Нации в те дни… подобно небесным телам, не могли сблизиться друг с другом… Если они сближались на такое расстояние, что начинали вспыхивать молнии, то в определенной точке они могли бы вообще сойти со своих орбит… и влекли друг друга к неизбежному столкновению.
В действительности Первая мировая война произошла потому, что генералы и политики с обеих сторон просчитались. Немцы не без оснований полагали, что русские сравнялись с ними в военном отношении, и, таким образом, они рисковали попасть под упреждающий удар до того, как разрыв в стратегических возможностях увеличится.[173] Австрийцы не предусмотрели того, что давление на Сербию (возможно, полезное в борьбе против балканского терроризма) ввергнет их во всеевропейскую войну. Русские сильно переоценили свою военную мощь, почти так же, как немцы. Они проигнорировали сигналы, указывающие на то, что политическая система не перенесет еще одного конфликта, подобного проигранной в 1905 году войне с Японией. Только у французов и бельгийцев не было выбора. Немцы вторглись на их территорию. Им пришлось драться.
Британцам также случилось ошибиться. В то время английское правительство считало, что вмешательство было вопросом соблюдения обязательств: немцы нарушили условия договора 1839 года, провозглашающего нейтралитет Бельгии, который подтвердили все великие державы. На самом деле Бельгия стала удобным предлогом. Либералы поддержали войну по двум причинам. Во-первых, они боялись поражения Франции. Они воображали кайзера новым Наполеоном. Может, эти страхи были обоснованными, а может, и нет. Но если это так, то либералы не сделали достаточно для того, чтобы удержать немцев, и консерваторы были вправе потребовать введения всеобщей воинской повинности. Второй причиной отправиться на войну была внутренняя политика, а не далеко идущие стратегические соображения. С момента своего триумфа в 1906 году либералы теряли поддержку избирателей. К 1914 году правительство Герберта Асквита оказалось на грани падения. Принимая во внимание провал внешней политики, направленной на предотвращение европейской войны, Асквиту и его кабинету следовало уйти в отставку, однако либералов страшило возвращение в оппозицию. Более того, они боялись возвращения к власти консерваторов. Так что либералы пошли на войну отчасти чтобы удержать тори подальше от парламента.
Первую мировую войну чаще всего представляют как “стальную бурю” на Сомме и грязный ад Пашендейля. Поскольку война началась в Сараево, а закончилась в Версале, мы все еще думаем о ней прежде всего как о европейском конфликте. Конечно, основные цели немцев были “евроцентричными”. Главная заключалась в том, чтобы нанести поражение России, и великолепный прорыв германской армии через Бельгию в северную Францию, предпринятый для того, чтобы прикрыть тылы, был просто средством достижения этой цели: разбить главного союзника царя, или хотя бы сильно его потрепать. При ближайшем рассмотрении война, однако, предстает поистине глобальным столкновением империй, сопоставимым по географическому размаху с англо-французскими войнами XVIII века.
Именно немцы первыми заговорили об этом конфликте как о Weltkriegy “мировой войне”. Англичане предпочли называть ее “европейской войной”, позднее — “Великой”. Осознавая собственную уязвимость в войне на два фронта в Европе, немцы стремились придать конфликту глобальный характер и отвлечь ресурсы противника от Европы, создавая угрозу британскому порядку в Индии. Истинным средством достижения целей этой имперской войны была не Фландрия, а Ближний Восток — ворота в Индию.
Сюжет “Зеленой мантии” Джона Бакена на первый взгляд представляется неправдоподобным: речь идет о германском заговоре против Британской империи — провоцировании мусульман на священную войну. На первый взгляд эта история — одна из самых странных у Бакена.
— На Востоке дует сухой ветер, и выжженная трава только ждет искры. И этот ветер дует в сторону индийской границы. Откуда этот ветер, как вы думаете?… Есть ли у вас объяснение, Хэнни?
… — Кажется, ислам в этом замешан гораздо сильнее, чем мы думали, — сказал я.
— Вы правы… Готовится джихад. Вопрос в том, как?
— Будь я проклят, если я знаю, но держу пари, что это дело толстых немецких офицеров в шлемах с пиками…
— Согласен… Но, полагаю, они получили некую священную санкцию — некую священную вещь… которая сведет с ума самого далекого мусульманского крестьянина мечтами о рае. Что тогда, мой друг?
— Тогда в этих местах разверзнется ад, и довольно скоро.
— Ад, который может распространиться. За Персией, помните, лежит Индия.
Сэнди Арбетнот, товарищ Хэнни, обнаруживает, что “Германия могла бы проглотить и французов, и русских, когда ей заблагорассудилось бы, но она стремится сначала заполучить себе Ближний Восток, чтобы стать завоевателем, владеющим половиной мира”. Все это звучит совершенно абсурдно, и появление двух карикатурных немецких злодеев, садиста фон Штумма и фам-фаталь фон Айнем, усиливает комический эффект. Тем не менее Бакен построил сюжет на подлинных донесениях разведки, к которым он имел привилегированный доступ[174]. Последующие исследования подтверждают, что немцы действительно оказывали поддержку исламскому джихаду против британского империализма.
Турции отводилось главное место в глобальных планах немцев — не в последнюю очередь потому, что ее столица Стамбул (тогда город назывался Константинополем) стоит на Босфоре, узком проливе, отделяющем Средиземноморье от Черного моря, Европу от Азии. В эпоху господства военно-морских сил Босфор являлся одним из самых стратегически важных мест на планете: через черноморские проливы осуществлялась большая часть торговли с Россией, и в случае войны враждебная Турция могла бы представлять угрозу не только поставкам в Россию, но также британским линиям коммуникации с Индией. Поэтому немцы до 1914 года упорно стремились сделать Турцию своей союзницей. Кайзер Вильгельм II дважды посетил Константинополь — в 1889 и 1898 годах. С 1888 года “Дойче банк” играл ведущую роль в финансировании Багдадской железной дороги[175]. Кроме того, немцы предложили туркам услуги своих военных советников. В 1883-1896 годах германский генерал Кольмар фон дер Гольц по приглашению султана занимался реорганизацией турецкой армии. В 1914 году другой немец, Отто Лиман фон Сандерс, стал генеральным инспектором османской армии.
Тридцатого июля 1914 года — прежде, чем турки, наконец, согласились выступить на стороне немцев, — кайзер планировал следующий ход в своей характерной несдержанной манере:
Наши консулы в Турции, Индии, наши агенты… должны спровоцировать весь магометанский мир на восстание против этой ненавистной, лживой, бессовестной нации лавочников. И если мы истечем кровью, Англия, по крайней мере, потеряет Индию.
В ноябре 1914 года турецкий султан, духовный лидер мусульман-суннитов, должным образом ответил на немецкие призывы, объявив священную войну Англии и ее союзникам. Учитывая, что под британским, французским и российским владычеством находилось чуть менее половины из 270 миллионов мусульман планеты, это, возможно, был гениальный ход германских политиков. Как немцы и рассчитывали, англичане ответили на турецкую угрозу переброской войск и ресурсов с Западного фронта в Месопотамию (современный Ирак) и на Дарданеллы.
Германский Генштаб начал войну, не слишком беспокоясь о Британии. В сравнении с огромной германской армией Британский экспедиционный корпус, направленный во Францию, был, как выразился кайзер, “ничтожно” мал. Генри Вильсон из английского Генштаба признавал, что шесть дивизий — “на пятьдесят меньше, чем следовало бы”. Однако Германия воевала не только с английской армией, но и с Британией, управляющей четвертью мира. Британии на германскую мировую войну пришлось ответить беспрецедентной мобилизацией имперских сил.
