Экспедиция зоологов выяснила, что они живут по крайней мере в пять раз дольше обычных, гораздо быстрее размножаются, и это обстоятельство делает крыс настоящим бедствием.
Они уничтожали посевы, загрызали домашнюю птицу, нападали даже на коз и овец. Зоологи долго спорили, являются ли эти крысы только разновидностью или же их следует выделить в особый вид…
Борис ПОЛЯКОВ
«МОЛВА»
9 марте этого года в Москве проходило организованное ЦК ВЛКСМ и ССП СССР V Всесоюзное совещание молодых писателей. «Искатель» предоставляет свои страницы участнику этого совещания московскому писателю Борису Полякову.
Середина июля 1941 года.
«У меня чудесное настроение! Капитан представил меня к награждению орденом «Румынская корона». Еще десять дней, и я впереди своих солдат войду в Одессу… Говорят это изумительный город!»
«Солдаты! Враг разбит на всем фронте. Сделайте последнее усилие, чтобы закончить борьбу, не отступайте перед яростными контратаками противника. Только вперед! За два дня вы овладеете самым большим портом на Черном море. Вы покроете себя славой. Весь мир смотрит на вас, весь мир ждет вашего вступления в Одессу. Будьте на высоте. Ваша судьба в ваших руках».
«Господин генерал Антонеску приказывает: Командиров соединений, а также командиров полков, батальонов и рот, части которых не наступают со всей решительностью, снимать с постов, предавать суду, а также лишать права на пенсию. Семьи солдат, не идущих в атаку с должным порывом или оставляющих оборонительную линию, лишать земли и пособий на время войны. Солдат, теряющих оружие, расстреливать на месте. Если соединение отступает без основания, начальник обязан установить сзади пулеметы и беспощадно расстреливать бегущих. Всякая слабость, колебания или пассивность в руководстве операцией будут караться беспощадно.
Враг бросил на штурм Одессы восемнадцать дивизий — пехоту, кавалерию, танки. Фашистские самолеты бомбили город, порт.
«Части Красной Армии и Военно-Морского Флота, — сообщала листовка, расклеенная по городу, — вместе со всеми трудящимися Одессы героически отбивают атаки озверелого врага, нанося ему тяжелые удары. Проявим еще большую храбрость и отвагу в борьбе за родную Одессу!»
Со степи город спешно опоясывали траншеями и противотанковыми рвами. На строительстве оборонительных сооружений работали все, кто мог держать в руках кирку, лопату, лом, — старики, женщины, подростки. На Степовой, Дальницкой и других выбегавших в степь улицах баррикады — горы мешков с песком и известнякового камня — возвышались до крыш домов. Город превращался в крепость.
В один из этих дней Яшу неожиданно вызвали в райком комсомола.
— Все так же рвешься в бой? — спросил секретарь райкома комсомола, едва Яша перешагнул порог кабинета.
Прищурившись, Яша недоверчиво посмотрел на секретаря. Чего это он вдруг? Говорили вроде недавно. Недели две назад, «Придет еще твое время, повоюешь, — сказал тогда секретарь Яше и, посмотрев на него усталыми, воспаленными глазами, добавил: — А пока собирай хлопцев — айда рыть окопы». «Винтовку — и на фронт», — стоял на своем Яша. «Лопату в руки — и рыть окопы», — повторил секретарь жестко и, прикрыв ладонью Яшино заявление, дал понять, что разговор окончен. А вот сегодня его вызвали в райком.
— Да разве один я, многие ребята хотели бы сейчас быть там, — после небольшой паузы ответил Яша, кивнув головой в сторону, откуда доносился гул канонады.
— Почему же до сих пор не среди бойцов?
— Пробовали, не получилось, — он горько усмехнулся, вспомнив, как первый раз их вернули с полдороги, а второй — почти с передовой…
— А траншеи рыли?
Вместо ответа Яша молча показал ладони, покрытые желтыми бугорками мозолей.
— Вот что, — секретарь встал, заходил по кабинету, — Вашу мореходку скоро эвакуируют…
Сердце у Яши екнуло. Неужели придется уезжать с училищем? «А как же родные? — хотел спросить он. — Ведь дома больной, парализованный отец, мать, сестренка, брат Лешка».
Вдруг ухнуло так, что задрожали стекла, и в стакане, стоявшем на столе, задребезжала ложечка.
— Дальнобойными бьют, — определил секретарь. Он вынул из стакана ложечку, положил на ворох бумаг.
— Тут один человек заходил, смотрел заявления ребят, которые на фронт просятся. Твое заявление его заинтересовало.
Затем, ничего не объясняя, неожиданно спросил:
— Где санаторий Дзержинского, знаешь? Завтра вечером направляйся туда. Спросишь дядю Володю. Можешь идти.
— Гордиенко! — остановил он Яшу, когда тот уже пробегал мимо его окна. — Отнеси, пожалуйста, вот это на радио… Да, на Манежную, сорок девять, где раньше был Дом народного творчества. Здесь стихи фронтовиков!
Через открытое окно он протянул Яше пакет.
Почему такая таинственность? — размышлял Яша, шагая по улице. При чем тут санаторий? Может, в отряд добровольцев записывают там? Но зачем тогда обращаться к какому-то дяде Володе? Отряд, даже добровольческий, наверняка возглавляет командир. А у командира — звание… И почему, наконец, надо идти в санаторий завтра, а не сегодня? Да и что особенного в его заявлении? «Хочу бить фашистских гадов. Прошу направить добровольцем на фронт». Вот и все. Подпись. Число. Примерно так писали в своих заявлениях и другие ребята — Саша Чиков, Николай и Ваня Музыченко, Гриша Любарский, родной брат Алексей, которого не взяли в армию из-за плоскостопия.
День был солнечный, теплый. С моря дул свежий солоноватый ветер. На Манежной улице у возведенной баррикады мальчишки гоняли мяч. Возле дома сорок семь две чернявенькие девчушки — видимо, сестрички, так как были одеты в одинаковые синие платьица, — играли в классы. Еще одна девочка — она была в розовой вязаной кофточке — стояла в тени под акацией и наблюдала за игрой. На ступеньках дома сидела женщина с грудным ребенком.
Яша подмигнул девочкам, на одной ноге проскакал по квадратам, обозначавшим классы, и вбежал в подъезд дома сорок девять. На стенах длинного коридора висели гитары и мандолины, акварели и портреты. Здесь же, в коридоре, пожилая женщина в очках в золотой оправе сидела за небольшим столом и что-то печатала на стареньком «Ундервуде». К столу был прислонен большой пузатый контрабас. Недалеко от женщины на высоком стуле восседал молодой парень с винтовкой. Увидев Яшу, парень наклонил к себе штык винтовки: давай, мол, сюда.
— А, стихи фронтовиков! Это ей, — он кивнул в сторону женщины.
Та глянула на Яшу поверх очков, молча указала глазами на край стола.
— Внимание! Воздушная тревога! — раздался вдруг из тарелки репродуктора, висевшей над входной дверью, голос диктора.
— Тебе, мальчик, лучше переждать здесь, — посоветовала женщина, не отрываясь от своего занятия.
В следующее мгновение дом вздрогнул от страшного взрыва. С потолка и стен посыпалась штукатурка. Упали, жалобно зазвенев струнами, гитары и мандолины. Входная дверь распахнулась, оглушительно захлопнулась и снова раскрылась. За первым взрывом последовал второй, еще более сильный. Пронзительно вскрикнула, схватившись за голову, женщина. Грохнулся, слетев со стула, парень. Яшу тоже швырнуло на пол, и, упав, он поранил руку о разбитый контрабас.
