— Вуа ля, — я сделала жест фокусника, показывающего пустые ладони, — и знакомые незнакомцы видят одинаковые сны! Все объяснилось, тайн больше нет! Ура!

— А ты не думала, что «Любарум» мог задействовать какой-то определенный отдел головного мозга, который вызывает одинаковые галлюцинации?

А ведь Павел прав. Сон с Кирюсиком, а потом совместные бдения с Галкой у мрачного моря яркое тому доказательство. Галлюцинации — вот верное слово! Правильно сказал Кирилл Петрович: «Любарум» — опасный препарат.

Но «Любарум» же свел меня с Павлом. Навряд ли бы мы с ним еще раз встретились, если бы не это странное снотворное.

— Существует же феномен массовой истерии? — увлеченно продолжал Замков. — Да взять хотя бы тот случай в США, который так и не смогли объяснить, когда вполне благополучные сестры-близняшки, не видевшие друг друга более восьми лет, при встрече отправились бродить по дороге с интенсивным движением и вдруг начали кидаться под машины, желая умереть. После того, как их с трудом задержали (а сестры оказывали сопротивление), в крови у них ничего не нашли, а вспомнить то, что подтолкнуло их к попытке суицида, они не сумели.

— Мы с тобой счастливчики, — я поежилась, представив, что могло с нами быть, задень снотворное участок мозга, вызывающий не удовольствие, а ужас.

— Давай не будем углубляться в необъяснимое. Главное — мы встретились и нам хорошо, — его рука опять нашла мою.

— А как ты догадался, что я знакома с Илюшей Самоделкиным?

— А ты знакома с Ильей? — удивление было неподдельным. — Как тесен мир!

— Но как же? А твой знак на фотографии?

Павел не понимал.

— Розочка, цветочек аленький… — напоминала я. Видя бесполезность слов, сбегала за мобильником и показала фотографию троицы на фоне гостиницы «Старый город».

— А, это… — Павел увеличил фото. — От розы почти ничего не осталось, видишь. Сашка общипала ее, гадая «любит-не любит». Я отнял. Лучше пусть у Ильи спросит. Он скрывать не станет.

Я была разочарована.

Мозг тут же мстительно подсунул следующий вопрос.

— А какие у тебя отношения с Сашей?

Не буду выдавать всю информацию, которой владею. Пусть сам расскажет, а я сравню. Правда, и здесь нужно сделать поправку на злой язык подруги Нинель.

— Мы дружим.

— А с ее сестрой Нинель?

— Я так понимаю, что и ты без дела не сидела, — Павел внимательно посмотрел на меня. Мои щеки загорелись, и я закрыла их ладонями. Ну не может девушка не захотеть знать, как ее парень относится к переметнувшейся к отцу подруге, которая так и не ушла из его жизни.

— Давай начистоту, — предложила я. — Ты выкладываешь все о себе, а я о себе.

— Вот уж чего не хотел бы услышать, так это о твоих бывших…

— Нет бывших. И никогда не было. Случилась глупость, о которой я сильно пожалела, — я опустила глаза и вздохнула. — И жалею до сих пор.

Павел поднялся. Я даже вздрогнула от неожиданности.

Он медленно наклонился надо мной, и я, не понимая, что происходит, втянула голову в плечи.

А он просто взял меня на руки и понес.

— Я тяжелая, — мои комплексы сами лезли наружу. — А еще вчерашние тортики…

— Я уже носил тебя на руках. Разве ты не помнишь?

— Когда это? — напряглась я.

— Товарис-ч — это я.

— В трико с оттянутыми коленками?!

— А что такого? Я бегал в магазин за солью. Одну хромоногую нужно было покормить. Переодеваться не стал. И вообще, ты, видимо, не понимаешь, что такое спорт-шик. Вот твой Кирюсик понимает.

— Он не мой. А ты, выходит, все это время у соседок жил?

— Нет, жил я в гостинице. У соседок я тебя пас.

Меня посадили на кровать. Я глупо улыбалась.

— Пас?

— Да. Очень сложная задача. Однажды даже чуть не спалился. Ты позвонила, чтобы запустить Лямура, а соседок дома не было. Этот гад неизвестно как на улицу выбрался. Пришлось надеть перчатки Веры Романовны и втянуть кота за ошейник.

Ай да Лямур! Вот и думай после этого, что он простой котик. Ведь всем своим поведением способствовал, чтобы мы с Павлом встретились как можно раньше.

— А почему ты не хотел показываться?

— Я только-только узнал, что девица, что приходит ко мне в снах — это ты. Нужно было время, чтобы в счастье свое поверить.

— Поверил?

— Поверил. Старушки уже съехали, а я все никак не мог затащить тебя в постель. То с подругами дверь пинаешь, то с соседским мальчиком на руках, а то вообще куда-то пропала. Думал, уже не увижу. Торты испек, чтобы на запах заманить. Видишь, сработало.

— Я так много пропустила?

— Много. Теперь наверстывать приходится.

Его пальцы проворно побежали по застежке платья на спине. Это для меня пуговицы из петель с трудом вынимались, а у него они словно забыли о своей основной функции — «запирать и не пущать». Тугой воротник перестал душить.

Я схватилась за платье, когда оно почти покинуло меня, прикрыла им грудь. Металлические пуговицы неприятно холодили тело.

Павел не стал отцеплять каждый мой палец от ткани, быстро снял водолазку и деловито опрокинул меня на спину. Мол, сама разожмешь, когда я тебя зацелую.

— А поговорить?! — я посопротивлялась для виду, но быстро была сломлена. Как пишут в современных любовных романах — мое тело меня предало.

Конец первой части 

— На суд вызывается купидон-стажер третьего уровня Афлорий Варлиенский!

Стоящий в проходе чиновник, сверившись с записями в огромной книге, водруженной на постаменте, посмотрел поверх очков на мнущегося у колонны ангела.

Афлорий, в силу таланта за год преодолевший путь от шептуна до стрелочника, тяжко вздохнул и, поморщившись, дернул плечами, чтобы растрепавшиеся перья приняли более презентабельный вид. Потом не спеша, боясь оступиться из-за непривычно длинных крыльев, что шлейфом волоклись за ним, двинулся по длинному проходу к столу, за которым сидел глава небесной канцелярии. Нет, речь шла не о том «Самом Главном»: дела проштрафившихся купидонов рассматривались чиновниками Любовного ведомства. Чтобы ангел попался на глаза «Тому Самому», ему нужно было, по крайней мере, посягнуть на Его власть и поднять бунт во главе трехсот соратников.

Это Люцифер обладал пылающим мечом под стать его гордыне, а что мог сделать Афлорий с луком и стрелами, могущими поразить лишь любовью? Сердце «Главного» и так было ею переполнено. Стрелой больше, стрелой меньше, он и не заметил бы.

— А ведь был божественно талантлив! — послышался шепоток слева, где сидели студенты академии Любви, которые приходили на подобные суды, чтобы научиться на чужих ошибках.

«Шептуны!» — скривил лицо Афлорий, который прекрасно помнил, как проходил практику нашептывания с некоторыми из них. Человек и не догадывался, почему вдруг поворачивал голову в сторону хорошенькой женщины и провожал ее долгим взглядом или удивленным присвистом. Мужскую реакцию предугадать невозможно, все зависело от воспитания того, кому купидон-стажер первого уровня шептал: «Глянь, какая идет!».

Тетивики — стажеры второго уровня, усевшиеся с правой стороны от «дороги на плаху», носили с собой только луки и максимум, что могли сделать — тренькнуть тетивой у человеческого уха, насылая на него влюбленность, что весьма точно характеризовалась пословицей «С глаз долой, из сердца вон». Как только причина воздыхания пропадала с горизонта, пульс воздыхателя приходил в норму, и волшебство прекращало свое действие.

«Правильно о них говорят, только и могут, что сотрясать воздух».