Я представил себе картину с кальмарами и штанами. Крайне неаппетитно…

— Ну может, решим вопрос по-другому? — и я подмигнул Хольгеррсону.

— А ну пошел отсюда к чертям! — заревел, как подстреленный бегемот, старый моряк. — Говорили мне, что тут у вас, на суше, мужики как бабы стали, да не верил я! Ишь, договоримся! Да я таких, как ты…

И тут я заржал. Я понял, что про меня подумал старый морской дьявол.

— Да успокойся ты, — сказал я моряку, который уже отстегнул от культи деревянную ногу и начал ее раскручивать над головой, прицеливаясь, как бы половчее ее в меня пульнуть. — Я не то имел в виду!

— Да? — Хольгеррсон несколько раз пыхнул окурком сигары, который почему-то не вылетел у него изо рта во время воплей. — А чего ты имел в виду? Я-то подумал, ты из этих… Заднеприводных… И серьга вон у тебя, как у девки какой…

Надо, надо все-таки проверить, в каком ухе ее можно носить нормальному пацану. А в каком не следует.

Моряк, сопя и кряхтя, но не выпуская сигару изо рта, стал прилаживать ногу обратно.

— Я имел в виду — может, чем помочь надо. Может, я тебе помогу в каком деле, а ты мне плату за проезд скостишь. Ну понятно, не всю, но, скажем, процентов пятьдесят-семьдесят.

— Н-да? Ну вообще-то есть одно дело. Но очень оно странное.

— А поподробнее?

— Капитан той лохани, которая называется "Светляк" и курсирует между городами в низовьях Крисны, — собственно, как раз эта посудина и есть корабль, на который ты хочешь попасть, — куда-то запропал.

— В смысле запропал?

— А вот так вот. Два дня назад ушел из города со всем экипажем за каким-то дьяволом, двести тысяч соленых крабов ему за пазуху, и ни слуху ни духу с тех пор. Запропал, понимаешь?

— А экипаж большой? — Мне нарисовался отряд матросов с развевающимися ленточками, в тельняшках, впереди бравый капитан, они идут колонной по трое, с развеселой морской песней, и исчезают в лесу.

— Ты это корыто видел? Откуда там большой экипаж. Три человека да сам Гуль — вот и все!

— Ага, капитана зовут Гуль.

— Ну да. Ну что, поищешь? А то ведь корабль-то еще вчера должен был отчаливать, пятьсот абордажных клинков ему в борт! Народ нервничает, товар портится. Так берешься?

А почему бы и нет?

— Отлично. Как найдешь этого старого спрута, гони его сюда. Ну а я уж постараюсь, чтобы он скостил тебе стоимость билета, сто миллионов морских звезд тебе в рукав! Да, в мэрию загляни, этот вяленый кальмар туда вроде заходил, что-то уточнял. Может, мэр Глопкинс, крыса сухопутная, чего знает.

Мэрия была в двух шагах от порта. Я с опаской приоткрыл дверь в кабинет градоначальника — знаем мы местных руководителей, на предыдущего нагляделся. Но нет, этот был вроде ничего — длинный и костлявый, как сушеный лещ. С длинным хрящеватым носом и грустными глазами. И, кстати, совершенно не соответствующий фамилии Глопкинс. Я постучал в дверь, уже фактически войдя.

— Здрасте, — поприветствовал его я.

— Добрый день, — любезно ответил мне он.

— А у меня к вам вопросы. Есть минуточка?

— Конечно, — натянуто улыбнулся мэр. — Моя обязанность — делать пребывание в городе для приезжающих и проезжающих максимально комфортным.

— Ух ты, — сказал я. — Но я не об этом. Я тут был у господина Хольгеррсона…

— А. Этот старый пьянчуга. "Сто тысяч бутылок мне в горло". — Мэр очень похоже передразнил начальника порта. — И что?

— Ну он подрядил меня найти пропавшего капитана Гуля. И сказал, что капитан перед тем, как пропасть, заходил к вам.

— Было дело. Он спрашивал у меня, как пройти к травнице Мэрион. У него ревматизм разыгрался. А моряку с ревматизмом в плаванье никак нельзя. Я ему и сказал, как до нее дойти.

— А мне не расскажете? Надо ж старика Гуля найти — народ ждет.

— Благое дело делаете, молодой человек. И дорогу расскажу, и даже записку Мэрион напишу, а то она с вами и говорить-то не станет — вздорный у нее характер. Хотя у нее и матушка не сахар была. Та еще, простите светлые боги, стервозина. Но травницы они обе — что матерь ее, покойница, была, что теперь Мэрион, — первостатейные.

— Вот спасибо вам, гражданин мэр!

— Как ты меня назвал?

— А, это по привычке. В моих краях так уважаемых чиновников называют.

— Понятно. Хорошее слово, надо в обиход ввести.

Мэр, сопя, набросал ручкой с ржавым пером несколько строчек на пергаменте, присыпал его песком, стряхнул и протянул пергамент мне.

— Отдашь Мэрион. Задашь ей свои вопросы — она на все ответит. Удачи тебе!

— А дойти-то как?

— А. Ну да. Конечно. Из города выйдешь — сразу забирай налево. Пройдешь перелесок, потом просеку, выйдешь на поляну со здоровенным вязом. Вот на той поляне, у вяза, и стоит ее домик.

— Спасибо! Пойду!

И я направился к выходу.

— Слушай, молодой человек…

— Хейген. Можно лэрд Хейген.

— Лэрд Хейген, я смотрю, вы человек бывалый. — Мэр встал из-за стола и подошел ко мне. И перешел на "вы", услышав слово "лэрд". Вот так и получают дворянство…

— Ну есть маленько, — поскромничал я.

— Ну как. У вас вон меч, щит. Глаза такие… воина, в общем, взгляд. Не поймешь сразу, что думаете — то ли шутку пошутите, то ли голову проломите. У нас в августе День королевской стражи бывает, вот наши местные ветераны так же смотрят. Они в этот день кольчуги напялят со шлемами, винища напьются и давай развлекаться. То у синдских торговцев арбы с фруктами перевернут, то глиняные пластины, которыми дома укрепляют, ладонью дробят. А под вечер в реку прыгают. То ли охлаждаются, то ли с ума сходят. И орут: "За стражу". И кувшины пустые о голову разбивают.

— Ну военные, они на всю голову пришибленные… Не все, конечно, но…

— Так то военные. А вы другой.

— А чего надо-то, уважаемый?

— Да вот, беда у нас случилась. Чуда-юда пропала. Украли ее… — Мэр грустно шмыгнул большим носом.

— Какая чуда-юда? Животное, что ли?

— Нет. Это статуэтка. Есть о ней одна история. Наш город основали три достославных и многочисленных семейства — Саймоны, Гарфункели и Фландерсы. Когда они пришли на этот берег, отцы трех семейств сказали: "Да это просто отличное место для поселения!" — и стали возводить первые дома.

Мэр снова сел за стол и махнул мне рукой: "Садись".

— Во-о-от. И когда они работали, бревна тесали и фундамент возводили, из воды выползла чуда-юда. Страшная, с ластами, глаза, как два фонаря, и вся блестит! И к ним поползла, чтобы, значит, уничтожить и сожрать!

— Сразу три семейства? — не слишком поверил я.

— Ну они, чуды-юды-то эти — о-о-о! — Мэр потряс сухоньким кулачком в воздухе и продолжил: — И тогда Джебедайя Фландерс схватил топор и стал рубить страшилище. И остальные тоже чего было похватали и тоже стали его изводить!

— И, поди, извели? — без тени сомнения спросил я.

— Да! — с гордостью сказал мэр.

Еще бы! Когда такая орава — отцы семейства, сыновья, дяди и племянники аж трех родов наваливаются на одну чуду-юду, много ли у нее шансов. Не факт, что это вообще не был какой-нибудь местный тюлень, который просто так на берег вылез. На предмет моциона.

— И после этого славного подвига, когда дома были построены и три семейства праздновали основание поселка — городом-то мы потом стали — Мартин Фландерс, сын Джебедайи, показал всем статуэтку чуды-юды, которую он крайне искусно вырезал из дерева. Она-то и стала первой реликвией Меттана, которая хранится и передается из поколения в поколение. А вот теперь ее украли. — И мэр поник головой.

— А кто украл? Хоть наметки имеются?

— Ну есть у нас два балбеса — Билл и Тед Тетчеры. Гуляки, обалдуи и бездельники. И вот в последний раз, когда они набедокурили, я им пообещал, что их из города выкину, если еще раз такое повторится. А они мне и говорят: "Ну, погоди, мы тебе козью рожу состроим". Вот думаю, они-то ее и умыкнули. Может, найдете их, вернете статуэтку?