Квентин взволнованно произнес:

– Папа, я так тебя понимаю… Мы все тебя понимаем. Но, признаться, мне кажется, что тебе лучше бы забыть обо всем.

– Только не надо решать за меня, Квентин, – возразил ему Хью. – Я в этом отнюдь не уверен. Ситуация изменилась.

– Видишь ли, Квентин, – продолжил свою мысль Эдвард, – я не вижу другого выхода для себя. Я был готов к тому, чтоб дождаться, пока мне предъявят официальное обвинение и дадут мне высказаться в суде. Но если дело закрыто, я должен найти другой способ защитить свое имя. Я не могу сидеть сложа руки. Как ты думаешь, что нас ждет, если я не покончу с сомнением, поселившимся в душах? Ты ведь прекрасно знаешь, что значит жить в таком поселке, как наш. Я не пытаюсь вызвать сочувствие, зная, что вы и так переживаете за меня… Но если все оставить как есть, с моей жизнью в поселке будет покончено. Если я действительно сделал то, о чем все они слышали, то наказание будет заслуженным. Но я ни за что не позволю этой лживой и безнравственной женщине уничтожить меня без всякой защиты с моей стороны.

Закончив речь, он откинулся в кресле с самым решительным видом.

– Папа, я с тобой до конца, – поддержал его Хью. – Устроим настоящую драку.

– А мне что за роль вы отводите в этом? – с горечью поинтересовался Квентин. – Предусмотрительный адвокат – отнюдь не героическая фигура. Ты ведь не выслушал меня, папа, не дал мне сказать все, что я думаю.

– Я тебя ни в чем не виню, – возразил ему Эдвард. – Но должен признаться, что твоя теперешняя позиция вызывает у меня удивление.

– Послушай, папа, – серьезно ответил Квентин. – Я хорошо понимают твои чувства относительно девушки. Почувствовав огромную радость от того, что все так решилось, я не подумал о последствиях для тебя, если ты дашь замять это дело. Но будет ли лучше, если ты поступишь иначе?

– В этом нет никаких сомнений, – вмешался Хью. – Девица публично оскорбила отца, а теперь пошла на попятный. Уверен, мы выведем ее на чистую воду.

Квентин холодно взглянул на него.

– В следующий раз, когда сядешь писать, милый Хью, не забудь спросить у меня совета.

– Квентин, не будь ослом. Скажи, в чем же я ошибаюсь?

– Сейчас объясню. Разговор этой девушки с офицером носил неофициальный характер. Она не сделала заявления, тем более в письменной форме… Это все лишь слова – их не используешь в иске за оскорбление личности. Она повторит ту же самую ложь, если, конечно, захочет. Учитываются лишь показания под присягой.

– Ты хочешь сказать, что если мы подадим на нее, она повторит старую сказку? Но это чудовищно!

– А что ей останется делать? Единственный способ защиты – доказать свою правоту. Мы сами вынудим ее сделать это. И ей это прекрасно удастся. Вспомни, ведь у нее есть свидетели!

– В самом деле? Разве она вертит ими, как хочет?

– Да, ей можно лишь позавидовать. Если она потребует, они подтвердят свои показания; если откажутся это сделать, она скажет, что свидетели ошибаются. Если даже каким-то чудом всплывет, что она брала на себя половину вины, она объяснит это приступом великодушия и тем завоюет симпатии судей. Предпринимая встречные действия, мы сами подпишем себе приговор, которого избежали лишь чудом. Все это – чистое сумасшествие. В конечном итоге, доказав хоть частично вину этой девушки, папа выйдет из зала суда, запятнав свое имя. С его репутацией будет покончено.

Все замолчали, обдумывая речь Квентина. Затем Хью спросил:

– Уж не скажешь ли, Квент, что у нас нет надежды?

– По существу свидетельских показаний… – начал Квентин.

– Ах, ради Бога! Перестань говорить об этом…

– Но только они и будут учитываться судом! – гневно продолжил Квентин. – Эмоции нам не помогут. Можешь считать меня трусом, но я лишь упорно пытаюсь смягчить все грозящие нам последствия. Если папа смирится с существующей ситуацией, сколь бы плачевной она ни была, сплетня не выйдет за пределы поселка. Она еще не просочилась в печать, и есть основания полагать, что так оно и будет впоследствии. Он может переехать в другое место и жить там как ни в чем не бывало. Боюсь только, он будет вынужден отказаться от некоторых видов деятельности, но так или иначе ему пора сделать это по состоянию здоровья. Вот о чем я говорю. Если же он предъявит свой иск – вот это будет сенсация! Великолепная пожива для воскресных газет – мировой судья пристает в вагоне к хорошенькой девушке! Уж этого они не упустят! К тому времени, как они выжмут всю мерзость из этой истории, папа не сможет жить в Англии. Слово «Лэтимер» станет чем-то вроде неприличного анекдота.

– Полегче, Квент!

– Да, так и будет, и ты прекрасно знаешь об этом. Такое и раньше случалось с людьми. Несчастье затронет всех нас. Это будет ужасно для Труди, ужасно для Цинтии, и, признаюсь вам честно, совершенно губительно для меня. Адвокатов здесь пруд пруди, а в таком местечке, как Рэмсфорд, люди как чумы боятся скандала. Если бы оставалась хоть крошечная надежда с честью выйти из ситуации, я бы плевал на карьеру. Но черт меня побери, если я вижу хоть малейшую причину жертвовать ею, когда все равно все закончится катастрофой!

– По крайней мере, – возразил ему Хью, – мы поскачем с развернутыми знаменами.

– Романтический бред! Со знаменами, покрытыми грязью…

Эдвард с самым несчастным видом молча слушал их разговор. Теперь-то он понимал, что поторопился с решением. В эту секунду он думал не столько о Труди и о карьере Квентина, сколько о двух молодых существах, собиравшихся пожениться, чья совместная жизнь начнется со столь кошмарной истории. Он тяжко вздохнул.

– В твоих словах, Квентин, конечно, содержится истина, признаваемая большинством. Лично я не уверен, что стоит мириться с несправедливостью из боязни возможных последствий. Но если бы эти последствия затронули только меня… Я считаю себя не вправе принимать решение единолично. Да, видит Бог, я меньше всего желал бы, чтобы скандал коснулся всех вас… – он замолчал в нерешительности. – Я все еще пытаюсь найти хоть какой-нибудь компромисс, – продолжил он наконец. – Не может быть, чтобы эта особа оказалась столь безнравственной и порочной! Найдется же способ воззвать к ее чувствам, вынудив ее признаться во всем?! Наверное, стоит встретиться с ней, поговорить…

Квентин чуть не выпрыгнул из шезлонга.

– Папа, ну ради Бога! Не вздумай этого делать. Начнешь искать встречи с ней, и она вновь обвинит тебя во всех смертных грехах, прежде чем мы все узнаем. Лучше уж держись от нее подальше.

– Думаю, девушкой все же стоит заняться, – вмешался в разговор Хью. – Сомневаюсь насчет ее «лучших чувств», но мы хотя бы выясним что-нибудь интересное. Скажем, не проходила ли она в полицейских делах когда-нибудь в прошлом?

– Хорошо, – согласился с ним Квентин. – Только если уж затеем расследование, давайте пойдем неофициальным путем. Лично я сомневаюсь, что нам это что-нибудь даст, но уж это пусть папа решает… – он вопросительно взглянул на Эдварда.

– Я бы хотел хорошенько подумать, прежде чем решиться на что-либо. Утро вечера мудренее… Завтра я вам все доложу… Теперь же давайте забудем об этом хоть ненадолго!

В последующие два дня жизнь в коттедже «Лаванда», казалось, вернулась в нормальное русло. Вряд ли Эдвард забыл – о случившемся, хотя внешне казался спокойным. Он продолжал слушать новости и сочинять свою «светскую хронику», отвечая на письма как ни в чем не бывало, и все так же возился в саду. Раз или два Труди видела, как он застывал в неподвижности, опершись на грабли и уставившись в землю пустым невидящим взором, но он и раньше любил помечтать. Он все так же спокойно и вежливо разговаривал с ней, хотя иногда и казался усталым – может быть, плохо спал по ночам, хотя и наотрез отвергал любую помощь доктора Скотта, нуждаясь, по собственному мнению, лишь в тонизирующих напитках. По утрам он копался в оврагах, собирая различные травы, и варил из них вонючую смесь, с явным удовольствием и в огромных количествах поглощая ее. В целом он вел себя как обычно, и Труди совсем успокоилась.