В круг света вошёл, поклонившись, разведчик.

— Милорд?

— Вернись туда, где нашёл его, — приказал Гаспар, — найди его след и иди по нему. Туда, где он встретил Селину.

— Вас понял, милорд, — разведчик вновь поклонился и убежал.

— Он действительно способен на такое? — спросил Ремаш. — Идти по следу на протяжении дней и найти место, где он пересечется со следом Селины?

— Проклятье, если б я знал, Ремаш, — Гаспар взял свою чашку, заглянул в неё и отшвырнул прочь. — Но я верю, что это лучше, чем пытаться захватить Джейдер.

Сэр Мишель рос сначала в трущобах Монфора, а затем — в имении аристократа. Годы тренировок с шевалье научили его, как выжить в лесу самому и сберечь при этом свою лошадь, но сам лес он так и не полюбил.

Более того, лес он на дух не переносил. И теперь, когда императрица Селина следовала за Бриалой и Фелассаном в земли долийцев, они покидали равнины и возвращались в лес, путешествие обещало быть нелёгким.

Мишель знал, что на открытой местности их отряд был уязвим, видимый на много миль вокруг. Он понимал, что проклятые долийцы выбрали своим домом дикие земли, такие как леса и холмы. Но никакое осознание не помогло, когда они покинули открытое пространство и нырнули в мир искривлённых ветвей и мёртвых листьев, и его омыло мерзкой волной страха.   

Фелассан сказал, что они приближались к месту назначения, и Мишель, пусть и не был мастером-следопытом, видел тому подтверждение. Тропы, по которым они ехали, были слишком широкими, чтобы их протоптали звери, а на прогалинах, где они останавливались для отдыха, ковёр опавших листьев скрывал пепел кострищ. Лес вокруг них был словно живой, трещал и, казалось, наблюдал за ними.

В ту ночь они остановились на одной из полян. Бриала подстрелила некрупного оленя, и Фелассан быстро и споро его освежевал. Селина, к большому удивлению Мишеля, развела костёр и нарвала трав где-то неподалеку, чтобы приправить оленину. Он бы серьёзно поспорил, что когда-нибудь увидит, как императрица Орлея разводит огонь, но, казалось, она знала что делает.

Сам Мишель возился с лошадьми. Его жеребец, Кретьен, держался хорошо, хоть и потерял немного в весе. Мерин Селины был всё ещё слегка напуган, и его шерсть нуждалась в уходе. Мишель обтер его как мог, учитывая, что круг доступных ему средств был ограничен. Ему не приходилось заботиться о коне со времен своего обучения — слуги каждую ночь ухаживали за лошадьми, и обо всех щетках и крючках приходилось думать им.

— Извини, — сказал он, используя запасной ремешок, чтобы вытереть пот с боков Кретьена, — это лучшее, что у нас есть сейчас.

Кретьен всхрапнул, затем фыркнул и поднял ногу, чтобы Мишель привёл в порядок его копыто.

Мишель усмехнулся.

— Посмотрим, что можно сделать, — он порылся в маленькой сумке, в которой хранились средства по уходу за доспехами. Из небольшого железного долота вполне мог бы получиться крючок.

— Сегодня ночью коней нужно привязать крепко, — Мишель моргнул и, обернувшись, увидел, что за ним пристально наблюдает Фелассан. Игривое золотое пламя костра то и дело бросало на него свои отблески. В руках у эльфа была длинная колючая ветка, и Фелассан внимательно её разглядывал. В свете костра татуровки эльфа как будто извивались и двигались, словно обладали собственной волей. Бриалы и Селины видно не было. Наверное, пошли вглубь леса, чтобы попрактиковаться с кинжалами.

— Я знаю, как управляться с лошадьми, — Мишель отвернулся. — Вы, остроухие, даже не ездите на них верхом.

— Как и крестьяне, шевалье, — рассмеялся Фелассан позади него.

Мишель резко повернулся, зная, что эльф его провоцирует, но нахлынувший холодной волной страх отрицать было невозможно; у Мишеля сжалось горло и застучало в висках.

— Прикуси язык.

— Почему? Я не обещал, что никому не скажу, — оскалился Фелассан.

Большим усилием воли Мишель разжал кулак. Лошади нервно ржали.

— Что ты от меня хочешь?

— Для начала — ответ. Почему ты остался с ней? — спросил Фелассан. — Твоя императрица в отчаянном положении. Один раз ты уже изменил свою жизнь. Ты сможешь сделать это снова, стать наёмником в каком-нибудь городке, где никто не будет знать, что ты был защитником Селины.

— Я принёс клятву, — вздохнул Мишель. — Не думаю, что ты поймешь.

— Честь и долг? Конечно, нет. Я эльф, а честь и долг — понятия, известные исключительно тяжело вооруженным всадникам вашего народа.

Мишель почувствовал, как покраснели его щёки.

— Ты ничего не знаешь о трущобах. Моя жизнь там... Академия дала мне мою честь и покой от осознания того, что пока верен ей, я могу умереть с лёгким сердцем…

— Пока не раскроют твой секрет. Как ужасно должно быть провести всю свою жизнь тем, кем ты себя не считаешь, — теперь в голосе Фелассана не было насмешки. Он говорил с тихой грустью, которая больше подходила старому воину. — Все эти героические сражения, служанки, следующие за тобой в твою постель, и ты никогда не мог этим по-настоящему насладиться.

Мишель проверил, крепко ли привязаны кони, потом подошёл и тяжело сел возле костра.

— Мне хватало и того, что есть.

— Хватало? Или какой-то части тебя постоянно приходилось сдерживаться? — спросил Фелассан, вертя колючую ветку. — Контролировать каждое слово, произнесённое при свечах, чтобы не проскользнуло ничего из языка простолюдинов? Чуть чаще бросаться такими насмешками, как "остроухий", чтобы никто не смог обвинить тебя в том, что у тебя есть что-то общее с эльфами?

— Тебе-то должно быть вообще легко, — парировал Мишель, — ходить с лицом, на котором татуировками расписана вся твоя жизнь.

Фелассан откинулся назад и поднял голову вверх. Сквозь облака проникал тусклый свет полумесяца.

— Когда-то мой народ ходил по этим землям, подобно богам. Мы творили магию, которая ослепила бы тебя своей красотой. Теперь же мы ютимся в тёмных лесах и готовимся к следующему разу, когда вы, шемлены, сотворите ещё что-нибудь, что нарушит равновесие этого мира. Знаешь, кем я был в своё время, мальчишка?

— Юным долийцем, что бегал по лесам и слушал сказки? — Мишель бросил взгляд на Фелассана.

Фелассан вздрогнул, потом рассмеялся против воли.

— Хорошо сказано, шевалье.

Помедлив немного, он посмотрел на пламя костра и тихо выдохнул.

— Мы ездили на галлах. Они мчались так красиво, с такой грацией, что ваши лошади показались бы ферелденскими псами на их фоне. И они были умнее, — он усмехнулся. — Что часто делало их непослушными.

Мать Мишеля рассказывала ему истории о больших белых оленях, на которых странствовали долийцы. Тогда он был мал, лет пять или шесть от роду, и в памяти его остался страх. Он видел всадников только раз — когда они пришли в трущобы убивать горожан.

Мишель перевёл взгляд на Кретьена. Он уже давно не вспоминал об этом разговоре со своей матерью. Он не скучал по нему.

— Я не слышу ни Селины, ни Бриалы, — сказал он, меняя тему.

— Может, они заняты чем-то другим, — ответил Фелассан и пошевелил бровями.

Мишель зло посмотрел на него.

— Это отвратительно.

— Любовь не отвратительна. Возможно, она странная, обречённая, или несвоевременная, но не отвратительная.

— Если ты думаешь, что твоя подопечная может соблазнить императрицу...

— Своими эльфийскими кознями? Шевалье, — спокойно сказал Фелассан, — неужели ты думаешь, что Селину можно соблазнить без её на то желания?

Мишель посмотрел в темноту.

— И как она могла этого пожелать?

— Не знаю, — признался Фелассан. — Если подумать, то она сомневалась, после того, как твоя императрица сожгла трущобы в Халамширале...

— Я имел в виду то, что Селина, императрица Орлея, спит с эльфийкой!

— Ты просто хотел прокричать на весь мир "остроухая", чтобы все знали, на чьей ты стороне, — резко ответил Фелассан. — И у тебя на руках достаточно крови, чтобы считаться человеком. Так будь им.