно толкнула локтем Кристофера-Джона, Кристофер-Джон – Малыша, и мы все трое тоже загляделись на огонь, прикидываясь совершенно незаинтересованными в разговоре.

Выпустив из плена слушателей, Т. Дж. решил снова завоевать наш интерес, приступив сразу к изложению главного:

– Так вот, с неделю назад они приехали к мистеру Сэму Тэтаму.

Его земля как раз между Джексон Роуд и Стробери. А знаете, что они с ним сделали?

Стейси, Малыш и я продолжали смотреть на огонь, но Кристофер-Джон не выдержал и выпалил:

– Что?

Я пнула Кристофера-Джона, и он, чувствуя себя виноватым, обернулся, однако Т. Дж., торжествуя, что вернул себе хотя бы одного слушателя, уселся поудобнее, откинувшись на спинку стула, и решил потянуть с ответом: