– Ясно. Ловко придумано.

– Когда… Когда ты узнал? – Она старалась не расплакаться.

– Вчера днем.

Все закружилось у нее перед глазами. «Когда вступаешь в сговор с дьяволом, – часто говорил ей отец, – выигрывает только дьявол». Надо было его слушать.

Тремейн презрительно усмехнулся:

– Что ж, очень хорошо. Рад, что мы устранили все недоразумения относительно нашей с тобой порядочности в этой истории. Теперь ты, вне всяких сомнений, понимаешь, почему я уезжаю без тебя.

Умом – да. Но сердцем Джиджи чувствовала: она любит его, а он – ее.

– Знаю, сейчас ты на меня злишься, – сказала она вкрадчиво, осторожно – будто мышь, пробирающаяся мимо кошки. – Давай я через две недели приеду к тебе в Париж, когда ты…

– Нет.

Услышав решительное «нет», Джиджи похолодела. Но все же она не собиралась сдаваться без боя.

– Ты, безусловно, прав. Две недели – слишком короткий срок. Как насчет двух…

– Нет.

– Но мы же муж и жена! – в отчаянии прокричала Джиджи. – Так не может долго продолжаться!

– Позволю себе не согласиться. Очень даже может. Мы договорились жить раздельно – значит, и будем жить раздельно.

Джиджи никогда никого не уговаривала. Она со всеми говорила с позиции силы, даже со своей матерью. Но сейчас у нее не было выхода!

– Камден, пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не решай сгоряча, не перечеркивай наше будущее! Камден, заклинаю тебя! Ну что мне сделать, чтобы ты передумал?

Во взгляде маркиза было столько отвращения, что она почувствовала себя какой-то мерзкой тварью.

– Для начала можешь попросить у меня прощения, как того требуют вежливость и воспитанность.

Джиджи захотелось надавать себе оплеух. Конечно, он ждал, что она будет валяться у него в ногах и молить о прощении! Гордость огромным комком стала у нее поперек горла, но она проглотила ее. Ради него. Ради любви, от которой не могла отказаться.

– Прости меня. Прости, мне ужасно, ужасно жаль!

Тремейн немного помолчал.

– Неужели? В самом деле жаль? Или ты просто жалеешь, что попалась?

А какая разница? Если бы она не попалась, ей бы вообще не пришлось извиняться.

– Нет, я сожалею о том, что сделала, – ответила она, потому что именно это ему хотелось услышать.

– Прекрати мне лгать, – процедил Камден. Он произносил слова, словно выплевывал их сквозь зубы. – Прекрати мне лгать, – повторил он.

– Но я правда раскаиваюсь. – Ее голос дрожал, и она ничего не могла с этим поделать. – Пожалуйста, поверь мне.

– Нет, ты не раскаиваешься. Ты просто жалеешь, что больше не сможешь водить меня за нос, что тебе больше нет веры и что безоблачное семейное счастье упорхнуло у тебя из-под носа.

Джиджи начинала злиться. Зачем он потребовал от нее извинений, если не собирался их принимать? Зачем заставил унижаться понапрасну?

– Может, я и не сделала бы ничего подобного, если бы не твоя ослиная глупость! Я видела мисс фон Швеппенбург. Не знаю, что ты в ней нашел, но с ней ты был бы счастлив… как утопленник. Да она и не вышла бы за тебя, потому что во всем слушается свою мамашу. Она бесхребетная и…

– Довольно! – перебил ее Камден. – Неужели так трудно быть честной?

Джиджи вдруг почувствовала себя дурой. С какой стати ее потянуло говорить о мисс фон Швеппенбург?

– Желаю тебе удачи, – сказал маркиз. – Но лучше не попадайся мне на глаза – ни через два месяца, ни через два года, ни через два десятилетия.

Наконец до нее дошло, что муж не шутит и что ей не будет прощения.

Бросившись ему наперерез, она закричала:

– Пожалуйста, выслушай меня! Я не представляю, как буду жить без тебя!

– Так представь, – отрезал маркиз. – Как-нибудь проживешь. А теперь уйди с дороги. Позволь мне выйти.

– Ты не понимаешь!.. Я люблю тебя!

– Любишь? – усмехнулся Камден. – Выходит, во всем виновата любовь? Хочешь сказать, любовь затмила твой разум, заставила тебя пойти на подлый поступок, заставила лгать?

Джиджи вздрогнула. Муж бросил ей в лицо слова, которые она как раз собиралась сказать.

Маркиз шагнул к ней с угрожающим видом, и Джиджи впервые в жизни по-настоящему испугалась. Но все же она не отступила, не отошла в сторону. Приблизившись к ней вплотную, Камден взял ее за плечи и, глядя ей в глаза, проговорил:

– Лучше бы вы не рассуждали о любви, леди Тремейн. – Он говорил почти шепотом, и голос его был холоден, как остывший пепел. – В данный момент я как никогда близок к тому, чтобы проучить тебя как следует. Так что лучше помолчи и забудь обо мне.

Джиджи всхлипнула.

– Так уж вышло, дорогая, что мне кое-что известно о безответной любви, – продолжал маркиз. – Так уж вышло, что я прожил с этим не день и не два. Но я не совращал Теодору, чтобы вынудить ее выйти за меня. Не приписывал себе несметных богатств. Не сочинял лживых писем о том, что моего кузена постигла внезапная кончина и что теперь мне прямая дорога в герцоги. Теодора писала мне, рассказывая о том, как мать искала для нее богатого мужа. Однако я не советовал ей лгать и отпугивать возможных претендентов на ее руку. А знаешь, почему я так поступал? Знаешь, почему давал советы, противоречившие моим интересам?

Джиджи горестно вздохнула и покачала головой. Она больше не хотела слышать о Теодоре, не хотела, чтобы ей напоминали о ее гнусном поступке. «Ах, если бы можно было повернуть время вспять и все исправить», – думала она.

Но маркиз неумолимо продолжал:

– Я поступал так просто потому, что Теодора доверяла мне. Именно поэтому я не стал злоупотреблять ее доверием. Любовь – не оправдание для подлости, леди Тремейн.

Джиджи молчала, и он вновь заговорил:

– Неужели ты действительно думаешь, что любишь? Я очень в этом сомневаюсь. Ты не знаешь, что такое любовь, потому что ты заботилась только о себе, заботилась о том, чтобы заполучить желаемое. Отойди же от двери!

Но Джиджи по-прежнему преграждала ему дорогу. Тогда Камден резко развернулся – она забыла, что в спальне две двери, – и вышел через гардеробную. Покинув ее, он исчез из ее жизни.