Шеф гестапо Генрих Мюллер тоже рассматривался на роль поверенного в делах. У гестапо была своя агентура за рубежом и свои подходы к зарубежным политикам, но на Мюллера косо смотрели даже внутри СС и внутри партии. Ему до сих пор не могли простить двадцать третьего года, когда Мюллер, служивший тогда начальником криминальной полиции Мюнхена, пачками сажал нацистов. Да и сами методы работы Мюллера были чересчур прямолинейны, он всегда шел к решению проблемы самой короткой дорогой, а тут требовалась гибкость.

Поэтому Гиммлер остановил свой выбор на Шелленберге, к которому давно присматривался. Относительно моральных качеств бригаденфюрера у Гиммлера, примерного семьянина с пуританскими взглядами, никогда не было иллюзий. Он специально поставил во главе политической разведки именно Шелленберга, которому, несмотря на его молодость, можно было поручать самые щекотливые дела. Сутенеры, как правило, умеют хранить интимные тайны, если, конечно, к ним не применять специальных методов допроса.

Рейхсфюрер достал из подставки на столе зеленый карандаш, которым обычно накладывал резолюции, и стал играть с ним, перекатывая между пальцев.

– Как вы думаете, Вальтер, когда окончится эта война? – разглядывая карандаш, спросил он.

Шелленберг опешил. В его голове судорожно складывались обрывки фраз из речей Гитлера, Геббельса и передовиц «Фелькишер беобахтер».

Будто прочитав его мысли, Гиммлер продолжил:

– Только не надо официоза. Мы все верим в светлый гений фюрера и в неизбежность окончательной победы национал-социализма. Мне интересно выслушать от вас начальника политической разведки, наиболее осведомленного офицера СС, примерную, с точностью до месяца, дату наступления этой победы.

Шелленберг, не зная, куда клонит его шеф, был обескуражен. Он сделал попытку подняться с кресла, на котором сидел, но рейхсфюрер остановил его:

– Сидите, сидите, Вальтер. Итак, господин бригаденфюрер, я хочу знать точную дату нашей окончательной победы над западными плутократами и кровавыми большевиками.

Шелленберг растерялся, что бывало с ним не часто. Беседа принимала такое направление, что в случае ее неудачного исхода красавца бригаденфюрера тихо удавят в подвале. Тут нужно быть начеку и постараться угадать, куда клонит шеф. А как тут угадаешь? Слишком разный, несопоставимый уровень, в том числе и по получаемой информации. Но коль скоро рейхсфюрера интересует дата окончания войны, то, возможно, он собирается это окончание приблизить? Опять-таки это дружеское обращение: «Вальтер»…

Шелленберг решил пойти на риск.

– Я полагаю, господин рейхсфюрер, что конкретные сроки окончания войны зависят только от нас.

– Вот как? От нас с вами? Это интересно.

– Наш доблестный вермахт, люфтваффе и кригсмарине сделали все для славы Германии, доказали всему миру мощь германского оружия, военные таланты немецких генералов и храбрость немецких солдат. Теперь в дело должны вступить СС, чтобы раз и навсегда закрепить достигнутые успехи и подготовить фундамент для дальнейших побед.

– И что, по-вашему, должны сделать СС для закрепления успеха?

Следующую фразу Шелленбергу было страшно произносить. Если он ошибся в своих расчетах, то сказанное им станет его приговором.

– Я полагаю, господин рейхсфюрер, что заключение мира на почетных условиях на Западе или на Востоке не только закрепит за Германией все достигнутое за время войны, но и позволит высвободить достаточно сил для дальнейшей борьбы только на одном фронте, без ненужного распыления сил.

Рейхсфюрер никогда не задумывался над тем, красиво он поступает или нет. Морально-этическая сторона дела его, как и Шелленберга, никогда не интересовала, но в отличие от Шелленберга Гиммлер был прилежным, образцовым чиновником, нацеленным на результат. Он никогда не позволял себе и тем более своим подчиненным выходить за рамки служебных полномочий. Если достижение того или иного результата было целесообразным, то он применял для этого любые средства, не мучая себя вопросом: а хорошо ли это? Занимая высокий пост в государстве, он не нуждался в чьем-либо одобрении и не боялся осуждения своих действий.

Вот и теперь Гиммлер ничем не выдал своего отношения к услышанному, поэтому Шелленберг не смог определить, попал он в тему или нет.

– Допустим, – кивнул рейхсфюрер. – Тогда как по-вашему, с кем нам нужно заключить мир, а с кем продолжить войну?

Шелленберг понял, что угадал.

– Господин рейхсфюрер, заключение мира с русскими в границах тридцать девятого и даже сорок первого года было бы экономически выгодно Германии. Тогда мы смогли бы опять получать от русских необходимое нам сырье в практически неограниченных количествах. Это позволило бы нам сломить англичан даже при условии, что Америка открыто встанет на их сторону и решится объявить войну Германии. Принимая во внимание наши успехи на Восточном фронте, заключение мира именно с русскими представляется мне наиболее возможным. Кроме того, на восстановление своей экономики России потребуется два-три года. Сталин не будет представлять опасности для Рейха, пока не выведет промышленное производство на довоенный уровень. За этот срок мы, вне всякого сомнения, разделаемся с англичанами. Однако в целом англичане менее опасны, чем русские. Кроме того, англосаксонская раса близка к арийской. Англичане, в отличие от русских, принадлежат к европейской цивилизации. В Лондоне прекрасно понимают ту опасность, которая исходит от большевизма. Совместно с англичанами мы сможем построить оборонительный вал против Сталина на наших восточных границах. Имея Англию в качестве союзника или хотя бы при ее нейтралитете и невмешательстве в решение восточноевропейских вопросов, мы сможем уверенно продолжить натиск на Восток и планомерно проводить ариизацию захваченных восточных территорий.

– Англичане потребуют вывести наши войска из Франции, – перебил Гиммлер.

– Не стоит этого бояться, господин рейхсфюрер. В качестве условия вывода оккупационных войск из Франции на переговорах с англичанами можно будет потребовать формирования в Париже прогерманского кабинета под патронажем немецких комиссаров и ограничить количество вооруженных сил Франции так же, как версальский договор ограничивал размер рейхсвера. Англичане пойдут на это условие тем охотнее, если узнают о том, что Советы готовы подписать с Германией договор о сепаратном мире.

– То есть вы предлагаете…

– Я предлагаю убить одним выстрелом двух вальдшнепов. Параллельно вести переговоры с русскими о заключении мира в довоенных границах, а сам факт этих переговоров использовать как рычаг давления на англичан, чтобы сделать их позицию более гибкой.

– Черчилль никогда не подпишет такой договор, – Гиммлер с сомнением покачал головой.

– Господин рейхсфюрер, в британском кабинете министров и даже в королевской семье есть люди, доброжелательно настроенные по отношению к Германии. Если Черчилль заартачится, то мир с Германией подпишет другой премьер.

– Ну, не знаю, не знаю, все это кажется мне маловероятным. – Гиммлер не подал вида, что все то, о чем сейчас говорил Шелленберг, он и ожидал от него услышать. – Готовьте секретные переговоры и консультации параллельно и с русскими, и с англичанами. Попробуем разыграть эту карту. Держите меня в курсе. Мне очень понравилась ваша мысль, Вальтер, что именно СС должны сыграть решающую роль в деле разгрома врага и окончания войны. Будет обидно, если нас опередят. Как вы считаете?

– Этого нельзя допустить, господин рейхсфюрер.

– Поэтому возьмите под свой контроль все попытки немецких эмиссаров вступить в аналогичные переговоры, из какого бы ведомства они ни были и от чьего бы имени ни выступали – Риббентропа, Бормана, Канариса или Тодта. Все попытки выступить с подобными инициативами должны быть дезавуированы нами. А если о наших с вами попытках установить контакт узнают Борман, Канарис или Риббентроп, то…

– То мы представим дело так, будто это тщательно разработанная СС провокация с целью развала блока союзников.