И парня жалко, ведь лет на двадцать попадет! Им-то на это плевать! «Ну а мне что, больше всех надо?» — задавался вопросом Ершов. До пенсии-то охота, конечно, дожить, каких-то четыре года осталось… А как же с совестью быть? Впрочем, Ершова заедала не столько совесть, сколько ненависть к этим мафиози, хозяевам жизни.

Холодная ненависть, излучаемая из глаз Сафарова, не вызывала у Ершова ответного чувства. Поведение парня и при аресте, и при допросе внушало уважение. Видно, что смелый. Только уж чересчур горячий! Как бы в камере на рожон не полез, еще блатные на перо посадят или удавят! Надо поддержать парня, как бы там дальше события ни разворачивались.

— Послушайте, Сафаров! Не для протокола. Я не верю, что вы убийца. Вы оказались не в то время и не в том месте, к тому же не то сделали, когда на начальника поперли, не надо было так горячиться. Похоже, вас хотят сделать козлом отпущения. Мой вам совет: наймите хорошего адвоката. И пусть добивается, чтобы вас выпустили под подписку о невыезде. Прямых улик на вас нет, но я вам этого не говорил.

Сафаров угрюмо-скептически молчал…

Ершов шелестел бумажками, буквально шил дело Сафарова, когда зазвонил телефон. В трубке раздался взволнованный голос вдовы Семкина:

— Сергей Эросович! Это Семкина! Приезжайте скорее! Меня, кажется, ограбили! Все квартиру переворошили!

— Да, Елена Станиславовна! Сейчас выезжаем! — На самом деле, Ершов мог попросить ее перезвонить по ноль-два, потому что не в его компетенции заниматься ограблениями. Но он решил, что, может быть, ограбление как-то связано с убийством, к тому же очень хотелось видеть эту вдову, красивую женщину, о которой не переставал думать с той встречи. Ершов набрал номер дежурного.

Поиск по горячим следам ничего не дал. Да и следов, как таковых, не было. Похоже на работу профессионала. Дверь была открыта или отмычкой, или ключом, экспертиза покажет. Сигнализация отключена, стало быть, домушник не только знал о ней, но и умел «обращаться».

Елена Станиславовна сидела в углу на стуле и задумчиво наблюдала за экспертом-криминалистом, который аккуратно макал кисточку в порошок и обрабатывал лакированные поверхности. Ершов поздоровался. Семкина кивнула. Выглядела она все так же превосходно, несмотря на смерть пусть не любимого, но, по крайней мере, близкого человека и квартирную кражу. И вела себя отнюдь не истерично, как в их прошлую встречу, что шло ей гораздо больше. Вполголоса, почти шепотом, чтобы не мешать оперативникам, Ершов спросил:

— Елена Станиславовна, как вы считаете, связано ли это с убийством вашего мужа?

— Теперь я уверена, что да. Я вам должна признаться, что не все тогда сказала, а зря. Они, кажется, и меня теперь собираются преследовать. Сергей Эросович, мне страшно! Вы посмотрите, два отличных замка, они их открыли. Квартиру я всегда оставляю на сигнализации во вневедомственной охране. Сейф аккуратно вскрыт. Там были деньги, я уже говорила товарищу лейтенанту, — женщина показала жестом на милиционера. — Относительно крупная сумма. Порядка двухсот тысяч рублей. Но не в этом дело. Я думаю, они искали бумаги.

— Не могли бы вы подробнее рассказать об этих бумагах? — Ершов хорошо понимал вдову и ее страхи. Как ни странно, для того чтобы он возник, бывает недостаточно основной причины. Нужен эмоциональный толчок. Напугало-то ее не само вторжение в жилище как таковое, а то, как мастерски оно было выполнено.

— Вы знаете, хотя отношения у нас были не ахти, Леша имел обыкновение советоваться со мной по вопросам работы. Я по специальности экономист, и он очень ценил мое мнение. Эти бумаги он таскал то на работу, то домой. Это как бы дополнительный материал в конкурсную документацию. У него один знакомый в Госдуме, в бюджетном комитете. На ближайшие два года планируется субсидирование отечественной промышленности, как раз по нашему направлению. Но штука в том, что эти цифры должны более или менее соответствовать данным технико-экономического обоснования проекта, который выносится на тендер. А кроме того, инфляционные расчеты должны определенным образом соотноситься с предполагаемой прибылью. Бюджетные цифры пока засекречены, а без такого расчета проект вряд ли выиграет. Это принципиально важно. Поэтому Балакирев и попросил Лешу потихоньку, неофициально, доработать эту часть проекта, чтобы он в целом смотрелся более выигрышным. Все-таки в комиссии будут участвовать люди из правительства, у которых эти бюджетные цифры в голове сидят. Так вот, Леша всегда держал бумаги на работе, изучал их и дорабатывал проект. Изредка только брал их домой. В тот вечер как раз они находились дома. Когда это случилось, я взяла бумаги на работу, чтобы изучить и посмотреть, как их можно использовать. Не найдя этих бумаг на «Эвансе», они, видимо, решили поискать их у меня. Я уже боюсь… А вдруг они теперь за мной охотиться будут!

— Будут, Елена Станиславовна, — «успокоил» Ершов. — Обязательно будут. Так что в наших с вами интересах как можно быстрее найти преступников. К тому же вы можете рассчитывать на мою личную помощь, звоните в любое время.

«Вот, оказывается, кто проводник интересов Семкина в конкурсной комиссии, Балакирев, — удовлетворенно про себя заключил следователь. — По крайней мере, выпадает из списка подозреваемых в связях с мафией. Надо будет с ним еще побеседовать».

— Скажите, а известен вам некий Гузьков Иван Матвеевич?

— Вы и про него знаете? Еще бы не известен! Основной конкурент. Он и уговаривал Алексея оставить этот проект, денег предлагал. Потом угрожать начал. Вообще, у них довольно темная компания. Непонятно, чем занимаются. Мебель — только прикрытие.

— Что же вы раньше обо всем этом не сказали?

— Мне кажется, это бесполезно. Балакирев, который из банка, говорил, это мафия, с ними лучше не связываться…

Вот, блин, женская логика! Как будто в милиции волшебники работают, сами должны обо всем догадаться!

Подошел лейтенант, спросил, не пропало ли что-нибудь еще. Елена Станиславовна рассеянно ответила, что вроде нет. Лейтенант задал еще несколько вопросов, после чего милиционеры оперативно-следственной группы, попрощавшись, удалились.

— Сергей Эросович, вчера мне позвонил мужик, посочувствовал, сказал, что они ждут уплаты взносов. Сказал, что нужно обсудить кое-что. И еще добавил, чтобы не беспокоилась, они «разберутся» за мужа. Это местная крыша, Алексей был с ними в хороших отношениях, если так можно выразиться по отношению к рэкетирам.

— Уверены, что это именно те, кому он платил?

— А кто же еще? И ведь получается, они в курсе событий, раз обещают разобраться с убийцей.

— Так уж безоговорочно верить им я бы не стал, но проверить надо. Не знаю, даст ли мне начальство санкцию на прослушку, слишком уж они зациклились на этом несчастном грузчике, который перед гибелью вашего мужа поссорился с ним. Но вот, возьмите, пожалуйста, диктофон, записывайте все разговоры. Кстати, не мешало бы и ваши разговоры с Балакиревым записывать. Я обещаю, что его подставлять не буду. И сообщайте мне о всех ваших встречах, договорились?

— Хорошо, попробую.

Ершова, как это ни кощунственно — до конца траура еще далеко, — непреодолимо влекло к Елене Станиславовне. Похоже, и на ней отразилось его настроение. Видимо, женщина всегда чувствует, когда нравится мужчине.

Понимая, что делает не совсем правильно, вдова предложила:

— Сергей Эросович, у меня есть коньяк. Очень хороший, армянский, настоящий. Надо помянуть Алексея.

За службу Ершова не очень часто, но были такие случаи, когда его угощали по тем или иным поводам. Как правило, отказывался, не любил пить на службе. На этот раз без колебаний согласился. Если бы отказался, потом бы он этого себе не простил. Ершов себя знал.

Елена Станиславовна, небрежно расшвыривая попадающиеся под ноги после воровского погрома вещи, поставила на стол коньяк, подошла к холодильнику. Достала, что попалось под руку. Соорудила на скорую руку по-капиталистически скромную закуску. Понемножку красной и черной икры, масло, нарезку семги, сервелат, орехи, шоколад и тонкие ломтики батона. Коньяк вдова щедро разлила в большие пузатые рюмки. Граммов, наверное, по сто пятьдесят налила, на глазок оценил Ершов.