— Кто это? — спросил Майкл у Котт.

— Может, тролль. Кто знает? По слухам, в Волчьем Краю обитают невиданные звери. Вроде древесных волков, которые на нас напали. Думаю, время, пока нас не замечали, миновало, Майкл. Все начинается сначала.

Они с сожалением покинули поляну Неньяна, но лошади были нагружены всеми припасами, какие им удалось собрать. Связки негодующих кур свисали с седел и разделанные туши двух коз.

Когда они выезжали с поляны, Майкл оглянулся и увидел, что крест Неньяна дал зеленые ростки, которые уже маскировали его очертания. Крест превратился в дерево, живое, растущее…

Путь казался бесконечным, как сорокалетние скитания по пустыне, но только в конце не манила Земля Обетованная. Раненое бедро Майкла медленно заживало, и он бросил костыль. Лошади отъелись на ячмене Неньяна и бежали резвее, что было к лучшему — в деревьях они краем глаза замечали неясные фигуры, в сумраке леса прятались более темные тени. Теперь в глухие часы ночи они спали по очереди, и все время у границы света кто-то двигался, слышались странные звуки. Но Волчий Край вскоре должен был остаться позади.

Дважды на них нападали гоблины — приземистые карлики ордой набрасывались на них из мрака, но их встречали меч Майкла и стрелы Котт. Оба раза они обращали врагов в бегство, складывая трупы убитых, как ограду вокруг места своего ночлега. Нападения были необдуманными, лихорадочными, гримирч налетали кучками, а не сплошной массой. Из обеих схваток Майкл и Котт вышли почти без единой царапины.

Наконец лес поредел. Деревья на пологих холмах были ниже и пропускали достаточно света для подлеска. Тут были птицы, дичь, в ручьях струилась чистая прозрачная вода. Котт громко смеялась, отбрасывая на плечи черную гриву волос. После угрюмой враждебности Волчьего Края они словно попали в рай. У них было ощущение, будто они вырвались на волю из темницы и вновь очутились в настоящем, ярком, полном жизни мире.

Они перестали торопиться, задерживались, чтобы поохотиться, и объедались свежим мясом. Лошади щипали сочную траву и пили из ручьев. Когда их вечером расседлывали, они катались по росистой мураве, очищая шерсть от грязи и плесени темного леса, пропитывая ее душистыми запахами.

И они — все они — чуть не погибли.

Когда утром они разогревали мясо на костре, на них врасплох напала волчья стая — восемь поджарых зверюг с глазами желтыми, как гной, и черными мордами. Пока Майкл удерживал лошадей, Котт поразила двоих своими последними стрелами, а третьему распорола брюхо ножом, который они забрали из хижины Неньяна. Четвертый вцепился в заднюю ногу серого мерина, но отлетел от удара копыта. Майкл зарубил того, который бросился на Мечту, но, падая, зверь ухватил Ульфберт зубами и вырвал его из руки Майкла. Еще один волк прыгнул на него, но Котт перехватила его в воздухе, и они покатились по земле, рыча в унисон, а когда схватка завершилась, с земли поднялась Котт. Одна ее рука была по локоть в крови. Уцелевшие волки обратились в бегство.

После этого они начали соблюдать осторожность, с запозданием вспомнив, что в Диком Лесу хватает и своих ужасов. И они истосковались по человеческим лицам, по звукам голосов, кроме своих собственных.

Впрочем, ждать им оставалось недолго. Через три дня после возвращения в нормальный лес, каким его счел Майкл, они наткнулись на широкую дорогу с севера на юг. Они поехали по ней (какое облегчение, когда не надо все время наклонять голову из-за веток и перепрыгивать через поваленные стволы!) и вскоре увидели по сторонам пни со следами топора, брошенные шалаши и в конце концов увидели деревню чуть в стороне от дороги на небольшой расчистке. Они вдохнули запах дыма, услышали детские голоса.

— Цивилизация! — сказала Котт. Из-за деревьев выбежали дети — трое маленьких оборвышей. При виде неизвестных всадников они разом остановились как вкопанные, а потом издали дружный вопль и бросились наутек, крича на лесном языке:

— Файсиран, файсиран!

Слово это могло означать только «чужие» или «враги». В Диком Лесу эти понятия были практически взаимозаменяемыми.

— У нас такой страшный вид?

— А ты давно видел свое лицо, любовь моя? Седобородый убийца — вот как ты выглядишь.

Он решил было, что Котт шутит, но ее лицо осталось очень серьезным. «Седой, — подумал он. — Я теперь седой старик».

Да, наверное, вид у них страшный. Во-первых, они на лошадях. В лесу верхом ездили почти лишь одни рыцари. Во-вторых, они вооружены. И покрыты рубцами. Взгляд у них дикий, лица чумазые, одежда рваная, в кровавых пятнах, грязная, десятки раз чинившаяся. Они теперь носили короткие плащи из оленьих шкур шерстью наружу, чтобы не промокать во время дождя, а с седел у них свисали куски копченой оленины, плохо завернутые в лоскуты запасной сутаны Неньяна. Красота Котт была скрыта маской грязи и всклокоченными, полными колтунов волосами. Даже трудно было распознать в ней женщину, потому что она была худощавой, как юноша, а на боку у нее висел бронзовый нож Неньяна, зловеще посверкивая.

Из-за деревьев выбежали мужчины, зажимая в кулаках свои орудия. Полдесятка… десяток… пятнадцать человек — они сомкнулись в безмолвные ряды. А позади них стояли ребятишки и несколько женщин. Майкла охватила безмерная усталость.

— Pax vobiscum, — сказал он.

При этих словах они оживились, начали переговариваться между собой. Многие всматривались в Ульфберт. Наконец один мужчина выступил вперед. Выглядел он таким же дикарем, как и прочие в их одежде из оленьих шкур и грубой шерсти, но голова у него была выбрита.

— Et cum spirito tuo.

Звали брата Дерний, и он оказал им гостеприимство, хотя жители деревни отнеслись к ним с большой опаской. Они прожили там три дня, дав отдых лошадям и себе. Котт вызвала небольшую сенсацию, когда вымылась, и мужчины увидели ее лицо по-настоящему. Она была прелестна, как прежде, но иной хрупкой прелестью тонких узоров инея. Тоненькая, как молодое деревце, с огромными глазами на исхудалом лице. Ее тело покрывали лиловато-розовые следы ушибов и ссадин, старых и еще не заживших, и по ночам Майкл с тоскливой жалостью целовал их все. Обнимая ее, он почти боялся, что она переломится под тяжестью его тела.

Деревня была последним людским селением перед началом Волчьего Края, забытым местом, через которое брат Неньян прошел двенадцать весен назад и куда редко заглядывали рыцари. Едва жители забыли свой первоначальный страх, как они дали волю жажде новостей и любопытству. Особенно их интересовал тот факт, что эти двое приехали с юга, из жутких глубин Волчьего Края. Но Майклу и Котт было нечего им сказать.

На третью ночь, лежа обнявшись в отведенной им хижине, они вдруг услышали стук копыт в лесу — еле слышный, далекий. И вой волков. Они поняли, что их по-прежнему преследуют, и на четвертое утро отправились дальше, увозя благословение священника.

Бесконечные дни, нескончаемый путь. Они останавливались на некоторое время, а потом ехали дальше, когда звери приближались. Деревни встречались все чаще, становились все больше. В лесу им попадались другие дороги, за деревьями они видели шпили церквей и встречали отряды рыцарей, патрулировавших лесные тропы. Продвигались они медленно, неизменно на север, иногда замечая в лесу признаки присутствия племен: мелькающие за деревьями фигуры, такие же осторожные, как лесные животные. Трижды они натыкались на останки людей, сожженных на костре, а один раз оказались посреди опустошенной стоянки, где стоял смрад от непогребенных трупов, с которыми расправлялись вороны и лисицы. Рыцари мстили за нападение лисьих людей. Годы и годы тому назад — во всяком случае так казалось.

— Куда мы едем? — как-то спросила Котт, и он ответил:

— Искать людей Рингбона.

Но это была лишь часть правды.

Когда весна сменилась летом, и они сбросили тяжелые меха, он наконец сказал ей, что хочет вернуться домой. Хочет вернуться в то утро, в которое ушел, и вновь стать мальчиком. Они направлялись к пещере, через которую попали сюда — к единственной неизменной двери, через которую он из-под моста попадет в свой мир. И он попросил ее уйти с ним.