– Мы часто так делали, старший инспектор.

– Это была молодая женщина по фамилии Роули, она была беременна...

– А, миссис Роули, – сказал Уэйт и закрыл глаза, – миссис Роули, – повторил он и подошел к письменному столу.

Он сел за стол и правой рукой отодвинул пишущую машинку. Роджер внимательно посмотрел на нее: это была машинка фирмы "Коно", примерно двадцатилетней давности.

Подойдя ближе, он увидел, что машинка примерно того же типа и времени изготовления, как и та, на которой были напечатаны письма к Розмари Джексон.

Рядом лежали несколько конвертов с напечатанными адресами.

– Миссис Роули, – снова повторил Уэйт, в его голосе послышалось отчаяние, – странно, что вас заинтересовало именно это дело, старший инспектор. Это был как раз тот самый случай, когда мне была оказана самая большая общественная поддержка, – ни до, ни после ничего подобного не было. Очень печальные обстоятельства: женщина, готовящаяся стать матерью, – кстати, очень красивая женщина. Ее хорошо знали в Лайгейте. У меня были великолепные свидетели. Я работал над этим делом как никогда. По правде говоря, это дело едва не сломило мой дух.

– Что же в нем необычного?

– Поначалу ничего, – сказал Уэйт, – свидетели защиты были очень солидные. Как обычно, суд продемонстрировал пренебрежение к моему неофициальному наблюдательному комитету. Вердикт – "невиновен". Несколько дней общественность возмущалась, но вскоре все было забыто, и потом, потом, – продолжал проповедник, – я понял, что это дело и не следовало даже пытаться выиграть, потому что виновата была она сама, миссис Роули. В происшедшем, кроме нее самой, винить было некого. Я разговаривал со многими и в конце концов пришел к выводу, что дело, на которое я возлагал столь большие надежды, было абсолютно проигрышным. Возможна ли более горькая ирония, старший инспектор?

– Нет, – медленно произнес Роджер, – должно быть, это было очень горько. А что с наблюдательным комитетом? Он распался?

– Да. А вскоре я уехал из Лайгейта – из-за этого дела. Я понимал, что после этого надеяться на благоприятные результаты не приходится, но надо было продолжать борьбу. Не мог же я прекратить кампанию – крестовый поход – из-за одной ошибки! Но с того момента я начал терять поддержку общественности. Кое-что, конечно, оставалось, одна газета даже пожертвовала на кампанию деньги. Я получил множество писем от членов моей общины, они в какой-то мере погасили издержки кампании. Прежде я мог печатать плакаты, даже умудрился издать буклет тиражом сто тысяч. Я смог позволить себе выплачивать сотрудникам небольшую зарплату. Сейчас же я полагаюсь лишь на эпизодическую помощь, а плакаты рисуют дети на конкурсе в воскресной школе.

Он замолчал, и было видно, что его поглотили горькие мысли.

Но он не позволил им сокрушить себя. Тысячи людей сдались бы на его месте, но только не он, этот хрупкий человек с печальными глазами.

– Мистер Уэйт, – тихо произнес Роджер и взглянул на него.

– Да?

– Когда я только начинал служить в полиции, в Эппинг-Форест нашли труп женщины. Спустя восемнадцать лет я поймал убийцу, сейчас он в тюрьме, отбывает пожизненное заключение. Мне показалось, это воспоминание может заинтересовать вас.

Уэйт стоял почти неподвижно, руки чуть подняты, ноги расставлены – как боксер, приготовившийся к атаке. В серых глазах мелькнул огонек. После долгого молчания он сказал:

– Не знаю, что привело вас ко мне, старший инспектор, но слава Богу, что вы пришли. Должен признаться, я уже был готов все бросить. Я работаю над этой кампанией уже почти десять лет и почувствовал, что больше не смогу, не выдержу. Вы пристыдили меня. Я принимаю ваш упрек. Восемнадцать лет или восемьдесят, какое это имеет значение? Увижу ли я при жизни результат своих усилий или нет, какое это имеет значение? Вы знаете, с чего все началось, старший инспектор?

– Нет.

– Вот, – сказал Уэйт и подошел к каминной полке, на которой стояла фотография в рамке.

Это была старая, выцветшая фотография, вырезанная из газеты. Под фотографией была небольшая подпись:

«Миссис Л. Л. Уэйт, проживавшая по Ардит-роуд, 85, в пятницу днем была сбита частным автомобилем. Полученные телесные повреждения оказались смертельными. Возбуждено уголовное дело».

– Кто это? – спросил Роджер.

– Моя мать.

Новый штрих, теперь начала прослеживаться определенная логика. Женщина на фотографии выглядела молодой и очень миленькой – может быть, чересчур робкая и застенчивая, но, впрочем, какой еще могла быть мать этого человека?

– Я понимаю, – сказал Роджер, – итак...

Со стороны двери послышался какой-то звук. Уэйт встрепенулся: жизнь стала для него более важной, чем смерть. Потом раздался звонок, и Роджер наблюдал, как меняется выражение лица проповедника. Уэйт скрылся в прихожей, а Роджер быстро подошел к письменному столу, взял несколько конвертов и положил в карман. Потом взял еще один и стал внимательно его изучать. Его интересовала косо пробитая маленькая буква "с", слегка изломанная заглавная "Е" и "у", которая располагалась ниже, чем все остальные буквы.

Он слышал, как в коридоре Уэйт говорит:

– Ты все-таки пришла, – и женский голос ему отвечал: "Ну конечно же".

Письма для Розмари Джексон печатали здесь или, по крайней мере, на этой машинке.

Розмари Джексон разыскивала вся Англия. Ее фотографии были разосланы по всем лондонским и прилегающим к нему полицейским участкам, опубликованы во всех вечерних газетах страны – как обычно, с просьбой к гражданам, если им что-то известно о местонахождении этой женщины, немедленно сообщить в ближайший полицейский участок.

В полицию Плимута уже начали поступать сообщения, и пока Роджер Уэст находился в квартире Уэйта, дюжина полицейских допрашивала кучу "свидетелей". Но Розмари Джексон пока не обнаружили.

Она была в Лондоне.

Она видела чудесные сны.

Роджер опустил в карман и этот конверт и посмотрел на дверь. Он вспомнил лицо проповедника, пену на его губах – по всем признакам этот человек был фанатиком. От фанатизма только один шаг до безумия и...

Безумцы могут быть весьма хитрыми и ловкими.

Вполне возможно, этот человек – безумен.

Если спросить Уэйта напрямую, кто мог иметь доступ к машинке, не исключено, что он солжет. Если же спросить, кто приходил сюда и помогал в подготовке кампании, он может сказать правду.

Одни эти конверты дают основания получить ордер на обыск.

Уэйт вошел в комнату рука об руку с молодой женщиной. Круглолицая, с приятными чертами, яркими серыми глазами, в прекрасно сшитом темно-сером костюме – она была явно не похожа на местных обитателей, живущих в скудно меблированных квартирках. Но не это было причиной повышенного интереса Роджера.

Он узнал ее: та самая девушка, чью фотографию он видел в комнате миссис Китт. Племянница миссис Китт.

– Джун, позволь представить тебе старшего инспектора Скотленд-Ярда, Роджера Уэста, – Уэйт вновь обрел точность формулировок и ясность мыслей. – Старший инспектор, разрешите представить вам мисс Джун Эйкерс.

– Очень приятно, – сказал Роджер, не выказывая удивления.

– Рада познакомиться, – Джун Эйкерс держалась так, словно всю жизнь провела в обществе офицеров Скотленд-ярла. Должно быть, Уэйт уже сказал ей о нем в прихожей. Она очень мила, подумал Уэст. Женщина во вкусе проповедника? Слишком смелое предположение, хотя в ее улыбке чувствовалось спокойствие, столь необходимое такому человеку, да и смотрела она на него явно не безразличным взглядом.

Может, слишком не безразличным? Помни, сказал себе Роджер, она племянница миссис Китт.

– Старшего; инспектора, Джун, интересует мой первый наблюдательный комитет, – сказал Уэйт, – но я не думаю, что этот разговор займет у нас много времени. Не так ли, старший инспектор?