Вспоминая добродетели наших предков, мы должны стремиться приумножить честь и славу нашего народа, а не прикрывать потускневшую славу лохмотьями злобы. Ибо удивительные подвиги старших, которые хранят в памяти преемники, являются знаками любви и чести. Если вы достойные последователи старших, то за вами будут идти честь и слава; а если недостойные, то позор осуждения. Ибо кто не знает, что народ нормандцев не отказывается от труда в постоянном проявлении доблести?
Затем Генри упрекнул своих воинов в смутьянстве, заметив, что среди отрядов Кельна (Рейнской области) или Фландрии таких разногласий нет. В заключительной части речи он вернулся к основной идее, призвав их не позорить своих соотечественников – и саму Нормандию, «мать нашего народа»{282}.
Это эмоциональное выступление возымело действие, и несговорчивые отряды встали в общий строй. Поскольку повествование ведет соратник Генри, есть основания сомневаться в том, что тут помогло исключительно красноречие (или что Генри был единственным, кто попытался воздействовать на несогласных). Но какой бы приукрашенной ни была эта речь, она дает ценную информацию о том, как участники воспринимали поход. Она показывает, что, несмотря на общий дух своих клятв, крестоносцы оставались резко разделены по этническому признаку – и это разделение усугубилось отказом небольшого англо-нормандского отряда. Афонсу удивился, узнав, что у войска нет единого командира; теперь же обнажились проблемы, связанные с составной структурой армии. Общее командование хорошо работало при общем согласии, но затруднялось в случае распрей.
В конце концов Афонсу заполучил нужных ему людей. Он предложил щедрые условия, в том числе заплатил крестоносцам за их службу и дал право разграбить город (и брать выкуп за его население). Пять лет назад Афонсу понял, что Лиссабон хорошо защищен и даже с дополнительными силами успех был далеко не очевиден. Осада началась 1 июля и продолжалась почти четыре месяца.
Прежде всего армия Афонсу захватила пригороды. Здесь христианам сопутствовала удача: они завладели львиной долей лиссабонских припасов, которые весьма неблагоразумно хранились вне городских стен. Однако больше быстрых успехов не было, и стороны приготовились к длительной осаде. Попытки использовать осадные машины ничего не дали. Шли месяцы, и крестоносцы начали падать духом. То, что представлялось небольшим отклонением от маршрута, теперь рисковало превратиться в полноценную кампанию. О цене осады свидетельствуют кладбища крестоносцев: одно для англо-нормандцев на западе, а другое для рейнландцев и фламандцев на востоке. Но когда настроение упало до предела, осаждающим улыбнулась удача. Они перехватили судно, на котором осажденные послали письмо к правителю города Эвора с просьбой о помощи. Вскоре после этого они перехватили обратное сообщение из Эворы с известием, что помощи не будет. Ветер этих новостей дул в паруса крестоносцев.
К концу октября катастрофа для жителей Лиссабона стала неминуема. Англо-нормандцам удалось построить осадную башню у юго-западного угла стены. Жители попросили о перемирии на одну ночь, чтобы посовещаться, и на следующее утро предложили условия капитуляции: город и все его золото перейдут к Афонсу при условии, что горожане получат пощаду. Возможно, тем самым предполагалось вызвать новые разногласия среди крестоносцев; так и получилось. Теперь проблемой оказались фламандцы и рейнландцы. Англо-нормандцы, по-видимому, соглашались принять эти условия и двигаться дальше, а вот их соратники считали, что будет несправедливо, если победу одержат крестоносцы, а выгоду получит Афонсу. Сначала они вынужденно уступили, но, войдя в город, фламандцы и отряды из Кельна все равно занялись грабежом. С большим трудом удалось восстановить порядок, а затем войско должным образом поделило добычу.
После того как пал Лиссабон, крестоносцам покорились также городок Синтра на севере и замок в Палмеле на юго-западе. Новым епископом города избрали участника крестового похода Гилберта Гастингского. В День Всех Святых (1 ноября) христиане ритуально очистили и повторно освятили главную мечеть Лиссабона, которая до VIII века была церковью и центром местной епархии. После этого на мусульман соседних регионов напала жестокая чума, которую автор повествования истолковывает как знак Божественной немилости. Свой труд он завершает пространной благодарностью Богу.
Автор – хорошо информированный очевидец событий, но, по его собственному признанию, он далеко не нейтрален. Он пишет с точки зрения лагеря англо-нормандцев, причем той его части, куда входил Генри. Когда другие англо-нормандцы медлят, они поступают неправильно; когда фламандцы и рейнландцы доставляют неприятности, это объясняется их жадностью и нечестностью. На самом деле все было явно сложнее. Многих англо-нормандцев, похоже, огорчили условия капитуляции, и маловероятно, что они воздержались от последующего разграбления города.
Но какие бы оговорки мы ни делали, нет причин сомневаться в сути повествования. Возможно, автор преувеличивает, но вымысел не заводит его далеко. Его текст дополняют хроники немецких участников похода. Существуют также краткие заметки об этих событиях, которые в целом подтверждают его рассказ. Действительно, как раз из-за участия самых различных групп разграбление Лиссабона упоминается в историях и хрониках Нижних земель, Саксонии, Англии, Шотландии и Франции{283}. Эти свидетельства помогают проследить движение крестоносцев после осады – когда анонимный хронист замолкает. Многие из них утверждают, что армия отправилась непосредственно в Святую землю, где присоединилась к основным силам крестового похода. Но есть основания сомневаться и в этом. Во фламандских «Анналах Эльмара», весьма надежном источнике, сообщается, что армия отошла в феврале 1148 года (сведения подтверждаются другими источниками), а затем разграбила Фару на юге Португалии{284}. Очевидно, крестоносцы продолжали вносить свой вклад в дело возвращения христианства, продвигаясь по полуострову.
На этом они не остановились. Одно замечание в рассказе генуэзского государственного деятеля и историка Каффаро об осаде каталонского города Тортоса (1147–1148), в которой Генуя участвовала, оказывая поддержку с моря, говорит о том, что там присутствовали и англо-нормандские войска. И хотя Каффаро не объясняет, откуда они взялись, почти наверняка это была та же самая армия (или ее часть). Собственно, то же самое сообщает кельнский хронист: после взятия Лиссабона войско крестоносцев помогало штурмовать Тортосу, а потом отправилось в Святую землю. Этот хронист описывал события, которые еще были живы в памяти, а его город отправил тогда в поход отряд рейнландцев{285}.
Более поздние документы из этого региона свидетельствуют об активном расселении англо-нормандцев в Тортосе и вокруг нее. Это показывает, что, хотя большая часть армии направилась в Святую землю (как сообщает кельнский хронист), некоторые остались и поселились в недавно обращенном в христианство городе{286}. Здесь наблюдается интересный контраст с Лиссабоном. Если не считать епископа Гильберта, у нас нет никаких свидетельств того, что там поселился кто-то из крестоносцев. Отчасти это может быть связано с тем, что архивы Каталонии богаче, чем португальские. Но также тут отражена различная природа этих двух кампаний. Можно было сомневаться, является ли осада Лиссабона частью крестового похода, но в случае Тортосы таких колебаний возникнуть не могло: здесь папа Евгений III действительно призывал к крестовому походу. Таким образом, доведя осаду до конца, крестоносцы выполнили свои обеты. И поскольку правивший в Каталонии граф Рамон Беренгер IV был заинтересован в поселенцах, многим, видимо, показалось заманчивым послужить христианскому делу в этом месте. По сей день в Каталонии сохранилась специфически региональная фамилия Англез[39].
