— Обождите! — крикнул мне младший. — Может, переночуете? Глядите, дождь собирается, а вы так легко одеты…

— Спасибо, — пробормотал я, — мне не холодно.

— Ну, смотрите.

Не успел я сделать несколько шагов, как меня снова окликнули:

— Эй, мистер, не торопитесь. — На этот раз ко мне обратился старший. — Я вдруг вспомнил, что Гунни перед отъездом спрашивал про Уолтера…

— Про Уолтера? Какого Уолтера?

— Уолтера Брюгге. Был у нас, не выдержал, ушел. Тяжело ему было уходить. Но и остаться, говорил, не мог. Так что, может быть, они к нему собирались. Точно, конечно, я вам не скажу, не знаю.

— А кто этот Уолтер Брюгге? Где его найти?

— О, это просто. Его отец — владелец и редактор газеты «Шервуд Икзэминер». Да он теперь и сам, говорят, там работает.

Упали первые крупные капли дождя, но мне было наплевать на дождь, на град, на все осадки.

— Спасибо! — крикнул я и, к изумлению обоих сектантов, бросился бежать к дороге.

Антуан Куни постучал в дверь члена совета директоров, отвечавшего за безопасность.

— Войдите, — послышался голос Барнета Уишема.

— Здравствуйте, дорогой мистер Куни, — улыбнулся Уишем, вставая из-за металлического конторского стола с несколькими телефонами на серой матовой поверхности, — садитесь, пожалуйста.

— Добрый день, мистер Уишем. У вас есть несколько минут для меня?

— О, о чем вы говорите! Столько, сколько вам не жалко для меня. Но позвольте вначале выразить вам свое восхищение. Ваша вчерашняя проповедь была просто потрясающей!

— Вы мне льстите, — улыбнулся Антуан Куни, но не трудно было увидеть, что комплимент был ему приятен.

— Нисколько. Поверьте, я нисколько не преувеличиваю. Описывая тупик, в который уперлась цивилизация, вы вряд ли оставили кого-нибудь равнодушным. Поразительно, как в одном человеке могут сочетаться столь разнообразные таланты.

— Слово «талант» я оставляю на вашей совести, но вообще-то, как это ни звучит парадоксально, многие военные в душе поэты.

— Гм, интересная мысль…

— Военный всю свою жизнь готовится кого-то или что-то уничтожать. Это его профессия. Для этого его учат ненавидеть, а ненависть — в сущности очень поэтическое состояние души.

— Не спорю, — улыбнулся Уишем, — может быть…

— Но я пришел не для того, чтобы щеголять парадоксами. Я хотел посоветоваться с вами, мистер Уишем. Одна из местных дам познакомила меня с несколькими своими приятелями, которые обсуждали в моем присутствии… ну, скажем, не совсем приятные для нас вопросы, например исчезновение Сесиля Строма, побег Баушера и Карсона и кое-что еще. Я, естественно, попытался рассеять их сомнения, но у меня впечатление, что доверяют они мне все-таки не до конца. Вначале я думал, что смогу держать группу под контролем. В конце концов, мало ли о чем болтают иски, тем более что большинство из них типичные либералы, склонные к пустой болтовне. Знаете, эдакие бесстрашные рыцари пустой фразы…

— Прекрасно сказано, — улыбнулся Уишем. — Надо запомнить.

— Но теперь я начал беспокоиться. Чем ближе день Омега, тем осторожнее мы должны быть.

— Естественно.

— И я решил ввести вас в курс дела…

— Спасибо, но я думаю, в данном случае мы можем быть спокойны.

— В данном случае? Но я же еще ничего не сказал…

Уишем усмехнулся и потер переносицу. Никак не отучишься от привычных жестов, тут же сделал он себе выговор.

— Люди моей профессии тоже немножко тщеславны, — сказал он. — Все мы в глубине души немножко дети, все мы любим иногда похвастать… Вы ведь хотели рассказать мне о мисс Дойчер, Фредерике Мукереджи, Лайонеле Брукстейне и Синтии Краус? Угадал?

— Вполне, — беспомощно развел руками Антуан Куни, — но как вы могли узнать?

— О, маленькие профессиональные секреты. А если говорить откровеннее, один из перечисленных мною членов группы уже был у меня. И не раз.

— Надеюсь, ко мне у него или нее претензий не было?

— Наоборот. Вы — столп Ритрита, дорогой мистер Куни.

В глубине души Куни испытывал определенное раздражение. Столько сомнений, столько нелегких решений, столько мыслей о Рут Дойчер — и все напрасно. Все время он был на предметном стеклышке микроскопа, и этот профессиональный шпик развлекался тем, что подкручивал винт фокуса и наблюдал ползавших в поле зрения букашек. Глупо, сказал он себе. Глупая обида. Но все равно его дух был непривычно раздражен. Разумеется, он не ждал, чтобы Уишем вытянулся перед ним, щелкнул каблуками и поздравил с патриотическим поступком. Но все же, но все же… В конце концов, он все-таки генерал.

— А как в целом состояние наших подопечных? Я имею в виду весь Ритрит? — спросил он.

— Ну, я бы сказал, вполне приемлемое. Конечно, когда в одном месте собраны сто с лишним ученых, возникают различные завихрения. Но с другой стороны, эти люди в массе завистливы, нетерпимы и охотно информируют власти друг о друге. — Уишем усмехнулся и выдвинул ящик стола. — Видите папочки? Вот, достаю наугад и читаю: «Уважаемые члены совета! Прошу понять меня правильно. Если я хочу сообщить вам о некоторых взглядах Клауса Форбхайма, то лишь потому, что желаю ему добра. Мистер Форбхайм несколько раз говорил мне, что вся затея с Ритритом весьма сомнительное предприятие, преждевременное и непродуманное, что нельзя создавать обособленную группку думающих существ, даже искусственных, потому что человек может нормально функционировать только в обществе. Возможно, мистер Форбхайм действительно крупный ученый в области получения нефти из битумных песков, я в этом деле не специалист, но взгляды его на Ритрит и фонд Калеба Людвига кажутся мне глубоко неверными. К тому же он сам страдает от этих мыслей, он признался мне в этом. Именно поэтому я и обращаюсь к вам. Это не донос, а просьба о помощи Клаусу Форбхайму…» Заметьте, ни один из авторов писем членам совета в этом досье не считает себя доносчиком. Все движимы только самыми благородными побуждениями, и если они подписываются всякого рода «доброжелателями» и «наблюдателями», то исключительно, как они объясняют, из скромности. Так что будем ждать осуществления наших планов спокойно. Тем более, что осталось не так уж много дней.

— Вы меня успокоили, мистер Уишем, до свидания.

Антуан Куни вышел из дома совета директоров. Поразительно все-таки самоуверен этот бывший генерал Иджер из Разведывательного агентства. Самоуверен и неприятен. И снисходительный тон его раздражал. Хотя по существу, конечно, он прав.

Он подумал о Рут Дойчер и горько усмехнулся. Боже, сколько нежности он израсходовал на глубоко чуждого ему человека. А может быть, именно она и была тайным агентом надутого шпика. Что ж, вполне возможно. А он чуть ли не наизнанку выворачивался перед ней. Боже, как он, наверное, был смешон в ее глазах! Но роль свою она играла отлично, ничего не скажешь. До разговора с Уишемом он готов был поклясться, что она испытывала нечто большее, чем простое желание поболтать с ним.

Антуан Куни усмехнулся. Все это были пустые слова, за которыми он пытался спрятаться, как за дымовой завесой. Электронная душа его саднила и трепетала, и мысль о том, что больше он не будет держать тоненькую руку Рут Дойчер в своей, была болезненна. Прожить шестьдесят три года, быть всю жизнь кадровым военным, гордиться четкостью своих мыслей и умением управлять собой — и такой жалкий и смешной финиш…

А может быть, она ни в чем не виновата? Он ощутил внезапный прилив надежды. Такой внезапный, что ему почудилось, будто что-то подтолкнуло его, погнало к лабораторному корпусу. Он нашел ее в лаборатории. Она взглянула на него и удивленно подняла брови:

— Антуан? Что-нибудь случилось?

Он даже не придумал заранее, что сказать. Он становится неуправляемым, подумал он, и мысль испугала его. Он, привыкший рассчитывать и взвешивать каждый свой шаг, стоит перед рыжеволосой женщиной и не знает, что сказать, не знает даже, для чего он пришел.