— Я намерен подойти к ней сегодня на охоте, — сказал Гаспар. — И предложить свою руку. Возможно, она наконец передумает, и всё это останется лишь праздной болтовней мужчин за бокалом бренди.

— Вам будет сложно донести до неё свою точку зрения перед собравшимися лордами, — сказал Монтсиммар, наливая себе из графина второй раз, — тем более в присутствии её проклятого защитника.

— Я отыщу способ поговорить с ней лично, — усмехнулся Гаспар. — А что касается её защитника, то, полагаю, сегодня о нём позаботятся.

С тех пор, как сэр Мишель в последний раз трясся от ужаса, прошли многие годы, но он испытал ужас вновь, когда увидел записку на кровати в своих покоях. Это было внезапное чувство четкого осознания происходящего, будто стянуло кожу на лице, и от чувства этого разом заныли все зубы.

Сэр Мишель де Шевин прочёл сложенную записку. Первые два слова были написаны изящным и чётким почерком, но в "де Шевин" буквы были кривыми и небрежными. Обыватель мог бы подумать, что рука посылавшего записку соскользнула, или у него или неё сломалось перо.

Мишель открыл письмо. В нём были указаны лишь время и место и больше ничего. Подписи не было.

Будучи защитником Селины, Мишель знал распорядок её дня наизусть.

Этим утром она должна была встретиться с министрами по торговле; обычная встреча, которая не предполагала его присутствия. Однако в полдень должна была состояться охота, на которую были приглашены те аристократы, что остались в Вал Руайо после бала. В полдень Мишель должен был быть подле неё — того требовали правила и знание того, что слишком часто титулы меняли хозяев в результате "несчастных случаев на охоте". Мишель предположил, что если сделать встречу короткой, то он вернётся вовремя.

Защитник императрицы был фигурой, занимавшей место на самой границе светского общества. Несмотря на имя "де Шевин" и благородное происхождение, о котором оно говорило, Мишелю полагалось отринуть все личные устремления и быть преданным лишь императрице и кодексу шевалье. Хоть его клятва состояла в том, чтобы защищать Селину от убийц и драться от её имени на всех дуэлях, он был столь же поверенным, сколько телохранителем; посвященный в тысячу секретов, он должен был быть её глазами и ушами там, где её не было. В любой схватке, в любом обществе он был воплощением самой императрицы, точно также как Великий Герцог Гаспар, находясь в Тевинтере или Ферелдене, был живым символом могущества Орлея.

Хотя Гаспар не оценил бы аналогию в данный момент, признался себе Мишель.

Он оделся для прогулки верхом. Куртка была укреплена стальными вставками вдоль рукавов, и точно такие же пластины спускались по бокам бриджей. Пусть этот костюм не защищал его так, как полный доспех, но в нём было легко двигаться, и это давало некоторое преимущество. Сегодня он не мог надеть доспехи. Сегодня он никого и ничего не воплощал.

Он шёл в маске, пока не покинул пределы дворца, незаметно воспользовавшись дверью для слуг, и затем убрал её во внутренний карман куртки. Гуляя по Вал Руайо без своей маски, он был всего лишь еще одним человеком. Он мог с одинаковым успехом быть и сыном купца, и солдатом в отпуске.

Хоть Мишель и не торопился, тревога подстёгивала его, и шёл он как мог быстро. Вскоре он покинул пределы богатого района возле дворца. Слева от него под одной из башен показалась зелёная линия. Несколько минут спустя она превратилась в парк, расположенный на низком холме, видимый почти отовсюду в городе. Башня на вершине холма оказалась центром маленькой крепости — Академии шевалье.

До Академии можно было добраться по узкой дорожке, которая шла через парк. Согласно древней традиции, по лужайке парка могли ходить только шевалье и ученики, использовавшие парк для тренировок. 

Одна такая группа расположилась сейчас перед Мишелем: десяток юношей — и одна или две девушки — пытались взобраться на деревья в громоздких тренировочных доспехах. Кряхтя от напряжения, они взбирались на самые высокие ветки, хватали яркий кусок ткани, а потом спускались вниз, подгоняемые громкими окриками своего тренера. Как только их ноги касалась земли, им в руки пихали утяжелённые меч и щит, и инструкторы начинали нападать на них с обмотанными тканью дубинками. Мишель вспомнил, как лёгкие горели от боли, измождённые руки болтались ветками на ветру, когда он пытался удержать щит. Когда упражнение заканчивалось, инструкторы хватали тряпки и закидывали их обратно на деревья, — и все начиналось заново. Мишель подавил усмешку, когда один из учеников поскользнулся и повалился на наземь. Судя по выражению лица тренера, парнишке предстояло несколько дополнительных раундов.

Годы, проведённые в Академии, были лучшими в его жизни. Он поступил туда, имея не более, чем рекомендательное письмо от графа Ги де Монфора, подтверждающим его происхождение, и кошелёк, полный золота в оплату за его обучение. Он упражнялся от рассвета и до заката, учась как стоять, как дышать, как заставить тело двигаться, даже когда мышцы больше не слушаются. Он научился владеть двуручником, мечом и щитом, парными длинным и коротким клинками. Он научился, как заставить натренированного боевого коня двигаться так, словно ноги животного были его ногами, и как сражаться на необученном коне и при этом не расстаться с жизнью. Он дрался в пластинчатых латах, кожаном доспехе и кольчуге, научившись при этом инстинктивно использовать каждый из видов брони себе на пользу.

И он узнал о гордой истории ордена шевалье. Он научился ценить долг и доблесть в сражении выше своей жизни. Он научился подставлять свой щит, чтобы блокировать удар, предназначенный товарищу, принимать свою смерть, как неизбежный исход жизни, прожитой в погоне за честью.

Когда испытания в Академии закончились, его и других выпускников отвели в город. Их разлучили с дворцом, с книгами по истории, со сказками о доблести. В каретах их повезли в трущобы после наступления темноты.

— Ваши тела прошли испытания и доказали свою силу, — сказали им наставники. — Ваши умы прошли испытания и доказали свою проницательность.

Наставники пустили по кругу бурдюк с крепким вином, вытолкнули выпускников из кареты, и сказали: "Теперь проверьте на прочность ваши мечи. В этом году эльфы с этих улиц трижды нанесли увечье орлейскому лорду, и один раз — леди. Идите, и вершите правосудие шевалье Орлея."

Мишель знал, что скорее всего эта история была ложью, и даже если нет, то учителя никак не могли знать, какие именно эльфы совершили преступление. А еще он знал, что поиск истины не был целью этого испытания. В ту ночь он выпил вино и проверил свой клинок.

Сэр Мишель де Шевин никогда не оглядывался назад.

Он отвернулся от Академии шевалье и направился в трущобы.

Вскоре он вошёл в таверну, о которой говорилось в записке. Это была убогая дыра, и несмотря на раннее время суток, люд в таверне состоял из пьянчуг и воров, которым было больше некуда идти.

Мельсендре, темноволосая бард со вчерашнего вечернего банкета, сидела одна за ветхим столом.

Сегодня на ней были кожаные одежды взамен её вчерашнего платья, и вместо лютни при ней был набор ножей. Она улыбнулась при появлении Мишеля.

— Сэр Мишель, — промолвила она медовым голоском, полным веселья. — Вы сделали честь этой таверне своим покровительством.

Он сел.

— Почему я здесь?

— Возможно, я хотела, чтобы вы вспомнили детство, — ответила она со сладкой улыбкой. Пальцы Мишеля схватили краешек стола так сильно, что старое дерево заскрипело. — А, понятно, у шевалье не развито чувство юмора. Мне постоянно приходится учить и переучивать урок каждый раз, когда я имею с ними дело. Таковы опасности, когда приходится зарабатывать умом, знаете ли. И раз уж я об этом заговорила, — добавила она, — интересно, обрадуются ли они, когда узнают, что в благородном происхождении одного из их воспитанников есть сомнения. Как думаете, сэр Мишель?

— Думаешь, ты первая, кто хочет скомпрометировать меня тем, что я прихожусь дальним родственникам де Шевинам и что происхожу из увядшего рода? — в ответ на гневный взгляд Мишеля бард лишь приподняла одну из аккуратных ухоженных бровей, и он продолжил твёрдым и уверенным голосом: — Сомневаться в моем происхождении — значит сомневаться в моей чести, певичка. После нелепицы официального расследования я буду оправдан, а вот тебя почти точно казнят на это оскорбление.