От всего этого ему хотелось кричать.
Эндер следил за мальками своей собственной армии, за новичками, только что покинувшими свои запуски, смотрел, как они играют, как передразнивают своих командиров, когда уверены, что их никто не видит. И ещё было товарищество старых солдат, тех, кто провёл рядом годы. Они тоже шутили и смеялись, вспоминали прежние бои, давно покинувших школу командиров и солдат.
Но у его старых друзей не было для него ни смеха, ни воспоминаний. Только удовольствие от хорошо сделанной работы. Больше ничего. Сегодня он подумал об этом во время вечерней тренировки. Эндер и Алаи обсуждали тонкости маневрирования в открытом пространстве, Шен подошёл, послушал пару минут, а потом схватил Алаи за плечи и закричал:
– Новая! Новая! Новая!
Алаи расхохотался, а Эндер смотрел, как они вместе вспоминают сражение, когда им пригодились эти манёвры, когда они обошли старших ребят и…
Потом они вспомнили, что Эндер всё ещё стоит рядом.
– Извини, Эндер, – сказал Шен.
«Извинить. За что? За дружбу?»
– Ты знаешь, я тоже был там, – сказал Эндер.
И они снова извинились. Вернулись к делу. Вернулись к уважению. И Эндер понял, что им даже не пришло в голову включить его в своё дружеское веселье.
«Но почему они должны были решить, что я хочу быть с ними? Разве я смеялся? Разве я присоединился к ним? Я просто стоял и наблюдал, как учитель. Вот кто я для них. Учитель. Легендарный солдат. Но никак не один из них. Не тот, кого можно обнять и прошептать на ухо: „Шолом“. Это осталось в прошлом, в мире, где Эндер был жертвой. Где он был уязвим. А теперь я прекрасный, уважаемый, но совершенно одинокий солдат».
Пожалей себя, маленький Эндер. Лёжа на койке, он одним пальцем отстучал на клавиатуре слова:
«Бедный Эндер».
Потом посмеялся над собой и быстро стёр жалобу с экрана. Не найти в Боевой школе мальчишку или девчонку, которые не были бы готовы на всё, чтобы поменяться с ним местами.
Он вызвал на экран Игру Воображения и снова прошёл через деревушку, которую построили гномы на холме, выросшем из тела Великана. Легко было строить крепкие стены – ребра загибались как раз в нужном направлении, и расстояние между ними было достаточным, чтобы вставить окна. Все тело разделили на квартиры, вдоль позвоночника шёл длинный коридор. Тазовые кости образовывали теперь трибуны стадиона, а между ног Великана паслось стадо общинных пони. Эндер не знал, чем занимаются гномы, но они не беспокоили его, когда он проходил через деревню, и он тоже не причинял им вреда.
Он кувырком скатился с вершины бедра на площадь и пошёл через пастбище. Робкие пони отбежали от греха подальше. Он не стал преследовать их. Эндер больше не понимал, как работает эта игра. В прежние времена, когда он не достиг ещё конца мира, игра состояла из поединков и загадок: победи противника – или он убьёт тебя, придумай, как обойти препятствие на пути к заветной цели. Но теперь никто не атаковал его, никто не объявлял войны, и, куда бы он ни шёл, на пути не возникали никакие препятствия.
Кроме одного – там, в комнате, в башне замка за Концом Мира. Единственное опасное место во всей дурацкой игре. И Эндер – сколько раз он клялся себе, что больше не сделает этого! – каждый раз возвращался туда, каждый раз убивал змею и вынужден был потом смотреть в лицо своему брату и, что бы ни делал, каждый раз умирал.
И сегодня всё было так же. Он попытался воспользоваться лежавшим на столе ножом, чтобы сковырнуть извёстку и вытащить камень из стены. Но как только ему удалось отломить первый кусок, из трещины хлынула вода, и Эндер увидел, как на экране его вышедшая из-под контроля фигурка в отчаянии пытается спастись от потопа, остаться в живых. Окна исчезли, вода поднялась, и Эндер утонул. И всё это время Питер Виггин пристально следил за всем происходящим из глубины зеркала.
«Я в ловушке, – думал Эндер, – я в ловушке по ту сторону конца мира, мне не выйти отсюда». И тогда он наконец понял, откуда тот кислый привкус, сводивший рот, отодвигавший на задний план все успехи в Боевой школе. Это был привкус отчаяния.
Когда Валентина добралась до школы, у дверей стояли люди в форме. Нет, не охрана, они, скорее, болтались около, ожидая, когда важная персона внутри закончит свои дела. Они были в комбинезонах Международного флота – эту форму знали все, кто когда-либо смотрел видеозаписи сражений в космосе. С их появлением романтика вторгалась в будничный школьный день, и среди ребят царило приятное возбуждение.
Не радовалась только Валентина. Во-первых, появление солдат снова навело её на мысли об Эндере. Во-вторых, она испугалась. Недавно кто-то опубликовал исключительно злобную рецензию на последние выступления Демосфена. И рецензия, и объект нападок обсуждались на открытой конференции по каналу международных отношений. Многие люди, обладавшие политическим авторитетом, защищали Демосфена, но многие стремились дискредитировать его. Больше всего задело Валентину замечание одного англичанина. Он писал: «Демосфен не может сохранять своё инкогнито вечно, хочет он того или нет. Он вывел из себя слишком многих разумных людей, усладил слух слишком многих глупцов и не сможет долго прятаться под своим – надо отдать ему должное – исключительно точным псевдонимом. Или он сам снимет маску, чтобы возглавить силы глупости, которые призвал под своё знамя, или эту маску сорвут его враги, чтобы понять причины болезни, породившей столь извращённое сознание».
Питеру конференция доставила огромное удовольствие, но это было понятно. А Валентина испугалась. Она боялась, что жёсткие выступления Демосфена разозлили людей, достаточно могущественных, чтобы выследить её, Валентину. Конституция запрещала такие действия американскому правительству, но был ещё Международный флот. А теперь солдаты этого флота явились зачем-то в Западную Гилфордскую среднюю школу. Не морских же пехотинцев они тут собираются вербовать.
Поэтому она не удивилась, когда, включив компьютер, увидела ползущее по экрану послание:
«Пожалуйста, немедленно отключитесь и отправляйтесь в кабинет доктора Лайнберри».
Валентина провела пять минут в нервном ожидании у дверей директорского кабинета, пока доктор Лайнберри не открыла дверь и не провела её внутрь. Последние её сомнения рассеялись, когда она увидела, что в одном из удобных кожаных кресел сидит полный мужчина в форме полковника Международного флота.
– Вы Валентина Виггин, – сказал он.
– Да, – прошептала она.
– Я полковник Графф. Мы уже встречались.
Встречались? Когда это она имела дело с представителями Международного флота?
– Я пришёл поговорить, под большим секретом, о твоём брате.
«Значит, влипла не только я, – подумала она. – Они добрались до Питера. Или это что-то новенькое? Одна из его безумных выходок? Но Питер давно остановился…»
– Валентина, ты, кажется, боишься меня. Для этого нет причин. Садись, пожалуйста. Уверяю тебя, с твоим братом всё в порядке. Он оправдал все наши ожидания.
И только теперь, с трудом подавив вздох облегчения, она поняла, что солдаты пришли из-за Эндера. Эндер. Значит, это не гроза, не гибель, это просто маленький Эндер, который исчез так давно, который не имеет ни малейшего отношения к планам Питера. «Ты счастливчик, Эндер. Ты ускользнул прежде, чем Питеру удалось втянуть тебя в заговор».
– Как ты относишься к своему брату, Валентина?
– К Эндеру?
– Ну конечно.
– А как я, спрашивается, могу к нему относиться? Я не видела его и не слышала о нём с того времени, как мне исполнилось восемь.
– Доктор Лайнберри, может быть, вы оставите нас?
Директор недоуменно уставилась на Граффа.
– Нет, я передумал. Доктор Лайнберри, думаю, наша беседа с Валентиной окажется более плодотворной, если мы поговорим на свежем воздухе. Подальше от микрофонов, которые установил в этом кабинете ваш заместитель.
Впервые в жизни Валентине пришлось быть свидетелем того, как доктор Лайнберри потеряла дар речи. Полковник Графф приподнял большую картину, висевшую над директорским креслом, и вытащил из стены звукочувствительную мембрану и маленький передатчик.
