Бутч Джанней был на полпути к дому, когда увидел, как на него стремительно двинулась огромная черная туча, края которой, казалось, волочились по земле. Он видел, как она ширится, захватывая всю южную часть неба, как в ней вспыхивают бледные электрические разряды, и слышал все приближающийся гром. Поднялся сильный ветер, полетели щепки, сломанные ветки деревьев, осколки чего-то, и вот уже какие-то огромные предметы проносились над ним, но в быстро сгущающейся тьме он не мог рассмотреть их. С трудом, повинуясь инстинкту, он выбрался из машины. У Бутча не было сил сопротивляться, и ветер поволок его к берегу реки. На мгновение он оказался в самом аду, в самом черном центре его. В тот же миг автомобиль подпрыгнул, перевернулся, завертелся на месте и понесся беспомощными неровными скачками вдоль хлопкового поля.

И тут возник звук, а он был частью этого звука, потому что звук поглотил его, завладел им настолько, что вне этого звука он перестал существовать. Это не было собрание отдельных звуков, это был просто звук сам по себе, невыносимо резкий, зловещий аккорд, когда будто чья-то гигантская рука ударила по струнам мироздания.

Грохот и вой ветра слились воедино, срослись, стали неразделимыми, они пригвоздили его к берегу, и ему казалось, что его распяли. Потом основной мотив раскололся и стал прерывистым, как пальба из гигантской пушки, как разрывы падающих бомб. Временами, теряя сознание, он чувствовал, что это им палят из пушки, что его понесло в пространство, сквозь ослепляющую, терзающую мглу прутьев и веток.

Какое-то время он ничего не видел, только знал, что лежит между двух ветвей на вершине сосны, а кругом пыль, и дождь, и полная тишина; лишь гораздо позже он догадался, что дерево, на котором лежал, было вырвано с корнем, и его случайное пристанище среди сосновых игл находилось всего в пяти футах от земли.

— Эй! — закричал он изумленно. — Эй, кто-нибудь! Вот так ветер! Ну и ну!

Все его тело ныло, когда ему удалось спуститься на землю. Он направился было к дому, но остановился в растерянности: почему отсюда открылся вид на Бендингскую церковь? Ведь раньше ее заслоняла целая роща! Он еще не знал, что ураган — как позднее выяснилось, это был торнадо — прорубил в лесу просеку в четверть мили шириной, и поэтому он никак не мог понять, где же все-таки оказался. Должно быть, где-то рядом с домом Болдвина, но, перебравшись через беспорядочно громоздившиеся стволы, Бутч увидел, что дом Болдвина исчез, а потом, с ужасом оглядываясь вокруг, он понял, что нет больше и дома Некровни, который стоял на холме, и дома Палтцера, который был у подножия. Нигде ни огонька, ни звука, только дождь стучал по сваленным деревьям.

Он бросился бежать. И, увидев вдали очертания отцовского дома, радостно закричал: «Ого-го-го!» — но, подбежав ближе, почувствовал: чего-то не хватает. Не было ни одной из хозяйственных построек, пристройка, в которой находилась комната Пинки, была тоже полностью снесена.

— Мама! — заорал Бутч. — Отец! — Никто ему не ответил.

С заднего двора выполз пес и стал лизать ему руки.

Двадцать минут спустя доктор Джанней остановил машину перед своей аптекой в Бендинге. Было совсем темно. По улицам ходили люди с фонарями. Через минуту вокруг него собралась толпа. Доктор торопливо отпирал аптеку.

— Пусть кто-нибудь откроет ворота в старой больнице Виггинса. — Он указал на здание на другой стороне улицы. — У меня в машине шестеро тяжелораненых. Помогите мне вытащить их. Доктор Бехрер здесь?

— Да, он здесь, — ответили из толпы.

Доктор с чемоданчиком в руках пробирался сквозь толпу и при свете фонарей столкнулся лицом к лицу с Бехрером. Сейчас они забыли о том, что раньше не любили друг друга.

— Бог знает, сколько еще будет пострадавших, — сказал доктор Джанней. — Я сейчас возьму бинты и дезинфицирующие средства. Наверное, будет много переломов. — Он обернулся к толпе. — Пожалуйста, принесите бочонок с водой.

— Я пока что начну, — сказал Бехрер. — Человек шесть кое-как сами добрались сюда.

— Что вы предприняли? — требовательно спросил Джанней у тех, кто шел за ним по пятам. — Звонили в Бирмингем или в Монтгомери?

— Телефонные провода повреждены, но телеграф работает.

— Пусть кто-нибудь разыщет доктора Кохена из Веттлы, и скажите всем, у кого есть машины, чтобы ехали по направлению к Виллард Пайка и прочесали бы всю местность до Корсики. На перекрестке у негритянского магазина не осталось ни одного дома. Когда я проезжал там, толпы раненых проходили мимо, но моя машина была уже битком набита.

Отдавая распоряжения, он вытаскивал пакеты с бинтом, ватой, дезинфицирующие средства, разные лекарства и все это сваливал на одеяло.

— Я думал, этого добра у меня гораздо больше! Хотя, стол! Нужно посмотреть, не осталось ли каких-нибудь медикаментов там, где была аптека Уоллни. Поезжайте прямо через поля, по дорогам не проехать. Вот ты, в кепке, — тебя зовут Дженкс?

— Да, доктор.

— Видишь все это тут, на одеяле? Так вот, бери, что видишь похожего, и тащи сюда. Понятно?

Доктор вышел на улицу и увидел, что жертвы катастрофы прибывали в город сплошным потоком: брела женщина с тяжело раненным ребенком; на телеге, которую тащил осел, вповалку лежали стонавшие негры; шли мужчины, похожие на умалишенных, бормотавшие жуткие бессвязные слова.

И повсюду — истерика, и ужас, и вспыхивающие в темноте фонари.

У дверей больницы, которую три месяца назад закрыли из-за отсутствия больных, люди выстраивались в длинную очередь. Доктор прошел сквозь строй обескровленных лиц и устроил себе приемную в первой же палате, благодаря судьбу за то, что в больнице оказалось так много пустых коек. В палате через коридор уже работал доктор Бехрер.

— Принесите мне полдюжины фонарей, — распорядился Форрест.

— Доктору Бехреру нужны йод и пластырь.

— Возьмите… Пожалуйста, Шинки, встань у дверей, и пусть сначала вносят только тех, кто не может ходить. Попросите сбегать в бакалейную лавку — нет ли там свечей.

За окном на улице стало вдруг шумно: кричали женщины, кто-то громко отдавал распоряжения добровольцам, взявшимся расчистить дороги, — напряженные, прерывистые голоса людей, доведенных до крайности. Около полуночи прибыл первый отряд Красного Креста. И хотя теперь к трем работавшим докторам прибавилось еще двое, время было упущено. Уже к десяти часам стали привозить трупы, их было двадцать, двадцать пять, тридцать, потом сорок — список мертвых все увеличивался. Этим уже ничего больше не было нужно; сложенные в гараже за домами, они могут подождать. А поток раненых — сотни и сотни людей — все продолжал нарастать, наводняя старое здание больницы, рассчитанное от силы на восемьдесят человек. Ураган лишил их рук, ног, ребер, у них были повреждены шейные позвонки, растерзаны спины, уши, локти, веки, носы; раны, нанесенные летящими досками, случайными осколками в случайных местах. И всех их, живых или мертвых, доктор Джанней знал в лицо и почти всех — по именам.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, с Билли все в порядке. Подержите его, нужно сделать ему перевязку. Люди прибывают в город каждую минуту, но кругом так темно, что им не найти дороги.

— Миссис Оаки, все будет хорошо. Сейчас Ив прижжет вам рану йодом. А я осмотрю этого мужчину.

Два часа ночи. Старый доктор из Веттлы устал и ушел спать, но теперь прибыли новые люди из Монтгомери, и его было кем заменить. В воздухе, тяжелом от дезинфекции, бормотание бесчисленных людей сливалось в невнятный шум, который, нарастая, обрывками продирался к сознанию доктора.

— И я перекувырнулся, и снова и снова. А он все толкал меня. И тут я натолкнулся на куст и ухватился за него…