Внутри вокзал выглядел никак не веселее, чем снаружи.

На стене висело расписание. Иван присмотрелся и хмыкнул: на Вратах останавливались два поезда, один — тот, на котором приехал Иван, другой, в противоположном направлении, на следующий день. Два поезда в неделю. Негусто.

Пассажиров здесь бывало явно немного, поэтому и окошко кассы было одно. И, понятное дело, оно было закрыто. И даже закрашено. Имелась дверь с табличкой.

«Сюда», — лаконично сообщала табличка. Или предупреждала. Или приказывала.

Да какая, на хрен, разница, философски решил Иван, ведь в предписании ясно указано — станция «Врата». Хорошо еще, что мундир Иван не надел. Иначе все выглядело бы еще нелепее — красавиц Инквизитор в новехоньком мундире в сопровождении субтильного юноши с дьявольской символикой на черной кожанке посреди пустого гулкого помещения. Давно не метенного помещения, между прочим.

Дождь усилился, стал косым и лупил в давно не мытые окна вокзала, прорывался мутными каплями сквозь трещину в стекле и начинал формировать на подоконнике лужу.

— Туда, — сказал Всеслав и указал пальцем на дверь с табличкой.

Иван подошел к двери и потянул за ручку. Дверь не открылась. Иван толкнул — с тем же результатом.

— Ногой, — посоветовал Всеслав. — Или из пистолета. Слабо?

Иван постучал костяшками пальцев по давно крашенной двери.

— Да-да, — ответили из-за двери.

Иван снова толкнул дверь. Нажал сильнее. Филенка издала треск, словно собиралась проломиться.

Иван постучал снова.

— Да-да, — снова ответили из-за двери.

— Ногой, — повторил свое предложение Всеслав. — Или из пистолета. Слабо?

На яростный взгляд Ивана мальчишка ответил милой улыбкой.

— Откройте! — потребовал Иван, снова стукнув в дверь. — Иначе я ее вынесу…

— Он может, — громко сказал Всеслав. — У него есть пистолет. Вы лучше откройте. Мы и слово волшебное знаем.

За дверью завозились, щелкнула задвижка, и дверь открылась вовнутрь. На пороге возник невысокий сухонький старичок, осмотрел посетителей и даже, кажется, принюхался. Действие, в общем, обычное, по нынешним временам нелишнее, но вышло это у старика как-то по-крысиному, что ли… Носик наморщился, дернулся, жиденькие усики под ним встопорщились и опали.

— Вам чего? — спросил крыс.

— Нам бы войти для начала, — сказал Иван, поднимая с пола сумку и всем своим видом демонстрируя, что остановить его не получится.

— Так вы войти хотели? — искренне удивился старик.

— Нет, мы путешествуем и стучим по дверям, получая наслаждение и новые впечатления. — Иван двинулся на крыса, глядя поверх его головы.

— Ну так сразу нужно было сказать. — Крыс оскалился, демонстрируя внушительного вида желтые резцы, словно собираясь укусить Ивана.

Но это была улыбка.

Это нужно было считать улыбкой, иначе это было неприкрытой угрозой и разрешало… да что там — требовало активных действий.

Старик повернулся к Ивану спиной и пошел в глубь комнаты.

— А я сижу и думаю — кто там стучит? Стучит и стучит и не заходит. — Старик обошел старый облезлый письменный стол и сел в дико скрипнувшее кресло. Подпер щеку рукой. — Тут так скучно бывает иногда…

Стулья для посетителей особого доверия не внушали. На вид было похоже, что части обоих стульев держатся только благодаря ярко-зеленой краске, которой были выкрашены еще лет десять назад.

Иван легонько качнул спинку ближайшего стула, убедился, что прямо сейчас это сооружение рассыпаться не собирается, и осторожно сел на него. Всеслав устроился на соседнем.

— Итак, — сказал старик, подперев и вторую щеку рукой. — Чем могу вам помочь?

— Лично вы, боюсь, ничем, — вежливо улыбнулся Иван. — Но вы могли бы подсказать, к кому я мог бы обратиться…

— Кроме меня, боюсь, ни к кому, — ответил улыбкой на улыбку Крыс. — Я здесь, извините, один. Такая, знаете, скука… Вон сижу, читаю… Вернее, перечитываю.

Крыс отодвинул в сторону толстенную книгу, обложка которой была обернута плотной серой бумагой.

— Вообще, в моем возрасте очень трудно совершить или прочитать что-то новое и оригинальное. Все повторяется. И я повторяю. Чем могу вам помочь?

Иван краем глаза заметил ироничную усмешку на лице мальчишки. Он явно оценил благопристойное хамство, продемонстрированное обитателем темной комнатки в заброшенном вокзале. И мотает на ус. Мальчишка, как успел заметить Иван, ловко выхватывает из разговоров и запоминает именно такие вот фразочки и словечки, способные добавить перца в любой разговор.

— Перефразирую. — Иван полез в карман и достал свое удостоверение. — К кому может обратиться Старший Исследователь Объединенной Инквизиции по служебному вопросу?

Иван, не вставая, положил удостоверение на стол перед Крысом. Тот взял карточку и поднес ее к глазам.

— Нужно было пистолет доставать, — громким шепотом сказал Всеслав. — И сразу стрелять.

— И кто бы вам потом давал информацию? — осведомился Крыс, подергав носом и пошевелив усами, не отрывая при этом взгляд от документа. — Вытащить пистолет, знаете ли, это еще не кульминация разговора, молодой человек. Это, скорее, завязка. Вы достаете пистолет, подразумевая, что все прямо сейчас присядут, испугаются и все такое… Кстати, необязательно пистолет. Некоторые предпочитают официальные бумаги. Очень важные и страшные. Подразумевается, что всякий, увидев такую бумагу… или пистолет, должен преисполниться страхом, желанием угодить и тому подобными положительными эмоциями. И расслабляется при этом. А потом оказывается, что никто отчего-то не испугался, что ни на кого пистолет впечатления не произвел… или бумага.

Старик оторвал, наконец, взгляд от удостоверения и посмотрел на Ивана, продолжая шевелить носом.

— Нет, я не имею в виду вас, конечно. И вашего удостоверения. На меня оно произвело самое глубокое и, боюсь, неизгладимое впечатление. И я, как натура утонченная и ранимая, вполне могу отныне по ночам вскрикивать, увидев во сне удостоверение и, что еще страшнее, фотографию на нем…

Всеслав прыснул, старик с осуждением посмотрел на него и покачал головой.

— Молодой человек. Я не исключаю, что вопреки вашим гардеробным пристрастиям вы проживете достаточно долго. Еще года два… или даже два с половиной. Так вот, дабы не сокращать и без того небольшой срок, отпущенный вам, я бы рекомендовал не реагировать на подобные диалоги и монологи. Понимаете, пока оскорбление просто произнесено, еще можно сделать вид, что никто ничего не понял и ничего вроде как и не произошло. Но после того, как вы с юношеской непосредственностью начали хихикать, да еще косясь в сторону оскорбляемого, тому не остается ничего, как начать реагировать. Хотя бы изменить выражение лица, от ироничного к напряженному. А потом даже к озлобленному. Вот обратите внимание. — Старик указал подбородком на Ивана. — Реакция на оскорбление у разных людей разная. Некоторые бледнеют. Обычно это воспринимается как страх, хотя у некоторых означает как раз наоборот — ярость последней секунды. В нашем случае, обратите внимание, мы бледности не наблюдаем. А вовсе даже наоборот. Человек краснеет, кровь бросается ему в лицо, придает коже эдакий полнокровный вид. Юлий Цезарь именно таких предпочитал брать в свои легионы, полагая такое покраснение признаком ярости. Но мой жизненный опыт позволяет заявить, что иногда такое покраснение означает еще и стыд за свою несдержанность и попытку произвести сильное впечатление на незнакомого человека. Вас как зовут, юноша?

— Всеслав, — охотно сообщил Всеслав.

— Ага… — кивнул старик. — То есть настоящего имени вы мне сообщать не собираетесь, да и бог с ним. Но, Всеслав, вы обратили внимание, как быстро некоторые люди приобретают скверные привычки? Если верить этому удостоверению, ваш попутчик всего с неделю как имеет возможность так шикарно представляться. А уже сколько апломба! Казалось бы, есть станция, есть единственный на ней человек, на двери кабинета которого имеется надпись, констатирующая, что именно к этому человеку нужно обращаться. И всем, заметьте, ибо не написано на табличке — некоторым сюда. Просто — сюда. С абсолютной степенью конкретизации и обобщения. И что должен бы сделать нормальный скромный человек? Правильно, зайти, поздороваться, представиться… Причем даже и не совать свое шикарное удостоверение мне, простите, в рожу, а просто сообщить место своей службы. Это же и так понятно, что никто в здравом уме не станет притворяться Инквизитором, не имея на то законных оснований. Вероятность получения ответа после такой последовательности действий — близка к единице. А так… Я человек маленький, у меня, по определению, душа ранимая, но гордая. Я теперь должен разрываться между ужасом, подобострастием и желанием хоть как-то отстоять свои гордость и самоуважение перед таким страшным человеком, как ваш покрасневший попутчик.