Чтобы отдать долг в шестнадцать тысяч фунтов одному из своих сторонников — адмиралу Уильяму Пенну, который захватил Ямайку, — Карл II передал сыну Пенна в собственность землю, названную Пенсильванией. Это в одночасье сделало Пенна-младшего крупнейшим частным землевладельцем в английской истории: он распоряжался территорией, значительно превышающей площадь Ирландии. Это также дало ему возможность показать, к чему может привести религиозное усердие вкупе с желанием разбогатеть. Как и “отцы-пилигримы”, Пени в 1667 году стал квакером — членом радикальной религиозной секты, и за свою веру был даже заключен в Тауэр. Но воззрения Пенна сильно отличались от взглядов плимутских колонистов: согласно его проекту под названием “Священный эксперимент” предстояло создать “поселение терпимости” не только для квакеров, но и для любой религиозной секты, если та была монотеистической. В октябре 1682 года “Велкам”, корабль Пенна, поднялся по реке Делавэр, и он с королевской хартией в руке сошел на берег, чтобы основать город Филадельфию (по-древнегречески — братская любовь).
Пенн понимал: чтобы его колония преуспела, она должна приносить доход. Он выразился так: “Я желаю укрепить религиозную свободу, однако я хочу также получить некоторую компенсацию за свои хлопоты”. Пенн стал крупным продавцом недвижимости, распродававшим огромные участки по удивительно низким ценам: за сто фунтов стерлингов можно было купить пять тысяч акров земли. Пенн также показал себя дальновидным градостроителем, желавшим, чтобы его столица была противоположностью переполненного, пожароопасного Лондона: так появилась американская система городской планировки с прямоугольной сеткой улиц. Но прежде всего Пенн был специалистом по маркетингу, который знал, что даже американская мечта должна продаваться. Не ограничиваясь только английскими, валлийскими и ирландскими переселенцами, он способствовал эмиграции в Америку и из континентальной Европы, переводя свои брошюры на немецкий и другие языки. Это сработало: в 1689-1815 годах более миллиона европейцев с континента (главным образом немцы и швейцарцы) переехали в Северную Америку и Британскую Вест-Индию. Комбинация религиозной терпимости и дешевой земли была отличной приманкой для колонистов. В Америке их ждала настоящая свобода: свобода совести — и почти даровая недвижимость.[36]
Но была одна загвоздка. Не все жители этой новой белой империи могли стать землевладельцами. Некоторые должны были трудиться, особенно там, где выращивали сахар, табак и рис. Рабочие руки нашлись через Атлантику. И здесь Британская империя обнаружила пределы свободы.
Черные и белые
Британские острова в XVII-XVIII веках дали Америке столько колонистов, сколько ни одна другая европейская страна. Чистая эмиграция из одной только Англии в 1601-1701 годах превысила семьсот тысяч человек. Ее пик пришелся на 40-50_е годы XVII века и не случайно совпал со временем Английской революции. Тогда ежегодный показатель эмиграции был выше 0,2 на тысячу (примерно то же сейчас наблюдается в Венесуэле).
Первых английских переселенцев в Америку влекли свобода совести и дешевая земля. Но смысл эмиграции был совсем иным для тех, кому нечего было продать, кроме своего труда. Для них переезд за океан означал не свободу, а, напротив, расставание с ней. Не многие из таких мигрантов ехали в колонии за свой счет. Чтобы восполнить постоянную нехватку рабочей силы, в Америку ввозили сервентов, или “законтрактованных слуг”. В обмен на переезд в договор включалось обязательство несколько лет (обычно четыре-пять) работать на своего покупателя. По сути, “законтрактованные” стали рабами — рабами по договору с фиксированным сроком. Возможно, при отъезде из Англии они этого не понимали. Когда Молль Флендерс, героиня романа Даниэля Дефо, приехала в качестве невесты плантатора в Виргинию, ее мать (и одновременно свекровь[37]) объяснила ей, что
большинство жителей этой колонии прибыло из Англии в очень жалком состоянии и что, вообще говоря, их можно разделить на два разряда: одни были завезены хозяевами кораблей и проданы в услужение — “так это называют, дорогая, — сказала она, — на самом же деле они просто рабы”, — другие после пребывания в Ньюгейте или иных тюрьмах и смягчения приговора сосланы за преступления, караемые в Англии смертной казнью. Когда они прибывают к нам, — сказала свекровь, — мы не делаем между ними различия: плантаторы покупают их, и они все вместе работают на полях до окончания срока[38].
От половины до двух третей европейских эмигрантов, уехавших в Америку в 1650-1780 годах, были “законтрактованными слугами”. Среди английских эмигрантов на берегах Чесапикского залива пропорция приближалась к семи из десяти. Такие поселения, как Вильямсбург — элегантная столица Виргинии, — в большой степени зависели от дешевого труда сервентов. Они работали не только на табачных плантациях, но и производили разнообразные товары и оказывали услуги зарождающейся колониальной аристократии. Местная “Виргиниа гэзетт” рекламировала “законтрактованных” будто рабов: “Только что прибыли… 139 мужчин, женщин и мальчиков. Кузнецы, каменщики, штукатуры, сапожники… стекольщик, портной, печатник, переплетчик… несколько швей”.
Среди сервентов (возраст большинства составлял 15-21 год) оказался сорокалетний Джон Харроуэр. Он вел дневник, чтобы показать его жене, когда ему удастся воссоединиться с семьей. Много месяцев Харроуэр искал работу на родине, чтобы прокормить жену и детей, но напрасно. Запись в дневнике, оставленная в среду, 26 января 1774 года, объясняет, что именно служило двигателем британской эмиграции в конце XVIII века: “Сегодня мне, оставшемуся без единого шиллинга, пришлось отправиться на четыре года в Виргинию, чтобы работать там учителем за постель, пропитание, мытье и плату в пять фунтов в течение всего этого срока”. Это было не стремление к свободе, а последняя, отчаянная мера. В Атлантике судно “Плантатор”, на котором ехал Харроуэр, попало в сильный шторм. Он так описал ситуацию под палубой, где находились пассажиры:
В восемь вечера мне приказали задраить фор-люк и грот-люк, и несколько времени спустя я увидел самую дикую сцену из всех, о которых я когда-либо слышал или видел. Кто-то спал, кто-то блевал, кто-то гадил, кто-то пускал газы, кто-то бранился, кто-то ругал свои ноги и ляжки, кто-то печень, легкие, глаза. И, что делает сцену еще более странной, некоторые проклинали мать, отца, сестер и братьев.
Чтобы подчеркнуть полную потерю свободы, пассажиров били или заковывали в железо, если они плохо себя вели. Когда Харроуэр наконец добрался после более чем двухмесячного изнурительного путешествия до Виргинии, владение грамотой дало ему преимущество. Он стал учить детей местного плантатора. К сожалению, удача недолго ему улыбалась. В 1777 году, спустя всего три года, он заболел и умер прежде, чем смог оплатить переезд в Америку своих детей и жены.
Опыт Харроуэра был типичен в двух отношениях. Он был шотландцем, что типично для второй волны переселенцев в американские колонии после 1700 года: шотландцы и ирландцы в XVIII веке составили почти три четверти всех британских переселенцев. Именно люди из нищих уголков Британских островов менее всего проигрывали, нанимаясь в сервенты. В 1773 году, когда Джонсон и Босуэлл путешествовали по северу Шотландии, они неоднократно наблюдали признаки того, что последний неодобрительно назвал “повальным неистовством эмиграции”. Взгляд Джонсона был реалистичнее:
г-н Артур Ли упомянул некоторых шотландцев, которые получили бесплодные части Америки, и задавался вопросом, почему они сделали это. Джонсон: “Да ведь сэр, бесплодие относительно. Шотландцы не сказали бы, что те земли бесплодны”. Босуэлл: “Ну-ну, он льстит англичанам. Вы только из Шотландии, сэр, и скажите, разве вы не видели там достаточно еды и питья?” Джонсон: “Ну почему же, сэр, видел: еды и питья достаточно, чтобы придать жителям силы бежать из дома”.
