Вряд ли понял Пилат сразу, что сделал; но вдумался – понял: «перехитрил Ганана, поймал в ловушку, спас Невинного!» – внутренне скрежетал на себя зубами. Хуже всего было то, что поставить рядом с осужденным на смерть злодеем Невинного – косвенно признать и Его достойным казни.

Крик в толпе усиливался; надо было что-нибудь решить.

Что же хотите вы, чтобы я сделал с тем, кого называете вы «царем Иудейским»?(Мк. 15, 12)

Только что это сказал, понял Пилат, что сделал новую глупость.

Распни Его, распни!

закричали все (Ио. 19, 6).

Снова Пилат возвысил голос:

…какое же зло сделал Он?

Если бы эти беснующиеся могли что-нибудь слышать, какую страшную силу имел бы для них этот вопрос, в устах язычника – «пса»!

Я ничего достойного смерти не нашел в Нем. Итак, наказав Его, отпущу.(Лк. 23, 22.)

Но еще сильнее закричали все:

если отпустишь его, ты не друг кесарю: всякий, делающий себя царем, – противник кесарю!(Ио. 19, 12).

Глупость за глупостью, – увязал Пилат в трясине. Понял, что уже не Иисуса надо спасать, а себя. Медленно проплыли перед глазами его, в желтом тумане хамзина, две красные тени, – страшный старик на Капрее и подлый наушник его, Сейан.

Бедный Пилат! Тщетно унизил «величие» римского суда, majestas immensa Romana; тщетно метался между Гаввафой и Преторией. Будет, может быть, спокойнее, когда увидит воду, мутнеющею от крови растворенных жил.

Услышав это слово («ты не друг кесарю»)… сел Пилат на судейское место.(Ио. 19, 13), —

«курульное кресло»,

, осененное римским орлом, держащим в когтях, над пуком связанных копий, дощечку с четырьмя заповедными буквами: S. P. Q. R. – Senatus Populusque Romanus.

На площади сделалась вдруг тишина: знали все, что когда судия сел на судейское место, то объявлен будет приговор.

Ликтор, подойдя к Пилату, подал ему две сложенные восковые дощечки – письмо Клавдии. [908]

Праведнику тому не делай никакого зла, потому что я сегодня во сне много за Него пострадала(Мт. 27, 19), —

прочел Пилат.

Зришь ли, как всей своей тяжестью зыблется ось мировая? [909]

Сломится ось еще не совсем, – снова починится; но по тому же месту сломится опять, уже совсем, и рухнет всей своей тяжестью. Сидя в мутнеющей от крови воде, вспомнит Пилат, как сидел тогда на Гаввафе, спасая Невинного.

Поднял руку судия, не смея взглянуть в лицо Подсудимого, и сказал:

вот Царь ваш!

Но они закричали: возьми, возьми, распни Его!

Пилат говорит им: царя ли вашего распну? Первосвященники же отвечали: нет у нас иного царя, кроме кесаря!(Ио. 19, 14–15.)

Лучше играть в руку Ганану нельзя было, чем играл Пилат, сам на свою голову бунтуя народ.

«Видя, что смятение, θόρυβος, увеличивается» (Мт. 27, 24), – сам, как будто нарочно, подливает масла в огонь. Если бы даже была здесь не Гананова «чернь», а настоящий «народ» – весь народ Божий, Израиль, то в ярость пришел бы и он, оттого что язычник – «пес», ругается над святейшей надеждой Израиля – Мессией.

В этом: «

, возьми, возьми Его!» – слышится как бы крик задыхающейся ярости. Тот же крик, в двух шагах от той же Гаввафы, послышится, лет через двадцать, когда будет требовать народ смерти Павла:

истреби от земли такого, ибо ему не должно жить! – … кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух.(А. Д. 22, 22–23.)

Смотрит Пилат на искаженные бешенством лица, на горящие нечеловеческим огнем глаза, и кажется ему, что это не люди, не звери, а дьяволы.

Казни Его требуют не все; иные плачут, —

скажет Пилат в «Евангелии от Никодима». [910]Этого, конечно, не мог он сказать. Но это могло быть , если б не могло, – надо бы поставить крест на человечестве: незачем было бы Сыну человеческому умирать и воскресать.

Добрые плачут, или «спят от печали», а злые бодрствуют, действуют. Слезы добрых, в явном Евангелии, почти умолчаны; сказано о них, только в Апокрифе – Евангелии тайном. Смутно, впрочем, помнит Иоанн (18, 40), что требовали казни не все.

Не Его (отпусти), а Варавву! – закричаливсе.

Но «распни, распни Его!» – кричат только «первосвященники и слуги их» (Ио. 19, 6). Судя, однако, по дальнейшему, – не только они: очень вероятно, что и мнимый «народ» – действительная «чернь» – разделился надвое.

Так же смутно помнит Лука (23, 48), что в Голгофской тьме, уже после того, как предал Иисус дух Свой в руки Отца, —

весь народ, сошедшийся на зрелище сие, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь.

Может быть, и не «весь народ», а только часть его: очень вероятно, что и здесь он разделился. Кажется, такое же точно «разделение» происходит и на площади Гаввафы; злые кричат: «распни», а добрые плачут, «бия себя в грудь».

Поднял руку Пилат; колыхнулась голубая занавеска архиерейских носилок, как будто и за нею кто-то поднял руку, – и сделалась вдруг тишина.

Может быть, не знал Пилат, что скажет сейчас; может быть, хотел сказать совсем другое, но как будто не он сам, а кто-то за него сказал:

condemno, ibis in crucem.

Осуждаю; пойдешь на крест. [911]

«Нет у нас иного царя, кроме кесаря», – только ли от Сына отрекаются? Нет, и от Отца, потому что у народа Божия, Израиля, Царь Единственный – Бог: «Господи! царствуй над нами один». Сын и Отец уйдут из дома Израиля:

се, оставляется вам дом ваш пуст.(Мт. 23, 39.)

Что такое казнь Иисуса? «Судебное убийство»? Нет, люди должны были признать Иисуса Христом, или казнить, – римляне, по своему закону, как «возмутителя всесветнего»; иудеи, тоже по своему закону, – как «богохульника». Если бы Савл, будущий Павел, был на Гаввафе, то кричал бы и он: «Распни!»

Только ли иудеи распяли Его? Нет, и мы. «Кровь Его на нас и на детях наших». Сколько бы ни умывал руки Пилат, весь Рим – весь мир – этой Крови не смоет.

Добрые плачут, «бия себя в грудь», или «спят от печали»; а злые бодрствуют, действуют, – кричат: «Распни!» Так было и будет всегда.

Кто-то сказал: «Иисус был осужден справедливо , потому что весь дух Его учения находился в противоречии со всем существующим порядком вещей». [912]Так оно и есть, конечно. Весь вопрос в том, лучше ли «существующий порядок вещей» или то, чего хотел Иисус. Надо быть с Ним , чтобы Его оправдать. По всем законам, по всем «правдам», кроме Его, Он был и будет осужден всегда. «Ibis in crucem, пойдешь на крест», – этот приговор Пилата – приговор мира сего над Христом, во веки веков.

Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон(Ио. 12, 31), —

это одна из двух возможностей, а другая: ныне суд мира сего – над Христом; ныне Христос изгнан будет вон. Надо ли говорить, какая из этих двух возможностей осуществляется в мире сейчас?

«Ликтор! руки свяжи ему – будет бит. Lictor, conliga manus, verberetur», – к смертному приговору должен бы давеча прибавить Пилат, но, вероятно, не имел силы; только молча, уходя с Лифостратона, махнул рукою ликтору, и тот уже знал, что надо делать. [913]