— В городе оставаться опасно, — стоял на своём Алкомор.

— Разумно, — согласился Зарох, — но всё же в течение следующих трёх дней я предлагаю город не покидать. А там… там видно будет, — неопределённо добавил он.

До самой полуночи спорили покинутые Учителем ученики, прийти не решаясь к единому мнению.

И никто не заметил из них, как следом за братьями Наоном и Теразаром исчезла и тень Вифокура.

«Благое ли дело я совершил, предав Учителя в руки врагов его?» — думал Адус, борясь с желанием отхватить топором кисть с зажатыми в неё монетами. В памяти, шаг за шагом, всплывали события вчерашнего вечера…

Тайная вечеря. Учитель в кругу учеников своих. Мир и согласие царят среди них — но уже чёрная туча событий грядущих неумолимой, незримой тенью наползает на их братство. Тихо, как бы самому себе, говорит Учитель о неизбежном, что должно постичь его в ночь эту; о предательстве одного из них, о казни, страданиях и смерти, о воскресении на третьи сутки, в день праздника великого. Тихо, но ясно льётся его речь, слова понятны и лишены двусмысленности — но не внемлют ему ученики его, поглощены они решением важной проблемы: кому из них по правую руку сидеть от Учителя, а кому по левую. И лишь Адус весь внимание: вдруг с такой ясностью постигает он Учителем сказанное, что вера в речённое вспыхивает ярко в сердце его. Нисходит прозрение, душа раскрывается навстречу Учителю. «Что делаешь, делай скорее!» — говорит тот, и знает уже Адус: не в силах он противиться воле его, должен он сделать то, что предрекает Учитель. Это приказ, и Адус не может ослушаться, велением свыше предопределены действия его. Избран он самою судьбою, дабы орудием стать в руках Господа. С радостью покидает Адус Учителя и спешит во дворец Верховного Жреца. Если грядёт воскресение, думает по дороге он, то много ли смерть для Учителя значит? Ведь он, Адус, — единственный, кто исполнить способен пророчество, недаром Учитель из Двенадцати избрал его, остальным же ученикам иные отведены роли.

Предательство ли это? Разве можно предать Бога?..

Топор безвольно упал на земляной пол хижины…

Мутным бельмом пробилась сквозь мрак луна, слепо пошарила по земле, словно ища что-то очень важное, — и вдруг замерла, прозревшая, над Священным Городом. Скользкими, зловещими тенями наполнился мир, зароились ночные жизни, в часы дневные не смеющие показаться на свет Божий, чёрные мысли и тёмные желания обрели плоть, пробудились, восстали из небытия, овладели землей. Вселенская стихия, неумолимая, не знающая пощады, небесным роком пронеслась над Священным Городом — и уступила стихии человеческого греха.

Древний, в три обхвата платан надёжно скрывал в тени своей тень Вифокура. Часы на Башне Наместника только что отсчитали одиннадцать ударов.

Ждать пришлось недолго. Вскоре по каменистой тропе прошествовала группа людей: двое мужчин с тяжёлой ношей и чуть поодаль — три женщины.

— Осторожно, Торий! — донёсся до Вифокура приглушённый голос одного из них, и ученик без труда узнал Иоса, богатого купца из Маревии, члена городского совета. Вторым был Торий, некто из касты жрецов; оба тайно верили в слово Учителя. В облике одной из женщин различил Вифокур безутешную мать казнённого.

«Куда они несут его? — в недоумении думал ученик. — Неужели Иос отважится похоронить Учителя в своей гробнице?»

Он не ошибся: конечным пунктом погребальной процессии, действительно, оказалась каменная гробница, вырубленная в цельной скале. Огромный круглый валун, закрывающий вход в гробницу, был сейчас отодвинут. Чёрной дырой, подобно разверстой пасти беззубого великана, зиял вход. Одна из женщин, освещая дорогу факелом, первой вошла внутрь гробницы. Остальные последовали за ней.

Обряд погребения, выполняемый с великим тщанием, совершался более часа. Дважды покидал гробницу Торий, и дважды возвращался с полными корзинами, от которых далеко веяло благовониями и ароматом пряных трав. Вифокур хорошо знал обычаи отцов, знал он и традиционный порядок погребального действа: тело умершего умащивали благовониями, пеленали в грубую ткань, снова сыпали благовония, снова пеленали — и так до тех пор, пока не кончались и благовония, и погребальные одежды. Ароматические травы и специально приготовленные мази оказывали на тело умершего бальзамирующее действие и надолго сохраняли от тления и разрушения временем.

Бой часов на Башне Наместника вывел Вифокура из задумчивости. Полночь. «Пора бы им возвращаться», — с нетерпением подумал ученик, ёжась от холода. И, словно во исполнение его желания, на пороге гробницы показался Иос с зажжённым факелом в руке. Следом за ним вышли и остальные.

— Мир праху твоему, Учитель, — тихо произнёс Иос и поклонился. Женщины зарыдали, причитая о безвременно ушедшем в мир иной наставнике, сыне и друге.

Иос выдернул опору из-под огромного валуна, и тот, сотрясая землю великою своею массой, грохоча и будя эхо в далёких скалах, скатился по наклонному желобу вниз и плотно закрыл собою отверстие входа в каменную гробницу.

— Дело сделано, — сказал Торий вполголоса, отряхивая с одежд остатки благовоний. — Пора уходить, купец.

Тот молча кивнул. Вскоре все пятеро покинули место погребения Учителя и скрылись в ночной мгле. Вифокур остался один.

Но один ли?

Случайный лунный блик, отразившийся от бронзового щита воина, заставил ученика вздрогнуть и плотнее прижаться к стволу платана. Да, он был не единственным свидетелем погребения Учителя: два стражника — Фал и Клет, выполнявшие роль палачей и по долгу службы обязанные проводить казнённого в последний путь, молча наблюдали за обрядом погребения с соседнего холма. Но теперь, когда необходимые формальности были соблюдены и долг более не тяготел над ними, воины покинули свой пост и направились к Башне Наместника, дабы возвестить о смерти лжепророка и предании его земле. Путь их лежал мимо платана, в тени которого скрывался Вифокур.

— Собаке собачья смерть, — презрительно процедил сквозь зубы сотник Фал, поравнявшись с затаившимся учеником.

— Собаке ли? — выразил сомнение его попутчик.

— Уж не уверовал ли ты в этого бродягу? — насмешливо бросил Фал.

— Он умер как святой, — задумчиво отозвался воин.

Фал резко захохотал, и ночь поспешила ответить ему многократным эхом. Ворчливо залаяли псы.

— Бредни свихнувшегося свинопаса! Забудь о нём, Клет.

Они удалились. Вифокур долго ещё следил за ними взглядом, пока не убедился, что беспрепятственно может покинуть укрытие.

Путь его лежал к Адусу — недаром же выслеживал он бывшего казначея Учителя!

Вспышкой молнии сверкнула вдруг страшная мысль — и ослепила на миг разум несчастного Адуса. «Уж не ошибся ли я?! И не игра ли всё это бессовестного лжеца? Кто же он — Бог или обманщик? Святой или безумец? Кто ты, Учитель? Ответь! Дай знак страждущему Истины!»

Адус похолодел от одной мысли о возможной ошибке. Вера в Учителя, столь незыблемая до сих пор, дала трещину, пошатнулась — и вползло в душу его сомнение, словно змей ядовитый, и отравило дьявольским «а вдруг». Свет Истины внезапно заволокло туманом, неверие овладело им — но и вера не покинула его, а только лишь потеснилась, отступила, дала в душе место своей противоположности. Обречённый на отчаяние, повис он над пропастью, между двумя берегами, не пристав ни к тому, ни к другому.

Авантюрист или пророк?!.

…Дверь хижины скрипнула, и на пороге бесшумно возникла тень Вифокура. Отблески пламени упали на его точёное, бледное, бесплотное чело. Адус невольно схватился за кинжал.

— Что нужно тебе в моём доме? — грозно спросил он, стоя лицом к лицу с нежданным гостем.

— И твой язык ещё не отсох, презренный предатель?! — гневно прошипел Вифокур, бледнея больше прежнего.

— Если ты пришёл оскорбить меня, то я укажу тебе на дверь.

— Ты посмеешь? Ты — предавший Учителя на смерть! Убийца, лишённый чести…