Мама сначала слегка испугалась, увидев этих мужчин, но когда мистер Грэйнджер сказал: «Мы слышали кое-что о ваших уроках, Мэри и поэтому, как члены попечительского совета школы, решили прийти и сами, что надо, выяснить» – мама кивнула и продолжала свой. урок Мистер Уэллевер вышел из класса, но тут же вернулся с тремя складными стульями для гостей, а сам остался стоять.

У мамы шел урок истории, и я подумала, что это неудачно. Судя по всему, и Стейси это понимал; он напряженно сидел в задних рядах, губы были плотно сжаты, глаза устремлены на присутствующих мужчин. Но мама не стушевалась; она всегда начинала утренние занятия с урока истории, когда у ее учеников еще не притупилось внимание. Я знала что до конца урока еще далеко. Как назло, в этот день тема урока была – рабство.

Она рассказывала о жестокости рабства, о быстром экономическом развитии, основанном на том, что рабы поставляли сырье фабрикам Севера и Европы, об успехах и благосостоянии страны, рожденных подневольным трудом людей, еще не обретших свободу.

Она еще не успела кончить, когда мистер Грэйнджер взял учебник одного из учеников, раскрыл его на заклеенной странице и поджал губы.

– Я полагал, эти учебники – собственность округа, – заметил он, прервав маму.

Мама кинула на него быстрый взгляд, но ничего не ответила.

Мистер Грэйнджер перелистал страницы, задержался, чтобы прочитать что-то.

– Я не нахожу материала, который вы только что объясняли на уроке.

– А его здесь и нет, – сказала мама.

– Да? Но если его нет в учебнике, вы не имели права рассказывать об этом ученикам. Этот учебник утвержден Министерством просвещения, и вам полагается преподавать только то, что в нем написано.

– Но я не могу этого делать.

– Почему же?

Мама, держась очень прямо и открыто глядя в глаза мужчинам, ответила:

– Потому что в этом учебнике написана неправда.

Мистер Грэйнджер встал. Положил учебник на место и направился к двери. Другой член попечительского совета и Калеб Уоллес последовали за ним. В дверях мистер Грэйнджер остановился и указал на маму пальцем.

– А вы, оказывается, довольно-таки самоуверенны, Мэри, если считаете, что знаете больше, чем автор, написавший этот учебник. И уж конечно, больше попечительского совета школы, я полагаю.

Мама промолчала, а мистер Уэллевер не поддержал ее.

– А в самом деле, – продолжал мистер Грэйнджер, надевая шляпу, – вы так уверены в своих знаниях, что вам, я полагаю, лучше совсем позабыть об учительстве… тогда у вас будет уйма времени, чтобы написать свой собственный учебник.

С этими словами он повернулся к маме спиной, бросил взгляд на мистера Уэллевера, чтобы убедиться, что тот уловил смысл его слов, и удалился в сопровождении остальных.

После того как окончились занятия в школе, мы остались ждать маму. Стейси отослал Т. Дж. и Клода вперед, а мы четверо молча и терпеливо сидели на ступеньках, когда мама вышла. Она улыбнулась нам и, казалось, ничуть не удивилась, что мы здесь.

Я поглядела на нее, но говорить не могла. Никогда раньше я не задумывалась о том, что она именно учительница; это всегда было неотрывной ее частью: мама-учительница. Но теперь, когда у нее отняли право учить, я за нее обиделась и рассердилась и возненавидела мистера Грэйнджера.

– Вы все знаете? – спросила она.

Мы ответили кивком головы. Она начала медленно спускаться по ступенькам. Стейси взялся за одну ручку ее тяжелой черной сумки с книгами, я за другую. Кристофер-Джон и Малыш взяли ее за руки, и все вместе мы направились через лужайку.

– М-мама, – начал Кристофер-Джон, когда мы дошли до дороги, – значит, ты уже никогда не сможешь быть учительницей?

Мама ответила не сразу. Когда она заговорила, голос ее звучал глухо.

– Может быть, в каком-нибудь другом месте, только не здесь… во всяком случае, какое-то время.

– Но почему, мама? – спросил Малыш. – Почему?

Мама прикусила нижнюю губу и посмотрела на дорогу.

– Потому, детка, – ответила она наконец, – что я рассказывала на уроке про такие дела, о которых некоторые люди не желают и слышать.

Когда мы добрались до дома, папа и мистер Моррисон пили с бабушкой кофе на кухне. Как только мы вошли, папа изучающе посмотрел на наши лица. Потом глаза его остановились на маме; на лице ее была написана боль.

– Что случилось? – спросил он.

Мама опустилась на стул рядом с ним. Она откинула прядь волос, выбившуюся из пучка, но та снова упала ей на лицо, и мама ее больше не трогала.

– Меня уволили.

Ба ослабевшей рукой поставила свою чашку, но ни слова не сказала.

Папа протянул руку и дотронулся до мамы. Она объяснила:

– В школу приходил Харлан Грэйнджер вместе с Калебом Уоллесом и еще одним из членов попечительского совета школы. Кто-то сообщил им про учебники, в которых я заклеила надписи… но это был только предлог. Они любым путем добираются до нас из-за этих покупок в Виксберге. – Голос у нее надломился. – Что же нам делать, Дэвид? Нам так нужна была эта работа.

Мама покачала головой и встала.

– Ты куда, доченька? – спросила Ба.

– На улицу. Хочу немного побродить.

Кристофер-Джон, Малыш и я собрались следовать за ней, но папа позвал нас назад.

– Дайте маме побыть одной, – сказал он.

Мы все смотрели, как она медленно пересекла задний двор и пошла в сторону запущенного сада и дальше к южному пастбищу. И тут мистер Моррисон сказал:

– Вы знаете, мистер Логан, раз уж вы сами дома, так, может, я вам больше не нужен? Может, мне поискать какую-нибудь работу здесь…

Что-нибудь да найдется… чтоб и вас выручить.

Папа посмотрел со своего места на мистера Моррисона.

– Вас никто не призывает это делать, – сказал он. – Я же ничего вам не плачу, разве не так?

Мистер Моррисон заметил мягко:

– В вашем доме мне славно живется. А уж как у вас готовят! О лучшем мечтать нельзя. Но главное, впервые за долгие годы я обрел семью. А это лучшая плата, что и говорить.

Папа кивнул:

– Вы очень хороший человек, мистер Моррисон, спасибо вам за предложение, но я ведь через несколько недель снова уезжаю. И мне бы очень хотелось, чтобы вы остались тут.

И глаза его снова отыскали маму, теперь уже ее крохотную фигуру, вдали.

– Папа, – срывающимся голосом спросил Кристофер-Джон, прижимаясь к папе, – с м-мамой все обойдется?

Папа повернулся к нему, обнял Кристофера-Джона покрепче и сказал:

– Понимаешь, сынок, твоя мама… она рождена, чтобы учить детей, как солнце, чтоб светить. Ей будет очень тяжело, если она не сможет и дальше оставаться учительницей. Это будет очень тяжко, потому что когда она была еще совсем маленькой девочкой – это было в Делте, – она уже хотела стать учительницей.

– И дедушка хотел, чтобы она стала учительницей, да, папа? – спросил Кристофер-Джон.

Папа кивнул.

– Мама была его любимицей, и каждый пенни, что ему удавалось заработать, он откладывал на ее ученье… А это было ему нелегко, потому что он арендовал ферму и на руки редко деньги получал. Но он дал обещание вашей бабушке перед ее смертью, что он позаботится, чтобы ваша мама получила образование. И когда маме стукнуло сколько надо лет, он отослал ее учиться в Джексон в учительский колледж. И только потому, что он умер, она, вместо того чтобы закончить последний курс приехала преподавать сюда, а не вернулась в Делту.

– И тогда вы поженились, и потому она больше туда не уезжала? – встрял в разговор Малыш.

Папа чуть улыбнулся Малышу и встал.

– Именно так, сынок. Она была такая способная, такая хорошенькая, что грех ее было отпускать. – Он нагнулся и снова посмотрел в окно, потом на нас. – Ваша мама женщина сильная, просто замечательная, эта история ее не сломит, но ранит очень сильно.

Поэтому я прошу вас всех – будьте особенно внимательны к ней все эти дни и запомните, что я рассказал вам, хорошо?

– Да, папа, – ответили мы хором.

Папа нас оставил и пошел на заднее крыльцо. Он перегнулся через перила и несколько минут смотрел в сторону пастбища, а потом спустился во двор, пересек старый сад и зашагал к маме.