Ему не нужно было сочувствие. Даже сочувствие.

Удивленные взгляды прохожих, неодобрительно хмурящийся вслед дворец герцога Этренского. Трумарит остался за спиной быстрее, чем он рассчитывал.

Майонтский тракт. Где-то здесь. Совсем близко.

Грустная мысль: он мог бы проскакать по этому тракту совсем по-другому. С надеждой на победу. На скорую встречу с друзьями. В предвкушении.

Утешая, семиструнная лайнора похлопала его по спине. Единственный друг, который у него еще остался. Последний друг.

Лес заставил его спешиться.

Уже рядом. Надо взять себя в руки. Ведя коня в поводу, Трэмани вышел на поляну — и остолбенел. Он ожидал увидеть все, что угодно. Но только не это.

Восемь лежащих в ряд тел. И купец, копающий могилы его друзьям.

Безумная мысль: неужели Огвайн всех их и?..

Купец обернулся, и безумная мысль ушла, едва успев оформиться. Что бы здесь ни произошло, лицо Огвайна не было лицом убийцы.

Восемь тел. Двое слуг и шестеро… шестеро…

Трэмани опустился на землю. Он чувствовал, он знал. Но теперь он увидел. Глупая, бессмысленная надежда, бившаяся внутри залетевшей в окно бабочкой, умерла.

Рассказ Огвайна Трэмани выслушал, не задав ни единого вопроса. Впрочем, купец оказался на удивление наблюдательным — даже человек куда более искушенный в воинском искусстве не смог бы рассказать лучше.

Трэмани не стал спрашивать торговца, как тот остался жив. Так ли уж это важно? Пусть будет на его совести.

Авертай, Кинард, Риндал, Кайал, Себ, Заратти. И эльф, которого так ни разу и не назвали по имени. Тоже семеро.

Жизнь за жизнь. Невысокая цена за судьбы его друзей. За несбывшиеся мечты, не родившуюся на свет любовь, неспетые песни.

Значит, талисса Авертай. Пусть так. Они все равно уже покойники. По оставленным ими следам мог бы пройти и ребенок. Тем лучше.

Трэмани не стал спорить, когда Огвайн предложил похоронить его друзей. Так правильно. Он запомнит их живыми.

Он даже готов был сдержать данное купцу слово и сопроводить того до Майонты. Торговец отказался. Ему виднее.

Горе рвалось наружу, искало выход из его каменеющей души. И неожиданно Трэмани почувствовал под пальцами струны лайноры. Сам ли он взял ее? Не сам?

Не важно.

Проведя ладонью над струнами, он прислушался к инструменту и взял первый аккорд:

Трэмани был уверен, что давно позабыл эту невесть чью балладу — неловкую, неумелую, наивную. Но именно она пришла сейчас ему на память.

Конь у него был, и был меч. Но что толку?

«Никак не добраться туда…» Туда, где его друзья были бы еще живы.

Трэмани уже скрылся в лесу, а Огвайн еще долго смотрел ему вслед. И в ушах у него звучали слова той же самой баллады, слышанные им много лет назад совсем в другом месте. Да и сами слова были немного другими, но разве это важно?

Выйдя из города через Ладакские ворота, они подождали, покуда Макобер не оплатил преждевременное развитие склероза сразу у дюжины стражников, и лишь затем повернули на восток.

Деревеньки, телеги, спешащие по своим делам всадники — неподалеку от Трумарита Майонтский тракт показался им весьма оживленным. Попадались и стражи — по крайней мере эта часть тракта охранялась неплохо. Однако чем дальше талисса уходила от города, тем более пустынной становилась дорога. Постепенно исчезли поля, а вместе с ними остались позади и маленькие ухоженные селения, поставлявшие в столицу герцогства все, чем была богата эта земля.

Оставалось позади и море. Вскоре Мэтт уже громко жаловался на жизнь, немилосердно потея в своем панцире и пыхтя, как кузнечные мехи.

— Может, я его сниму? — наконец взмолился гном, когда дорога пошла в гору, выводя талиссу на покатый зеленый холм, с которого можно было в последний раз полюбоваться на тоненькую полоску воды, поблескивающую на самом горизонте.

— Дело хозяйское, — пожал плечами Торрер. — Если встретишь Снисходительных, так и скажешь: «Запарился я вас уже тут ждать!»

Когда в свои сто сорок два года эльф впервые попал в степь, ему тоже казалось, что он не выживет. Обмороки, холодный пот, ощущение, что дышать уже больше нечем и незачем, — он вкусил этого в полной мере, хотя его спутники в один голос твердили, что лето для тех мест выдалось не особенно теплое.

Но потом школа мечников в Иратаке научила его носить доспех в любую погоду, обращая на него внимания не больше, чем на штаны или сапоги.

Остановившись, Макобер бросил печальный взгляд на море.

— Плавал?

От прозвучавшего из-за плеча голоса Моргиля мессариец чуть не подпрыгнул.

— Ходил, — не оборачиваясь, ответил он. — Давно, правда.

Хагни тихо хмыкнул.

«Кажется, он настроен посматривать на меня свысока. — Макобер почувствовал к жрецу острую неприязнь. — Только вот вряд ли он бывал хоть где-нибудь за пределами своего ненаглядного герцогства. А для нас — что одна дыра, что другая…»

— Скучаешь? — с пониманием спросил Хагни.

Макобер улыбнулся. Талиссу изрядно забавляла манера Хагни растягивать слова. В результате они начинали звучать невероятно плотоядно, словно в устах соскучившегося по свежей кровушке злодея. «Ску-ча-а-а-ешь…»

— Бывает. — Раздражение мессарийца куда-то улетучилось. — Во всем есть своя прелесть. Даже в бухтении гномов.

И, развернувшись, он двинулся вслед за талиссой, оставив озадаченного Моргиля в одиночестве.

Дорога оказалась на редкость спокойной. Герцог Этренский был одним из немногих государей, готовых раскошелиться на содержание специальной центурии порубежной стражи. И, судя по Хельгу айн Лейну, кого попало в ее ряды не брали.

— Вы бывали когда-нибудь в Майонте? — Мист приноровилась к размашистому шагу Хельга.

— Увы, — покачал головой Хельг. — Далековато. Ходить по этой дороге ходил, но в Майонте свои стражи.

— Что за странная идея — оставить без дела такое количество жрецов? — удивилась Бэх.

— Жрецов? — насторожился Торрер.

— Ты опять все прослушал! Хельг же еще на привале сказал, что служит Анди. Которая, кстати, всегда была с эльфами в прекрасных отношениях.