Пай покачал головой.

– У меня тоже, – сказал он, взглянув на Милягу.

– Ты хочешь, чтобы я вышел? – произнес тот.

– Ненадолго.

Миляга пожал плечами, хотя в глубине души он был гораздо более обеспокоен мыслью о том, что Пай и Тик Ро остаются наедине, чем это явствовало из его поведения. Что-то необычное было в том, как эти двое пристально изучали друг друга, и это навело его на мысль, что здесь скрывается какая-то подоплека. А если это действительно так, то, без сомнения, она имеет сексуальную природу, как бы они это ни отрицали.

– Я буду снаружи, – сказал Миляга и предоставил им возможность выяснять отношения наедине.

Не успел он закрыть дверь, как до него донеслись звуки их разговора. Из противоположной хижины раздавался адский шум: ребенок орал, а мать пыталась успокоить его, фальшиво голося колыбельную, – но все же ему удалось услышать отдельные фрагменты разговора. Тик Ро по-прежнему рвал и метал.

– Это что, какое-то наказание? – спрашивал он, и через несколько секунд вновь гремел его голос: – Терпение? Сколько еще, по-твоему, я должен терпеть, ядрена вошь?

Звуки колыбельной лишили его возможности услышать продолжение, а когда они снова смолкли, разговор в хижине Тика Ро принял совершенно новый оборот.

– Нам предстоит пройти длинный путь... – услышал Миляга голос Пая, – ...и многому научиться...

Тик Ро произнес в ответ что-то неразличимое, на что Пай сказал:

– Он здесь впервые.

И вновь Тик что-то пробормотал.

– Я не могу так поступить, – ответил Пай. – Я несу ответственность за него.

Теперь уверения Тика Ро стали достаточно громкими, чтобы достичь ушей Миляги.

– Ты зря теряешь время, – сказал заклинатель. – Оставайся здесь, со мной. Мне так не хватает теплого тела по ночам.

Тут голос Пая упал да шепота. Миляга сделал полшажка поближе к двери и сумел уловить несколько слов мистифа. Он сказал «разбитое сердце», в этом он был уверен; потом что-то насчет веры. Но все остальное слилось в неразличимое бормотание, слишком тихое, чтобы что-то разобрать. Решив, что уже достаточно дал им побыть наедине, он объявил о своем возвращении и вошел в хижину. Оба подняли на него глаза, как ему показалось, слегка виновато.

– Я хочу уйти отсюда, – объявил он.

Рука Тика Ро обнимала Пая за шею и не собиралась ретироваться, словно заявляя о своих притязаниях.

– Если вы уйдете, – сказал Тик Ро мистифу, – я не смогу гарантировать вашу безопасность. Хаммеръок будет охотиться за вами.

– Мы сможем защитить себя, – сказал Миляга и сам удивился своей уверенности.

– Может быть, пока не стоит так уж спешить, – вставил словечко Пай.

– Нам предстоит большое путешествие, – сказал Миляга.

– Пусть она сама примет решение, – предложил Тик Ро. – Она не твоя собственность.

Это замечание вызвало на лице Пая странное выражение. На этот раз на нем отразилась не вина, а беспокойство, постепенно уступившее место смирению. Рука мистифа поднялась к шее и высвободила ее от объятий Тика Ро.

– Он прав, – сказал мистиф, обращаясь к Тику. – Нам действительно предстоит путешествие.

Заклинатель поджал губы, словно раздумывая, стоит ли дальше спорить или оставить все, как есть. Потом он сказал:

– Ну, ладно. Тогда вам лучше идти.

Он кисло посмотрел на Милягу.

– Пусть все будет таким, как оно кажется, незнакомец.

– Благодарю вас, – сказал Миляга и вывел Пая из хижины навстречу грязной суете Ванаэфа.

* * *

– Странные слова, – заметил Миляга, когда они удалялись от хижины Тика Ро. – Пусть все будет таким, как оно кажется.

– Это тяжелейшее из проклятий, известных заклинателю, – ответил Пай.

– Понятно.

– Совсем напротив, – сказал Пай. – Не думаю, чтобы ты что-нибудь понимал.

В словах Пая послышалась обвинительная нотка, на которую Миляга немедленно откликнулся.

– Уж во всяком случае я понял, что ты намылился было сделать, – сказал он. – Ты уже почти решил остаться с ним. Сидел там и хлопал глазами, как... – Он запнулся.

– Продолжай, – сказал Пай. – Скажи то, что хотел сказать. Как шлюха.

– Я не это хотел сказать.

– Да ладно, чего уж там, – горько продолжал Пай. – Можешь оскорблять меня. Почему бы и нет? Это может подействовать очень возбуждающе.

Миляга бросил на Пая взгляд, исполненный отвращения.

– Ты говорил, что нуждаешься в знаниях, Миляга. Так вот, давай начнем с этих слов: пусть все будет таким, как оно кажется. Это – проклятие, потому что если бы это действительно было так, то все мы жили бы лишь для того, чтобы умереть, и грязь была бы королем Доминионов.

– Понял, – сказал Миляга. – А ты был бы всего-навсего шлюхой.

– А ты – всего-навсего создателем подделок, который работает ради...

Но прежде чем он успел договорить эту фразу, несколько животных выбежали из прохода между двумя жилищами, визжа, как свиньи, хотя по внешнему виду они скорее напоминали крошечных лам. Миляга посмотрел в том направлении, откуда они бежали, и увидел, как между домами движется страхолюдная тварь.

– Нуллианак!

– Вижу! – ответил Пай.

Пока палач приближался, молитвенно сложенные руки, заменявшие ему голову, приоткрылись и вновь сомкнулись, словно накапливая между ладонями смертельную дозу энергии. Вокруг из домов неслись тревожные крики. Хлопали двери, закрывались ставни. Вопящего ребенка с крыльца втащили в дом. Миляга успел заметить, как в руках у палача оказались два клинка, которые тут же охватило искрящееся сияние разрядов, а потом, подчинившись команде Пая, побежал вслед за мистифом.

Улица, на которой они только что были, была всего-навсего узкой канавой, но по сравнению с той дырой, в которую они нырнули, она казалась хорошо освещенным проспектом. Пай был проворен и быстроног, Миляга же не отличался этими качествами. Дважды мистиф делал поворот, а Миляга промахивался. Во второй раз он полностью потерял Пая во мраке и грязи и уже собирался было вернуться назад, чтобы найти пропущенный поворот, когда сзади услышал звук кромсающего что-то клинка палача. Когда он оглянулся назад, то увидел, как одна из шатких хижин рушится в облаке пыли и криков, а из хаоса появляется силуэт разрушителя с головой, охваченной молниями, и устремляет на него свой взгляд. Наметив себе цель, он стал продвигаться вперед с неожиданной быстротой, и Миляга ринулся в поисках укрытия в первый же переулок, который вывел его к болоту нечистот (преодолевая его, он чуть не упал), а потом и в более узкие проходы.

Он знал, что рано или поздно очередной переулок окажется тупиком. А когда это произойдет, игра будет окончена. Он чувствовал, как зудит его затылок, словно клинки были уже там. Но это же несправедливо! Едва ли прошел час с тех пор, как он покинул Пятый Доминион, и вот он уже в нескольких секундах от смерти. Он оглянулся. Нуллианак сократил дистанцию между ними. Он рванулся изо всех сил и бросился за угол в туннель из ржавого железа, в конце которого не было видно выхода.

– Дерьмо! – сказал он, выбрав для своей жалобы любимое словечко Тика Ро. – Фьюри, ты сам себя прикончил!

Стены тупика были скользкими от нечистот и очень высокими. Зная, что ему никогда не одолеть их, он побежал в конец прохода и бросился на стену, надеясь, что она обрушится от удара. Но ее строители (проклятие на их головы!) знали свое дело несколько лучше, чем большинство их коллег, возводивших этот город. Стена содрогнулась, и вокруг него на землю посыпались куски зловонного раствора, но единственным следствием его усилий стало то, что Нуллианак, привлеченный звуком удара, направился прямо к нему. Заметив приближение палача, Миляга с новой силой бросил свое тело на стену, надеясь на отсрочку в приведении смертного приговора в исполнение. Но в награду ему достались только синяки. Зуд в его затылке превратился в настоящую боль, но сквозь нее сумела пробиться мысль о том, что быть искромсанным среди нечистот – это, без сомнения, самая позорная из всех смертей. Чем он заслужил это? – спросил он вслух.