– А сдачи дать не можешь, – сказал еще кто-то. – И перестань толкаться.

– Пустите нас, – сказал окровавленный. – Пустите меня и моего старого друга. – Он шепнул Ричарду Гордону на ухо: – Я и не хочу давать сдачи. Я ведь могу вытерпеть, понимаете?

– Слушайте, – сказал второй ветеран, когда они наконец добрались до залитой пивом стойки. – Вы бы на него посмотрели сегодня днем, у комиссара Пятого лагеря. Я его повалил и колотил по голове бутылкой. Прямо дробь отбивал, как на барабане. Ручаюсь, я стукнул его раз пятнадцать.

– Больше, – сказал окровавленный.

– А ему хоть бы что.

– Я все могу вытерпеть, – сказал первый. Он шепнул Ричарду Гордону на ухо: – Это мой секрет.

Ричард Гордон передал им два стакана пива, которые нацедил и подвинул к нему толстый негр-бармен в белой куртке.

– Что за секрет? – спросил он.

– У меня, – сказал окровавленный. – Мой секрет.

– У него есть секрет, – сказал второй ветеран. – Он не врет.

– Хотите, скажу, – сказал окровавленный на ухо Ричарду Гордону. Гордон кивнул.

– Мне не больно.

Второй кивнул:

– Скажи ему всю правду.

Рыжий приложил свои окровавленные губы почти к самому уху Гордона.

– Иногда мне даже приятно, – сказал он. – Что вы на это скажете?

Рядом с Гордоном стоял высокий, худой человек, со шрамом на щеке от глаз до подбородка. Он посмотрел на рыжего и усмехнулся.

– Сначала это был спорт, – сказал он. – Потом перешло в удовольствие. Если б меня могло от чего-нибудь стошнить, меня бы от тебя стошнило, Рыжий.

– Очень тебя легко тошнит, – сказал первый ветеран. – Ты в какой части служил?

– Тебе до этого дела нет, забулдыга несчастный, – сказал высокий человек.

– Стакан пива? – предложил Ричард Гордон высокому.

– Спасибо, – сказал тот. – У меня есть.

– Про нас не забывайте, – сказал один из тех двоих, что вошли вместе с Гордоном.

– Еще три пива, – сказал Ричард Гордон, и негр нацедил пива и подтолкнул к нему стаканы. У стойки было так тесно, что рук не разведешь, и Гордон оказался притиснутым к высокому ветерану.

– Вы что, с парохода? – спросил высокий.

– Нет, я здесь живу. А вы – с островов?

– Мы сегодня приехали с Тортугас, – сказал высокий. – Мы там подняли такой шум, что нас побоялись держать там.

– Он красный, – сказал первый ветеран.

– Ты бы тоже был красным, если б имел голову на плечах, – сказал высокий. – Они загнали нас туда, чтобы от нас избавиться, но мы подняли слишком большой шум. – Он улыбнулся Ричарду Гордону.

– А ну дай ему, – заорал кто-то, и Ричард Гордон увидел, как совсем близко от него поднялся кулак и ударил кого-то по лицу. Двое людей схватили того, которого ударили, и оттащили его от стойки. Когда они выбрались на свободное место, один снова изо всех сил ударил его по лицу, а другой ударил его в живот. Он упал на цементный пол и закрыл голову руками, и первый пнул его в спину. Все это время он не издал ни звука. Первый рывком поднял его на ноги и подтолкнул к стене.

– Вразумить надо сукиного сына, – сказал он, и, когда тот, весь побелев, прижался к стене, второй стал в позицию, слегка согнув колени, размахнулся правым кулаком чуть не до самого пола и хватил человека у стены по щеке. Тот упал на колени, потом медленно свалился на бок, на полу вокруг его головы образовалась лужица крови. Они оставили его там и вернулись к стойке.

– Вот это удар, – сказал первый.

– Этот сукин сын, как приедет в город, всю свою получку положит на книжку, а потом приходит сюда поживиться на чужой счет, – сказал второй. – Это уже второй раз я его вразумляю.

– На этот раз ты его крепко вразумил.

– Когда я его ударил, челюсть у него подалась, точно мешок с орехами, – с довольным видом сказал второй. Избитый лежал у стены, и никто не обращал на него внимания.

– А если б ты меня так хватил, мне хоть бы что, – сказал рыжий ветеран.

– Закройся, трепло, – сказал вразумитель. – У тебя сифон.

– Вот и врешь.

– Мне на таких, как ты, и смотреть противно, – сказал вразумитель. – Стану я себе зря руки отбивать.

– Вот именно, что зря отобьешь, – сказал Рыжий. – Послушайте, приятель, – сказал он Ричарду Гордону, – может, повторим?

– Славный народ, а? – сказал высокий. – Война очищает и облагораживает человека. Вопрос вот в чем: только такие, как мы, годятся в солдаты, или же это служба нас сделала такими?

– Я не знаю, – сказал Ричард Гордон.

– Готов поручиться, что вы здесь не найдете и трех запасных, – сказал высокий. – Это все отборный народ. Самые сливки подонков; те самые, с которыми Веллингтон победил при Ватерлоо. Что ж, мистер Гувер прогнал нас с Антикости, а мистер Рузвельт сплавил сюда, чтоб избавиться от нас. В лагере все устроено для того, чтоб вызвать эпидемию, но бедняги, как назло, не хотят умирать. Некоторых отвезли на Тортугас, но там теперь местность стала здоровее. И потом, мы не захотели там оставаться. Так что пришлось нас привезти обратно, сюда. Что они теперь выдумают? Надо же им как-нибудь от нас избавиться. Разве вы этого не понимаете?

– Почему?

– Потому что мы – отпетые, – сказал высокий. – Нам нечего терять. Мы дошли до точки. Мы хуже той голытьбы, с которой имел дело Спартак. И с нами многого не сделаешь, потому что нас столько били, что теперь единственное наше утешение – алкоголь и единственная гордость – уменье все вытерпеть. Но не все мы такие. Кое-кто из нас сумеет и сдачи дать.

– Много в лагере коммунистов?

– Человек сорок, не больше, – сказал высокий. – На две тысячи. Чтоб быть коммунистом, нужны дисциплина и воздержание; пьянчуга не может быть коммунистом.

– Не слушайте вы его, – сказал рыжий ветеран. – Он просто красный, ну его к черту.

У другого конца стойки один ветеран заспорил с Фредди из-за счета.

– Вот столько ты выпил, – сказал Фредди. Ричард Гордон посмотрел на ветерана. Он был сильно пьян, глаза у него налились кровью, и он явно лез на скандал.

– Врешь, – сказал он Фредди.

– Восемьдесят пять центов, – сказал ему Фредди.

– Смотрите, что сейчас будет, – сказал Рыжий. Фредди положил обе руки на стойку. Он не сводил с ветерана глаз.

– Врешь, – сказал ветеран и схватился за пивной стакан. Как только его пальцы сомкнулись вокруг стакана, правая рука Фредди описала над стойкой полукруг и обрушила на голову ветерана тяжелую солонку, обмотанную посудным полотенцем.

– Чисто сделано? – сказал рыжий ветеран. – Красиво сделано?

– Вы бы посмотрели, как он орудует спиленным кием, – сказал второй.

Два ветерана, стоявшие там, где свалился зашибленный солонкой, сердито оглянулись на Фредди.

– Это еще что?

– Успокойтесь, – сказал Фредди. – Ну-ка, по одной за счет заведения. Эй, Уоллэйс, – сказал он, – прислони-ка этого к стенке.

– Чисто сделано? – спросил рыжий ветеран Ричарда Гордона. – Не придерешься?

Широкоплечий детина выволок зашибленного солонкой из толпы. Он поставил его на ноги, и тот взглянул на него невидящими глазами.

– Выкатывайся, – сказал он ему. – Пойди, проветрись. – У стены сидел, держась обеими руками за голову, тот, которого вразумили раньше. Широкоплечий молодой человек подошел к нему.

– Ты тоже выкатывайся, – сказал он ему. – С тобой тут вечно истории.

– У меня челюсть сломана, – хрипло сказал тот. Изо рта у него шла кровь и стекала по подбородку.

– Скажи еще спасибо, что ты жив после такого удара, – сказал плечистый молодой человек. – Ну, выкатывайся.

– У меня челюсть сломана, – тупо повторил тот. – Они сломали мне челюсть.

– Выкатывайся, тебе говорят! – сказал молодой человек. – С тобой вечно истории.

Он помог человеку со сломанной челюстью встать на ноги, и тот нетвердыми шагами вышел на улицу.

– Помню, раз выдался вечер, так тут у стенки лежало штук двенадцать, – сказал рыжий ветеран. – А как-то поутру я видел, как этот толстопузый оттирал тут пол шваброй. Видел я, как ты шваброй оттирал пол? – спросил он толстого негра-бармена.