Дьен приблизился к полицейским, протянул им свой документ.

– Все в полном порядке, господин Вай, – сказал капитан, внимательно проверив документы. – Но мы вынуждены на время задержать ваши документы. Эти бумаги выданы префектурой, которая сейчас находится на подозрении. Там кое-кто был связан с Вьетконгом. И теперь мы вынуждены дополнительно проверять любые удостоверения, справки, полученные в той префектуре. Но вы, господин Вай, не извольте беспокоиться – все решится быстро, и вы будете свободны. А пока следуйте за этим солдатом, – он указал в сторону молодого новобранца. – В префектуре Тхинге любой дежурный быстро проведет проверку. Соблюдаем формальность… – Полицейский в белом мундире уже взял документы другого прохожего.

Новобранец, получив приказ сопровождать торговца, вскинул на плечо карабин, лениво побрел к префектуре Тхинге.

– Вот уж шестого отвожу, – недовольно бормотал он. – И в такую-то жару. Вьетконговцев, видите ли, ищут. Арестовали одного на той вилле, а теперь всех прохожих и проверяют. Офицеры постоят несколько минут и в бары бегут, в прохладу. А вот нам, рядовым, возись здесь. Да и честных людей только зря беспокоим.

– Так зачем вам понапрасну-то силы терять, господин солдат, – нашелся Дьен. – Идите и вы в бар, а я сам знаю дорогу к префектуре Тхинге. Впрочем, вот вам и деньги, выпейте что-нибудь в ближайшем баре. А то вид у вас крайне измученный, – посочувствовал подпольщик. – Когда только у нас начнут о людях заботиться?!

– Может, в самом деле и сам доберешься? – согласился солдат, быстро сунув в карман деньги. – Только в префектуре о том, что без меня дошел, – ни слова…

Новобранец махнул Дьену рукой, поправил карабин и скрылся за дверью ближайшего кафе.

«Неужели выбрался? Неужели повезло? – радостно подумал Дьен. – Но куда теперь идти? Впрочем, неважно куда. Главное – подальше от Тхинге».

Решил тогда Дьен добраться до 8-го городского района Тханьхынг. Там у гигантского моста, который из-за его формы называют Игрекообразным, жили школьные друзья Ты Тю. У них он и прежде проводил по нескольку дней. Теперь они работали в крупных торговых фирмах и наверняка были вне подозрений полиции. «Богатые, респектабельные горожане» – так отзывались о них в квартале. Школьные друзья Ты Тю не занимались политикой. Но часто слышали они, как Ты Тю критиковал то или иное мероприятие режима, знали, что их товарищ связан с партизанами. Но все эти сведения хранили они в глубокой тайне.

– Мы знаем, что ты вьетконговец, Ты Тю, – признался Ле Ван, один из его друзей. – Но мы любим тебя и верим тебе. Если когда-либо понадобится наша помощь, можешь рассчитывать на нас.

Тогда Ты Тю лишь улыбнулся и ничего не ответил друзьям. Теперь подпольщик шел к ним. У этих школьных товарищей он сможет переждать опасность, а затем разыскать партизан.

«Как прекрасно, – думал Дьен, – что люди умеют сохранять юношескую дружбу».

Но воспоминания о школьных товарищах прервались у бульвара Ле Ван Зюйет. Дьен вновь попал в облаву. Вместе с другими, у кого не оказалось при себе документов, его втолкнули в полицейский джип и доставили к восьмигранному бетонному зданию со сторожевыми вышками. Дьен знал, что здесь располагалась главная сайгонская тюрьма Тихоа, связанная со всеми полицейскими префектурами, четырьмя отделами службы безопасности и жандармерией. Название «Тихоа» означает «Согласие и мир». Но сколько тысяч патриотов было замучено в застенках этого «тихого» острога!

Джип въехал в тюремный двор. Полицейские раскрыли дверцы, приказали арестованным выйти, заложить руки за голову и следовать в «приемное отделение». Здесь проходила своеобразная сортировка. Сержант с тонкой стрелкой усов и маленькими слезившимися глазами задавал арестованным два-три вопроса и приказывал отходить к стене. Одним – вправо, другим – влево. Затем арестованных разводили по камерам, а через некоторое время вызывали на «детальный допрос». Так произошло и с Дьеном.

Его очередь на допрос подошла часа через два после ареста. В камере оставалось всего несколько человек, когда надзиратель открыл дверь и выкрикнул:

– Кто из вас Вай, торговец? Выходи!

Дьен поднялся с каменного пола, медленно прошагал по тюремному коридору. Полицейский толкнул его в спину карабином:

– Поторапливайся.

В кабинете, куда привел Дьена тюремщик, было довольно просторно. За столом сидел офицер с глубоким шрамом на левой щеке.

– Это вы господин Вай, торговец? – он оторвал взгляд от лежащих на столе бумаг.

–Да.

– Почему вы бродите без документов? Вам известно, что передвижение по городу без документов категорически запрещено?

– Понимаете, господин капитан, – расстроенным голосом сказал Дьен, – я очень испугался. У реки Тхинге у меня отобрали документы и приказали идти в полицейскую префектуру. Мне стало страшно. Я растерялся. И… кажется, убежал. Затем меня арестовали.

– Это я знаю. Вот ваши бумаги из префектуры. Нам их уже переправили. – Капитан показал Дьену его удостоверение личности. – Когда приехали в Сайгон?

– Утром, господин капитан.

– Где остановились?

– Пока нигде. Думаю снять номер в гостинице.

– В какой?

– Пока не решил.

– Откуда приехали?

– Я торговец недвижимым имуществом. Езжу по всем провинциям дельты.

– И это нам известно. Вот поступило сообщение из Митхо, в котором говорится о вашей деятельности, весьма далекой от торговли. – Капитан показал Дьену и этот документ. – А теперь перейдем к делу. – Офицер резко повысил голос. – Ты знаешь, где ты находишься? В Тихоа. Отсюда живыми не выходят. Конечно, если они не одумываются и не отрекаются от Вьетконга. Итак, или ты начнешь говорить сам, или мы выбьем из тебя силой все, что нам нужно. Я готов записывать: твое настоящее имя, фамилия, семейное положение, местожительство, род занятий?

Дьен молчал. Он представил в этот момент милое лицо Кан, их дом на тихой сайгонской улице, высокие раскачивающиеся при малейшем порыве ветра шапки кокосовых пальм.

Он обвел взглядом комнату. Мрачные тюремные стены. Глаза офицера-тюремщика и его голос:

– Ты будешь говорить?

– Нет, – сказал Дьен. – Я торговец Вай, из Митхо. Больше ничего не скажу.

…Его били несколько часов подряд, а затем, обессиленного, бросили в тюремную камеру. Дьен лежал на полу, не разговаривая ни с кем. Подпольщик знал, что в камере могли быть провокаторы. Их подсаживала охранка, чтобы слушать, о чем говорили между собой арестованные, какие имена выкрикивали в бреду узники, возвращавшиеся в камеру после пыток. Дьен знал об этом и напрягал все силы, чтобы не проронить ни слова. Он слышал и понимал, как много могут сказать потерявшие сознание люди. Их воспаленные губы произносили имена близких, которых затем ожидали такие же допросы и пытки. То, что тюремщики не могли выбить из арестованных, они пытались узнать от жены, детей патриотов. Дьен слышал, как люди шептали названия своих селений, улиц. Сам Дьен уже знал,что один из арестованных из Банко – 3-го района Сайгона. Другой – из 6-го района Фулан, что лежит у въезда в столицу из дельты Меконга. Пожилой человек с переломанными ногами – из квартала Биньдонг.

…А те трое, что постоянно курили и переговаривались с надзирателями, видимо, были уголовниками и доверенными лицами тюремщиков. Они вспоминали о кабаках на центральной улице Катина – Тызо. Уголовников тоже, впрочем, вызывали на «допросы». Только в отличие от других узников, избитых, изувеченных, они возвращались в камеру, распространяя запах спиртного и табачного дыма.

Дьена вызвали на допрос только через неделю. Это время понадобилось полиции, чтобы попытаться навести справки о «торговце», разослать его фотографии по всем префектурам. И вот Дьен стоял перед тем же жандармским офицером.

– Ну что, Вай, одумался? Будешь говорить?

– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал, господин офицер, – ответил Дьен.

На этот раз подпольщик прошел через серию пыток. Он «побывал в бассейне» – его голову опускали в таз с водой и держали там, пока он не захлебывался. Затем Дьена откачивали, и пытки возобновлялись. К крюку в потолке тюремщики привязывали за ноги свою жертву и, когда допрашиваемый терял сознание, отпускали веревку. Дьен падал на бетонный пол. Но он продолжал молчать. И так в течение семи месяцев беспрерывных пыток в Тихоа.