Визерис подозрительно нахмурился:

— Что это такое?

— Новое одеяние, я приказала сделать его специально для тебя, — застенчиво улыбнулась Дени.

Он поглядел на нее и пренебрежительно усмехнулся:

— Дотракииские тряпки. Значит, решила переодеть меня?

— Прошу тебя… тебе будет прохладнее и удобнее, я подумала, что если ты оденешься подобно дотракийцам… — Дени не знала, как сказать так, чтобы не пробудить дракона.

— В следующий раз ты потребуешь, чтобы я заплел косу?

— Я никогда… — Ну почему он всегда так жесток? Она ведь только хотела помочь ему. — У тебя нет права на косу, ты еще не одержал ни одной победы…

Этого не следовало говорить. Ярость блеснула в сиреневых глазах Визериса, но он не посмел ударить ее на глазах служанок, посреди воинов ее кхаса. Подобрав плащ, Визерис обнюхал его.

— Пахнет мочой. Быть может, я воспользуюсь им как попоной для коня.

— Я велела Дореа вышить его специально для тебя, — с обидой сказала Дени. — Эти одеяния достойны любого кхала.

— Я владыка Семи Королевств, а не какой-нибудь перепачканный травой дикарь с колокольчиками в волосах! — Визерис плюнул и схватил ее за руку. — Ты забываешься, девка! Ты думаешь, что этот большой живот защитит тебя, если ты разбудишь дракона?

Пальцы его болезненно впились в руку Дени, и на мгновение Дени вновь ощутила себя девчонкой, съежившейся перед лицом его гнева. Она протянула другую руку и ухватилась за тот предмет, который оказался под ней: пояс, который она хотела подарить ему, тяжелую цепь из причудливых бронзовых медальонов. Размахнувшись, она ударила изо всех сил.

Удар пришелся в лицо, и Визерис выпустил ее. Кровь побежала по щеке, там, где край одного из медальонов рассек кожу.

— Это ты вечно забываешься, — сказала Дени. — Неужели ты ничего не понял тогда в степи? А теперь убирайся, прежде чем я велю моему кхасу выволочь тебя наружу. И молись, чтобы кхал Дрого не услышал об этом, или он вспорет тебе живот и накормит тебя твоими собственными внутренностями!

Визерис поднялся на ноги.

— Когда я вернусь в свое королевство, ты с горечью вспомнишь об этом дне, девка! — Он направился прочь, зажимая раненое лицо и оставив подарки.

Капли его крови забрызгали прекрасный шелковый плащ. Дени прижала мягкую ткань к щеке и села, скрестив ноги, на спальных матрасах.

— Твой ужин готов, кхалиси, — объявила Чхику.

— Я не голодна, — печально проговорила Дени. Она внезапно почувствовала усталость. — Разделите пищу между собой, пошлите сиру Джораху, если хотите. — И через мгновение добавила: — Пожалуйста, принеси мне одно из драконьих яиц.

Ирри принесла яйцо с густо-зеленой скорлупой, бронзовые пятнышки искрились на его чешуйках, пока Дени поворачивала его маленькими руками. Потом она легла на бок, набросила на себя шелковый плащ и прижала яйцо к животу и маленьким нежным грудям. Она любила эти чудесные камни. Яйца дракона были настолько прекрасны, что иногда одно прикосновение к ним заставляло ее почувствовать себя сильнее, отважнее, словно бы она извлекла силы из замкнутых внутри них каменных драконов.

Так она лежала, обнимая яйцо, и вдруг ощутила, что дитя впервые шевельнулось в ней, словно бы ребенок стремился дотронуться до брата, кровь до крови.

— Это ты дракон, — шепнула Дени. — Ты и есть истинный дракон! Я знаю это. Знаю. — Она улыбнулась, а потом уснула, увидев во сне дом.

Падал легкий снежок, Бран ощущал прикосновение хлопьев к лицу; тая, они прикасались к его коже каплями самого ласкового и тихого из дождей. Он сидел на коне, глядя на медленно ползущую вверх железную решетку. Невзирая на старания сохранить спокойствие, сердце трепетало в его груди.

— Ты готов? — спросил Робб.

Бран кивнул, пытаясь скрыть страх. После своего падения он не выезжал за пределы Винтерфелла, но считал, что должен держаться горделиво, как подобает рыцарю.

— Тогда поедем. — Робб ударил пятками высокого серо-белого мерина, и конь отправился под решетку.

— Ступай, — шепнул Бран собственной лошади и легко прикоснулся к ее шее; крохотная гнедая кобылка шагнула с места. Бран назвал ее Плясуньей. Ей было два года, но Джозет утверждал, что она умнее, чем положено быть лошади. Ее специально приучили подчиняться узде, голосу и прикосновению. Бран уже ездил на ней вокруг двора. Сперва Джозет или Ходор вели ее, сам он был пристегнут к громадному седлу, которое нарисовал для него Бес. Но последние две недели Бран самостоятельно ездил на ней, пуская рысцой по кругу и обретая смелость с каждым новым оборотом.

Они ехали под сторожевой башней и по подъемному мосту, потом миновали внешние стены. Серый Ветер и Лето носились рядом, принюхиваясь к ветру. Сзади скакал Теон Грейджой с длинным луком и с колчаном, полным широких стрел. Он сказал, что решил завалить оленя. За Грейджоем следовали четверо гвардейцев в панцирях и шлемах и Джозет, тоненький как тростинка конюший, которого Робб назвал мастером над лошадьми на время отсутствия Халлена. Мейстер Лювин замыкал кавалькаду на осле. Бран чувствовал бы себя лучше, если бы они с Роббом отправились только вдвоем, но Хал Моллен не желал и слушать об этом, а мейстер Лювин поддержал его. Если Бран упадет с коня и что-нибудь повредит, мейстер должен оказаться рядом, чтобы оказать немедленную помощь.

Сразу за замком раскинулась рыночная площадь, но деревянные лавки пустовали. Они проехали по грязным сельским улицам, мимо рядов небольших опрятных домов, сложенных из бревен и нетесаного камня. Жильцы населяли, наверное, лишь каждый пятый дом, о чем свидетельствовали тонкие струйки дыма, тянущиеся из труб. Остальные вернутся, когда сделается холоднее, когда выпадет снег и ледяные ветры задуют с севера, говорила старая Нэн, фермеры бросят свои замерзшие поля и далекие крепости, нагрузят добро в фургоны, и зимний городок оживет. Бран никогда не видел его людным, но мейстер Лювин утверждал, что этот день приближается. Долгое лето кончалось, наступала зима.

Редкие деревенские жители с тревогой поглядывали на сопровождавших кавалькаду лютоволков. Один даже в испуге выронил дрова, но по большей части здешний люд привык к этим зверям. Заметив юношей, они преклоняли колена, и Робб приветствовал встречных кивком, подобающим лорду. Ноги Брана не могли сжать бока лошади, и ему поначалу было несколько неловко, однако огромное седло с высокими лукой и спинкой оказалось удобным, а ремни, перехлестнутые через грудь и бедра, не позволяли ему упасть. Спустя некоторое время ритм поездки начал казаться вполне естественным. Беспокойство оставило Брана, и робкая улыбка выползла на лицо.

Две служанки стояли под вывеской «Дымящегося полена», местной пивной. Когда Теон Грейджой окликнул их, младшая девушка покраснела и прикрыла лицо. Теон пришпорил своего коня, чтобы догнать Робба.

— Милая Кира, — проговорил он со смешком. — В постели вьется, словно куница, а скажи ей слово на улице — розовеет как дева. Я не рассказывал тебе о ночи, когда она и Бесса…

— Помолчи, Теон, Бран слышит нас, — остановил его Робб, поглядев на брата. Тот отвернулся, изображая, что ничего не слышал, но он чувствовал на себе взгляд Грейджоя; вне сомнения, тот улыбался. Этот парень вообще всегда улыбался, словно бы сам мир вокруг был такой шуткой, которую понять мог лишь он один. Робб как будто восхищался Теоном и наслаждался его обществом, но Бран так и не проникся теплыми чувствами к воспитаннику отца.

Робб подъехал ближе.

— Ты хорошо держишься, Бран.

— Я хочу ехать быстрее, — попросил он.

Робб улыбнулся:

— Ну, как угодно! — и перевел мерина на рысь. Волки скользнули за ним, а Бран резко дернул поводьями, и Плясунья ускорила шаг. Позади закричал Теон Грейджой, загрохотали копыта остальных лошадей.

Плащ Брана раздувался и трепетал на ветру, снег бил ему в лицо. Робб уже ускакал вперед, но время от времени он оглядывался, чтобы убедиться в том, что Бран и все остальные следуют за ним. Бран вновь хлопнул уздой. И Плясунья скользнула гладким, словно шелк, галопом. Расстояние сокращалось, он догнал Робба на краю Волчьего леса, в двух милях за зимним городком. Братья далеко опередили остальных.