Но я-то точно знала, кто является мельнику ночами. Недаром ведь эти визиты начались аккурат после того, как одного покойника, насильственно умерщвленного випероморфом, кое-кто затащил в ближайший неосвященный лесок и закопал там, даже не помолившись над его могилой.

Надо сказать, я хоть и была довольно черствым человеком, но вину за свои проступки я чувствовала куда чаще, нежели мне хотелось бы. Вот и сейчас от мысли, что мельник ничуть не ошибся, когда искал виноватого в своей беде, мне стало крайне неуютно, и на душе словно кошки острыми когтями заскребли. Разрушена мечта о семейном счастье одного человека, душа другого не может успокоиться, терзая себя и окружающих… Нет, я не могла делать вид, что совершенно ни при чем!

Признаваться в своем злодеянии, конечно, я не собиралась, но исправить последствия считала необходимым, если это не подразумевало еще больших неприятностей конечно же. Привидение вряд ли было столь же зловредно, как волкодлак, иначе не преминуло был напакостить мельнику как-нибудь посерьезнее, а стало быть, угроза, исходящая от него, лежала, скорее, в области моральных страданий, нежели физических. Мне же, как записной лгунье и воровке, вдобавок еще и каждую секунду помнящей, что жить осталось до Солнцестояния, сложно было представить, будто какой-то дух сможет меня удивить.

С этой мыслью я воинственно высморкалась, чувствуя, как крепнет моя решимость отказаться от спокойного сна и этой ночью.

— Констан! Собирайся, мы идем совершать еще одно благое деяние! — прокричала я из кабинета, распихивая книги обратно по полкам.

Констан и Виро чинно и неподвижно сидели на диване в гостиной, с совершенно одинаковым (и отнюдь не доброжелательным) выражением лица глядя на меня. Совсем не это я ожидала увидеть после того, как приказала ученику собираться! Понемногу я начала привыкать к тому, что мне теперь есть кем помыкать.

— Ты что, оглох? — напустилась я на своего ученика, все еще укутанного в одеяло, подобно гордому горцу. — Говорю тебе: благое деяние на носу, собирайся!

— Э-э-эхмм, а насколько оно благое? — подозрительно осведомился Констан, косясь на окно, за которым уже было совсем темно.

Я без труда поняла, что он имел в виду следующее: «Стоит ли ради подобной благости куда-то идти на ночь глядя и не попытаются ли нас снова повесить благодарные свидетели сего деяния?»

— Фххх чшшс? — ехидно дополнил Виро его вопрос, и не надо было даже расшифровывать его шипение, чтоб понять, как именно он относится к моим намерениям.

Ах вот, значит, как… Подвиги, стало быть, осточертели герою на втором дне геройствования, а соглядатаю уже не в радость шпионить, едва только на горизонте замаячила простуда. Быстро же вы сдались, господа. Ну, ничего, сейчас я покажу вам, что такое ответственность и порядочность, которые позволяют человеку доводить до конца не только те дела, что связаны со славой и пожиранием пирожков!.. Конечно, легко совершать подвиги только тогда, когда сам этого хочешь. Да ни один бой с драконом, в который рвется полоумный рыцарь, жаждущий славы и почета, не стоит ежедневного труда скромного работяги, который безвестно выполняет свой долг. Тут я почувствовала гордость, окончательно помутившую мой рассудок.

— Значит, я пойду одна! — с превосходством сообщила я и отправилась на кухню искать фонарь.

Спустя пару минут виноватое сопение дало мне знать, что Констан стоит за моей спиной и в любую секунду может меня обчихать с ног до головы.

— Слабоволен и недостойно ленив, — покаянно промолвил он, подозрительно шмыгая. — Достоин лишь презрения и позора, коими не покрыл свое имя до меня ни один ученик чародея… Единственно, чем могу искупить свою вину, так это готовностью служить приманкою для любого чудища, супротив которого вы будете, госпожа Глимминс, бороться по велению своей беспримерно храброй души, пусть даже и смогу пригодиться в таком разе всего лишь единожды…

Я, прослушав вполуха эту трогательную речь, сунула ему в руки фонарь и сообщила, что ему выпала честь идти первым и освещать дорогу. А когда ученик встревожился и сбавил ход, посчитав это моим согласием на его добровольную жертву во искупление греха малодушия, то пояснила, что просто не хочу стать жертвой его богатырского чиха.

Ведь и впрямь очень неприятно, когда твоей радушно предложенной самоотверженностью кто-то решает воспользоваться вопреки всем правилам хорошего тона.

Не успели мы толком собраться, как в кухню бочком просочился Виро, уже нацепивший на голову модный столичный тюрбан, который немного прикрывал его изрядно расквашенную физиономию, но вместе с тем выглядел совершенно нелепо и гарантировал пристальное внимание любого встречного. Уж не знаю, доложил ли он о нашем походе Теннонту, отправившемуся почивать, но спускать с меня глаз он явно не собирался.

Я критично осмотрела секретаря и со вздохом пошла за старой шляпой Виктредиса. В ней Виро стал издалека похож на выпускника семинарии или гробовщика среднего достатка, который изрядно повеселился накануне в кабаке, но это все равно было куда лучше, чем тюрбан. Столичная мода не переставала меня удивлять своей несообразностью, равно как и столичные жители. Вместе со шляпой я принесла и наскоро размешанную микстуру.

— Прополощите как следует горло, — сказала я Виро, вручая ему бутылочку. — Только не сплевывайте под яблони, а то в следующем году яблоки вряд ли уродятся. И не надо этих «фхххррр!». Я понимаю ваше сипение только потому, что в Академии два лектора с кафедры магической философии шепелявили, а один — заикался. Прочих же людей ваш способ общения вкупе с внешним видом будет тревожить, мягко выражаясь. А я не хочу, чтобы в городе сплетничали, будто поместный маг вырастил в колбе неполноценного гомункулуса…

— Хшшффсса!.. — возмутился Виро.

— …или даже воскресил несвежего покойника, — отрезала я, не желая препираться.

И мы отправились совершать новое доброе дело. Первым шел Констан, второй — я, а секретарь замыкал шествие. Впечатление несколько портило то, что путь наш вначале пролегал через огород мимо баньки и нужника, а не меж скалистых гор и пропастей со зловещими названиями, но разве это принижает суть доброго дела? Тьма сгущалась вокруг нас так же зловеще, как и в заброшенных руинах островерхих горных замков, теплое свечение фонаря трепетало от порывов ветра, создавая причудливую игру теней в ветвях деревьев. Где-то неподалеку уныло ухал филин, звенели цикады, а рощица, в которую мы вошли, тревожно шумела листвой, напоминая, что тьма — лучшее прибежище всякой нечисти, до поры до времени прячущейся от робкого огонька, который освещал нам тропинку.

— А куда мы идем? — спросил Констан, перед этим вдоволь начихавшись так, что даже филин смолк, признав свое поражение.

— В тот лесок, что рядом с мельницей.

— А что там в леске?

— В леске мы будем избавлять мельника от привидения, которое не дает ему покоя.

— Привидения?! — неприятно поразился Констан, резко остановившись на месте. Видимо, его кроткий и наивный ум не успел связать воедино все события сегодняшнего вечера.

— Ну а как же, — добрым голосом произнесла я, хорошо помня о его вялой попытке бунта, за которую его следовало примерно наказать. — Бедный мельник не первый день страдает от столь жуткого зрелища, которое не каждый маг — а тем более ученик! — сможет выносить. Наш долг помочь ему, какие бы кошмары преисподней ни разверзлись перед нашими глазами, грозя выжечь их адским пламенем…

Ученик что-то булькнул, закашлялся и неуверенно тронулся с места. Я похвалила себя за красноречивость, но перегибать палку не стала.

Виро, на ходу полоскавший горло и злобно проклинающий микстуру (которая, признаюсь, была продуманно-ужасна на вкус), довольно отчетливо пробормотал, обращаясь то ли к кустам, то ли к высшим силам:

— Напрашивается вопрос: почему кошмары преисподней собираются разверзаться именно в этом непримечательном леске и кто сообщил вам об этом удивительном событии, госпожа Глимминс? Честно говоря, меня терзают весьма дурные подозрения… и предчувствия.