14 мая 1893 года

Она не сразу поняла, что в доме играет музыка. Джиджи не привыкла слышать музыку, когда за нее не платила. Отложив финансовый отчет, она прислушалась. Да, кто-то явно терзал рояль.

Крез, лежавший в своей корзинке у кровати, заскулил, фыркнул и открыл глаза. Бедняжка беспокойно спал ночью – наверное, потому, что днем теперь все время дремал. Встряхнув головой, песик поднялся на коротенькие лапки и, натужно пыхтя, начал взбираться по лесенке, которую смастерили, когда ему стало не по силам запрыгивать на ее кровать с прикроватного стульчика. Джиджи откинула одеяло и втащила песика на кровать.

– Это мой недотепа-муж, – сказала она своему одряхлевшему любимцу. – Вместо того чтобы колотить меня, он колотит по клавишам. Пойдем скажем ему, чтобы немедленно прекратил.

Когда она спускалась по лестнице, ее супруг энергично заиграл какую-то надрывную вещицу – па-па-па-пам, та-та-та-там, – вероятно, сочиненную угрюмым ипохондриком Бетховеном. Тяжело вздохнув, Джиджи распахнула дверь музыкальной комнаты.

Камден переоделся в шелковый халат – темный и блестящий, под цвет рояля. Если не считать взъерошенных волос, слегка портивших картину, он был сама сосредоточенность и целеустремленность. Мужчина без единого изъяна, в котором уживались целых три ипостаси – послушного сына, заботливого брата, преданного друга. Но в нем таилась и садистская жестокость, о которой не подозреваешь, пока не испытаешь ее на собственной шкуре.

– Прошу прощения, – сказала маркиза. – Но кое-кому не мешало бы выспаться, потому что завтра рано вставать.

Камден перестал играть и как-то странно на нее посмотрел. Джиджи не сразу поняла, что он смотрит не на нее, а на песика.

– Это Крез? – Он нахмурился.

– Да.

Тремейн поднялся и подошел к ней, разглядывая Креза. Еще больше помрачнев, спросил:

– Что с ним?

Джиджи опустила глаза. Вроде бы Крез ничем не отличался от себя обычного.

– Ничего особенного, – огрызнулась она. Ей нравилось думать, что благодаря ее стараниям жизнь Креза сложилась счастливо и беззаботно. – У него все замечательно, просто стареет.

Крезу было десять с половиной. Его некогда блестящая шерстка потускнела и поседела. Глаза слезились, а голова поникла. Беднягу мучила одышка, он быстро утомлялся и плохо ел. Когда у него прорезался аппетит, он лакомился гусиной печенкой, присыпанной поджаренными шампиньонами. А когда ему нездоровилось, его навещали самые лучшие ветеринары Лондона. Камден потянулся к Крезу:

– Иди ко мне, старичок.

Крез посмотрел на него сонными глазами и не шелохнулся. Но и не стал противиться, когда Камден взял его на руки.

– Помнишь меня? – спросил маркиз.

– Очень сомневаюсь.

Камден пропустил ее замечание мимо ушей.

– В Нью-Йорке у меня остались два щенка, – сообщил он Крезу. – Ханна и Бернард – парочка сорванцов. Они будут рады когда-нибудь с тобой познакомиться.

Джиджи поморщилась и тут же с удивлением подумала: «Почему же столь заурядное сообщение – человек держит собак, – вызвало у меня такую досаду?»

– Вижу, ты совсем, меня забыл. – Маркиз почесал Креза за ухом. – А я по тебе скучал.

– Пожалуйста, отдай пса, – сказала Джиджи. Камден выполнил ее просьбу, но сначала крепко прижал Креза, к груди и поцеловал в ухо.

– Рояль надо настроить.

– На нем никто не играет.

– Жаль. – Он окинул инструмент взглядом знатока. – На таком чудесном рояле непременно надо играть.

– Можешь забрать его с собой в Нью-Йорк. Это мой подарок к разводу.

Она выписала рояль к свадьбе. Но Камден ушел от нее раньше, чем прибыл этот свадебный подарок. Маркиз снова перевел взгляд на жену.

– Пожалуй, я так и сделаю. Тем более что на нем уже вырезаны мои инициалы.

Он стоял совсем близко – ей почудилось, что она чувствует запах его тела, прикрытого шелковым халатом.

– Может, уже приступишь к делу? – пробормотала она. – Противно, когда мужчина ломается, точно жеманная девушка.

– Знаю-знаю. Но что поделать – меня от тебя тошнит.

– Потуши свет. Представь на моем месте другую.

– Не получится. Ты голосишь в постели.

Джиджи почувствовала, что краснеет.

– Я зашью рот.

Тремейн медленно покачал головой:

– Не поможет. Я узнаю тебя даже по дыханию.

Десять лет назад она расценила бы это как признание в любви. И даже сейчас ее сердце екнуло, печально откликнувшись на его слова. Он поклонился.

– Сейчас лягу. Только сыграю еще одну вещицу и лягу.

Когда маркиза вышла, из музыкальной комнаты полилась нежная мелодия, бередящая душу, как вид последних отцветающих роз. Она узнала ее с двух тактов: «Грезы любви». Камден и миссис Роуленд играли ее в четыре руки в тот вечер, когда они только познакомились с ним.

Даже Джиджи – совершенно никудышная музыкантша – могла наиграть этот мотив одной рукой. «Грезы любви». Вот и вся суть их отношений.

Кампания миссис Роуленд по завоеванию герцога зашла в тупик.

Первые два дня все шло как по маслу. Ящик «Шато Лафит» незамедлительно отправился в Ладлоу-Корт. В ответ столь же незамедлительно пришло благодарственное письмо, а в придачу – корзиночка с консервированными персиками и абрикосами из собственных садов его светлости.

А после этого – тишина. Виктория послала герцогу приглашение на свой следующий благотворительный вечер. Он прислал чек на солидную сумму, а приглашение отклонил. Через два дня Виктория набралась смелости и нанесла визит в Ладлоу-Корт, но там ей сказали, что хозяина нет дома.

Прошло пять лет, с тех пор как миссис Роуленд вновь обосновалась в Девоне, выкупив у племянника дом, в котором прошло ее детство. За эти пять лет она досконально изучила все передвижения герцога. И она прекрасно знала, что он никогда не покидает дом – делает исключение только ради дневной прогулки. Следовательно, у нее оставался один выход – снова перехватить герцога во время моциона.

Вооружившись садовыми ножницами – хотя ни один уважающий себя садовник не станет обрезать растения в середине дня, – Виктория притворилась, что осматривает розы в палисаднике. Когда герцог в свое обычное время показался из-за поворота, сердце ее бешено заколотилось. Орудуя ножницами, она добралась до калитки возле тропинки, но, увы, ей досталось лишь скупое «Добрый день», а сам герцог величественно проплыл мимо.