Далее Блэр четко сказал, что в случае неудачи «ооновского маршрута» придется прибегнуть к «другим методам». Потому что в любом случае нельзя позволить Саддаму Хусейну пренебречь волей международного сообщества. Формулировка была по-прежнему осторожной, дипломатичной, но куда более откровенной, чем все, что он говорил до тех пор.

На следующий день, к великому изумлению, я обнаружил свое интервью во всех крупнейших газетах. «Таймс» так вообще посвятила его изложению всю первую страницу — со своими собственными пояснениями, разумеется. Эта газета, да и многие другие издания, интерпретировали слова премьер-министра так, что Британия твердо решила готовиться к военной кампании. Мол, будет война.

После этого я видел Блэра еще пару раз, когда посещал сотрудников его аппарата в резиденции на Даунинг-стрит, 10. Как-то раз я сидел в смешном высоченном кресле, с чем-то вроде «капюшона» над головой — в имперские времена в нем восседал полицейский. (Столь странная мебель в приемной — свидетельство своеобразного чувства юмора британских премьеров.)

Блэр пробегал мимо с озабоченным видом: с засученными рукавами и кружкой чая в руке. Узнав меня, на секунду остановился, помахал рукой. Улыбнулся и побежал дальше. Какой колоссальный контраст с Кремлем (да и американским Белым домом)! Эдакая домашняя, обманчиво простая атмосфера.

Блэр — великий драматург. Наверное, заранее придумал, что последним аккордом его премьерства будет приведение к присяге правительства Северной Ирландии, где впервые согласились вместе работать и самые непримиримые ранее протестантские унионисты, и католики-республиканцы. Объявлял о своей отставке Блэр не в Лондоне, не в Вестминстере и не на Уайтхолле, а в сверхскромной обстановке: в своем избирательном округе, среди своих прямых избирателей. И говорил всего минут пятнадцать, простыми, короткими фразами, с несколькими эмоциональными паузами. И тем драматичнее по своей сути была эта короткая процедура.

И тем сильнее оказался эффект от нее. Не знаю, войдет ли Блэр в историю как великий политик. Но искусство общения с журналистами (и с общественностью вообще) он поднял на новый, несравнимо более высокий уровень. Некоторые даже скажут: на слишком высокий.

Хотели бы вы, чтобы Тони Блэр был премьер-министром вашей страны?

Да — 42,55 %

Нет — 49,68 %

Затрудняюсь ответить — 7,77 %.

(Примечание. Данное голосование, в котором участвовало 2162 человека, не является официальным опросом)

Мы с крутым профессионалом вольнонаемным оператором Джимом застряли посередине огромной демонстрации в самом центре Лондона, где должны снять интервью для документального фильма. И пока суть да дело, Джим рассказывает мне о своих впечатлениях от нового премьер-министра Дэвида Кэмерона, которого он недавно снимал для одной из телекомпаний. Портрет, нарисованный оператором, таков: настоящий джентльмен, безупречные манеры, вежлив, предупредителен. До предела. Может быть, даже с перебором. От этой почти утрированной вежливости может возникнуть ощущение скрытого высокомерия. Впрочем, это очень английская вещь, философски заключает Джим.

И продолжает: ум у нового главы кабинета остр как бритва. Реагирует мгновенно, формулирует блестяще. Но при этом в глаза не смотрит. Для этого, чтобы общаться интенсивно, личностно, с элементом некоего даже гипноза, как это умели Тони Блэр и принцесса Диана, нужны особые качества. Слегка даже неджентльменские. Как-никак, а вламываешься в чужую душу чуть-чуть.

Вот такой философ и психолог мой Джим, хоть университетов и не кончал. Но начитан, нахватался много чего, разговаривать с ним интересно. Кого он только не снимал…

А сейчас, в марте 2011-го, мы с ним и знаменитым российско-украинским телеведущим снимаем документальный фильм о предстоящей королевской свадьбе. Ведущий слегка опаздывает, а мы пытаемся сообразить, как сделать интервью в такой обстановке.

Надо же было так влипнуть: попали прямо в водоворот огромной демонстрации. Britain uncut называется.

Британия без сокращений. Каламбур. Выражение из мира кино, это про фильмы обычно так говорят: uncut. То есть полная версия. Необрезанная. Остроумно, как всегда, придумано. Протест-каламбур против планов правительства сократить расходы по множеству статей бюджета. Сокращения, предполагается, затронут огромное число семей, прямо или косвенно. Сотни тысяч людей потеряют работу. Би-би-си, где я трудился много лет, закрывает вещание на большое число стран, в том числе на Россию. И таких организаций, по которым больно ударит безжалостный нож сокращений, множество.

Мы с Джимом торчим в районе пересечения улицы Пэлл-Мэлл и Ватерлоо-плэйс, где должны были снимать интервью, но теперь все под вопросом.

Полицейские давно обещали нам, что колонна скоро кончится. А она все не кончается. Люди идут и идут. Бесконечный поток тянется со стороны Трафальгарской площади и уходит в сторону Пикадилли. Несут лозунги, флаги какие-то, песни поют. Шумят, страшное дело. Как же нам все-таки интервью записать?

Но мы с Джимом ощущаем с демонстрантами некоторую солидарность, несмотря даже на то, что мы с ним оба теперь фрилансеры, вольные художники. Редкий случай, когда британцы выходят на улицы по поводу, пытаясь разрешить свои конкретные, материальные проблемы. А то обычно это французская прерогатива. Большая же часть британских демонстраций посвящена чему-то абстрактно-политическому. Гигантские толпы, например, собирались по поводу иракской войны.

Нет колонне конца и краю. Троцкисты, как всегда, примазались. Раздают листовки, призывают к национализации и социализму. Но это так, эпизод, в основном нормальные люди идут, смеются, что-то скандируют.

Общаются. Хорошие лица, в основном это английский средний класс. Сами себя называют с великолепной долей самоиронии «chattering class» — «класс болтунов». Одеты кто во что горазд. Как всегда, эксцентрики решили воспользоваться случаем, показать себя во всей красе. Один дед вырядился в красные шортики, бант какой-то шутовской нацепил и на голову нечто зеленое и странной формы. Инопланетное что-то. Но тоже имеет право протестовать и себя выражать заодно.

Где-то анархисты разбили витрины магазинов, ворвались в здание банка. Но здесь у нас все пока спокойно и добродушно. Вполне джентльменская демонстрация. Только шумно.

С горя стоим с Джимом и болтаем, комментируем происходящее. Джим уверен, что анархисты, как всегда, наломают дров, вернее, витрин и машин. И дискредитируют весь марш в целом. В глазах и властей, и обывательских масс. Запомнятся новости о погромах, а не лозунги и требования демонстрантов. В ходу теория заговора: мол, полиция нарочно анархистов поощряет. Я в это не верю, Джим колеблется. Рассказывает, что видел сегодня анархистов в каких-то боковых улочках, как они перестраивались неподалеку, разбивались на хорошо организованные группы, у каждой свой лидер, но есть и общий координатор. Какие же это анархисты? Штурмовики какие-то! В чем их отличие от скинхедов, от нацистов? Мы обсуждаем наше общее подозрение, что этим молодым людям просто хочется размять кости, выплеснуть накопившуюся внутри агрессивную злую энергию, а лозунг может быть в конечном итоге любой. Хотя приятно вдобавок ощущать себя революционером, борцом против всесильных зловещих корпораций и банков, одним из тех, кого так убедительно изображают во всяких триллерах. Но главное все-таки подраться, подебоширить, поломать что-нибудь. Откуда только такие англичане берутся, спрашиваю. Джим пожимает плечами. По какой-то ассоциации вспоминает, как ехал до Пикадилли на кэбе — чудом успел проскочить. Так кэбмен ему рассказывал, что только что купил себе электронную книгу «Киндл». И теперь взялся наконец читать «Войну и мир» Толстого. А то раньше все никак не мог собраться, потому как тяжело и страшно неудобно такую томину в руках держать.