На самом деле что больше всего впечатляет в гобелене, так это именно его нарочитая двусмысленность. Отчасти она продиктована формой. Поскольку это визуальное изображение, снабженное минимумом текста, оно открыто для интерпретаций. Взять хотя бы знаменитую клятву Гарольда. Зрители, знакомые с рассказами, ходившими при герцогском дворе, быстро увидят здесь подтверждение нормандской версии событий: Гарольд обещает Вильгельму английский трон. Но ведь на самом деле гобелен этого не утверждает, а подпись просто сообщает, что «Гарольд дал клятву» (какую же. Таким образом, гобелен позволяет трактовать события двояко. То же самое можно заметить в сцене смерти Эдуарда. Нормандская аудитория могла воспринять ее как захват власти Гарольдом, ужасные последствия которого предвещает появление кометы Галлея{113}. Однако английская аудитория, вполне вероятно, видела в ней передачу власти Гарольду и его злополучное (но вполне законное) воцарение.
Из всех рассказов о событиях 1066 года гобелен, вероятно, самый важный и, безусловно, самый убедительный. В силу визуальной формы он снабжает нас подробностями, которых не может дать письменное повествование. Благодаря ему мы знаем об английском обычае носить длинные усы и о том, что нормандцы предпочитали сбривать нижнюю часть волос непосредственно над шеей. Гобелен также много сообщает нам о романском аббатстве в Вестминстере. Самая известная (и противоречивая) сцена – это смерть Гарольда. Проблема здесь в том, что в решающий момент изображены две фигуры: во-первых, стоящий человек, сжимающий нечто похожее на стрелу в глазу; во-вторых, человек, которого сбивает всадник. Над первым написано имя Гарольд, а над вторым – слова «был убит» (лат. interfectus est). Обычно в таких случаях на помощь приходят другие источники. Но они тоже расходятся во мнениях относительно того, какой была смерть Гарольда. В самом раннем повествовании («Песня о битве при Гастингсе» Ги Амьенского) его убила группа соратников Вильгельма во главе с самим герцогом. Следующим, кто сообщил подробности, был Амат из Монте-Кассино: около 1080 года он изложил знаменитую историю со стрелой в глазу. Что еще хуже, эта часть гобелена была в значительной степени реставрирована. Можно предположить, что у первой фигуры в глазу изначально было копье (а не стрела), но если так, то трудно объяснить, почему столь много ранних письменных источников сообщает о стреле.
Популярное решение – согласиться с обеими версиями и объединить их. Сначала Гарольду попали стрелой в глаз, а затем он погиб от рук конных воинов, которых возглавлял герцог. Однако ни один письменный источник не сообщает о смерти по двум причинам, и есть основания сомневаться, что создатели гобелена имели в виду именно это. Начнем с очевидного: две умирающие фигуры изображены совершенно по-разному. Они отличаются цветом чулок, и у фигуры со стрелой в глазу есть щит и меч, а падающий человек держит топор. Если не вообразить картину смены гардероба и оружия посреди битвы, трудно поверить, что это один и тот же человек. Но кто из них двоих Гарольд – большой вопрос. И хоть определенности тут быть не может, есть один серьезный довод в пользу человека со стрелой в глазу. Именно его голова прерывает имя Гарольд в тексте; и именно его участь отражает то, что сообщает большинство ранних источников, в том числе Бальдерик Бургулийский, который писал для Аделы – дочери Вильгельма{114}.
Поиск однозначного ответа в любом случае может быть ошибочен сам по себе. При том, как проходили средневековые битвы, мало кто из сражавшихся при Гастингсе мог видеть что-либо находившееся не в непосредственной близости к нему. Вполне возможно, никто и не знал, как и кем была нанесена смертельная рана Гарольду{115}. Но, поскольку именно этот момент битвы стал решающим, вскоре появились противоречащие друг другу рассказы, заполняющие этот пробел.
Гобелен может многое рассказать о событиях 1066 года, но еще больше – о жизненном пути и амбициях Одо, его заказчика. Как уже говорилось, Одо был единоутробным братом Вильгельма – вероятно, первым ребенком, рожденным от брака Герлевы и Эрлуэна, виконта Контвиля. Ясно, что Эрлуэн и Герлева располагали собственными средствами и на протяжении всего своего правления Вильгельм охотно пользовался поддержкой, которую предлагали они и их дети (единоутробные братья и сестры Вильгельма). Первым признаком доверия стало назначение Одо на стратегически важный пост в Байё в 1049 году, и в последующие три десятилетия он оставался одним из самых доверенных сторонников Вильгельма.
Как показали уже первые его годы в сане епископа, Одо не чуждался мирского. Он был придворным прелатом, человеком, одинаково комфортно чувствовавшим себя как в светских, так и в церковных кругах. Это не означает, что он не проявлял набожности: Одо щедро жертвовал церкви и начал большое строительство в Байё. Однако совмещение религиозных и светских обязанностей более поздние реформаторы сочли бы поводом для беспокойства. Для Вильгельма же это было настоящим благом: он назначил Одо, чтобы обеспечить поддержку герцогской власти в Бессене, и с самого начала задача епископа заключалась в том, чтобы активно действовать еще и вне рамок церкви.
О ранней деятельности Одо мы знаем мало, но все указывает на то, что она была весьма активной. Хронист Ордерик Виталий сообщает, что Одо и Ги де Понтье возглавляли войско при захвате Ле-Талу, Бре и Пэй-де-Ко в 1054 году{116}. Еще более видную роль Одо начал играть в ходе нормандского завоевания. Возможно, гобелен преувеличивает значимость участия в нем епископа, но другие источники подтверждают его активность. Согласно герцогским документам, Одо регулярно посещал Вильгельма весной и летом 1066 года, зачастую вместе со своим младшим братом Робертом де Мортеном{117}. В списке кораблей Вильгельма указано, что Роберт и Одо предоставили 120 и 100 судов соответственно – больше, чем любой другой нормандский владетель. (Для сравнения: Роджер де Монтгомери и Рожер де Бомон – два самых давних союзника Вильгельма – выставили только по 60 кораблей.){118}
Кроме Одо, с войском отправился еще один нормандский прелат – Жоффруа де Монбрей, епископ Кутанса. На время кампании они стали духовными наставниками Вильгельма. Гобелен изображает Одо, благословляющего первую трапезу армии по прибытии в Англию, а Гийом из Пуатье сообщает, что Одо и Жоффруа совместно отслужили мессу утром в день судьбоносной битвы. Однако не совсем ясно, выходило ли участие Одо за пределы духовной сферы. Гобелен изображает его рядом с Вильгельмом, удерживающим ряды нормандцев, когда была отбита первая кавалерийская атака. Многие предполагали, что в руках у него булава и, значит, он не стал соблюдать церковный запрет на участие священников в битвах и на кровопролитие. Однако Одо не изображен непосредственным участником схватки, а сопроводительный текст сообщает, что он «утешал воинов» – ободрял и поддерживал, но не сражался. Более того, предмет, которым размахивает Одо, – не булава, а посох (по крайней мере, так утверждает текст), то есть традиционный символ епископской власти. Но даже если Одо не участвовал в сече, он определенно носил доспехи и шлем – и действительно, на гобелене пришлось подписать его имя, потому что не видно отличавшей его от остальных тонзуры. Вполне возможно, в этом также есть элемент продуманной двусмысленности, поскольку похожий посох (или, может, все же булаву?) мы видим в руках герцога Вильгельма в некоторые моменты битвы. В любом случае для епископа это была не первая битва и не последняя{119}.
После победы Одо щедро вознаградили за службу. В «Книге Страшного суда» он назван самым богатым магнатом Англии после Вильгельма. Став графом Кентским[19], епископ владел стратегически важным Дуврским замком, возвышающимся над морским путем в Булонь, которая была владением неугомонного графа Евстахия{120}. Рукопись D «Англосаксонской хроники» изображает Одо одним из фактических регентов Вильгельма в 1067 году, когда герцог вернулся в Нормандию.
