Рен так сильно желала сопротивляться ему, но боль — и физическая, и душевная — начала стихать под воздействием человека, сломавшего ей жизнь. Как такое возможно? Она приоткрыла свои кровоточащие губы, позволяя языку Риза коснуться их. В ней проснулось стремление к большему, но Риз отстранился, чем сильно смутил ее. Его взгляд был, как у дикого животного: безумный и яростный. Он оскалился, обнажая зубы. Рен жаждала широко раскрыть рот и выпустить из легких леденящий душу крик, но, как и много лет назад, она попала под власть его заклятия. Взгляд его голубых глаз пронзал ее, заставляя затаить дыхание и не оставляя другого выбора, кроме подчинения. Его руки, возможно, и не сжимались вокруг ее горла, но они крепко держали ее сердце и доставали до самой глубины души.
Риз склонился к ее губам, дрожащим от непреодолимого страха, и, высунув язык, снова начал слизывать с них кровь. Рен почувствовала пульсацию между обнаженных бедер и возненавидела себя. Она принадлежит ему. И это не изменится никогда. Даже будучи с другим мужчиной — как это случилось с Константином — она страстно желала быть взятой так, как брал ее Риз. У нее была другая программа: родившись грешницей, притворяться милым маленьким ангелом.
Рен была далека от непорочности, и Риз не мог дождаться момента, когда она поймет это.
— Почему твоя киска выбрита, Рен? — он замолчал и кончиками пальцев провел по чувствительной коже ее живота. Рен выгнулась под его прикосновением. Это разозлило Риза. Ему хотелось, чтобы она сопротивлялась. Он хотел сыграть в игру, где сам мог бы быть хозяином. Ему нужно подвести ее к тому, чтобы для нее в мире не осталось ничего и никого важнее Риза. Он должен опустить Рен на самое дно тьмы, сохранив при этом ей жизнь, но сломав душу. Чтобы от нее осталось лишь тело той, кем она когда-то была. Только тогда он ощутит ее своей, не опасаясь того, что она сбежит.
Плохой мальчик был готов к игре. Как бы сильно ему ни хотелось погрузить свой твердый член в ее тугую киску, Риз должен был сдерживать себя, помня о всей той изысканной боли, через которую планировал провести Рен. Состояние панического ужаса — отличная вещь, если его правильно использовать. Это надежный инструмент. И именно ужас является центральным моментом всех воспоминаний из жизни.
Вот этого и хотел добиться Риз. Он занес над головой сжатый кулак, и Рен попыталась уклониться от него на другую сторону кровати, но ее попытка с треском провалилась. Она продолжала свои попытки вырваться до тех пор, пока связанные запястья не начали кровоточить. Ноздри Риза заполнились металлическим запахом крови, закружившимся в воздухе. Он был абсолютно гармоничен с желаниями его вкусовых рецепторов. Губы Риза изогнулись в улыбке — один из признаков жестокости его намерений. О, сладкая маленькая Рен не представляла, что ей уготовано. Он хотел бы сжать ее в объятиях и, жестко вколачиваясь, трахать и трахать. Но для нее это было бы слишком легко, а Риз хотел правильно разыграть свои карты. Чтобы Рен осознала свое место, ей должно быть больно. Он должен сломать ее и сделать своей.
Рен хранила молчание, словно его маленькая кукла-марионетка, которую опьяняла мысль о спасении. В мире, где во главу угла поставлена молитва, спасения не получить никогда. Молитва — это всего лишь видимость. Из-за нее люди превращаются в ходячих безумцев, которые считают, что зло может обернуться добром. Риз был живым доказательством того, что молитвы не работают. Но, насколько бы ни были ему чужды эти условности, Риз выбьет из нее нужные слова и получит такое желанное искупление. Он не был уверен, настолько ли это важно для него теперь. Глядя в ее влажные глаза, очарованный струящимися из них слезами, он начинал думать, что может сделать ее своей навсегда.
— П-п-пожа-а-а-а-а-луйста! — Рен зарыдала в голос.
Мечтательное созерцание Риза захлестнуло волной негодования и забытой ярости, которая опять захватила власть над его сознанием. Его поглотило безумие. Необходимо заставить Рен понять, что он единственный, кто может обладать ею. Любить ее. И он на самом деле любил ее, просто не позволял даже себе в этом признаться. Риз просто понимал, что Рен так же близка к любви, как и он. Он цеплялся за мысль, что она чиста и просто совершила необдуманный поступок. Это снова вернуло его в тот день, на качели. Он заставит ее сказать это. Слова. Риз нуждался в них, и его терпение таяло, как весенний лед.
Его сжатый кулак соприкоснулся с ее прекрасной кожей цвета слоновой кости. Голова Рен резко дернулась в сторону, кожа в месте удара лопнула, открывая сочащуюся кровью рану. Любимый цвет Риза ручьем заструился по ее щеке, даря ему чувственное искушение. Ему так сильно хотелось испить ее, но он не доверял сам себе. Риз знал, что если прижмется ртом к ране на ее щеке, то выпьет из нее жизнь и, возможно, захочет почувствовать вкус ее плоти. А он, вне всякого сомнения, очень ему понравится. В его мозгу вспыхнул образ того, как он сжимает свои зубы на ее совершенной коже и, ощутив мягкость прокусываемой плоти, наслаждается вкусом. Он знал, что ее вкус окажется лучшим во вселенной. Его член запульсировал, но момент заявить на нее свои права еще не наступил. Похоже, терпение не входило в число его добродетелей, и это откровение только сильнее разозлило Риза. Он ударил Рен по лицу и удивился, услышав, как она взвизгнула от боли.
Риз удовлетворенно улыбнулся, поняв, что Рен, возможно, будет сопротивляться сильнее, чем он думал. Она цеплялась за надежду — за то самое несуществующее дерьмо, которое дает людям ложное представление о добре. И был рад, что получил ее такой.
— Кажется, ты понимаешь, что должна держать этот очаровательный ротик закрытым, если только не отвечаешь мне. Я задал тебе чертов вопрос, Рен! Почему ты побрила свою киску? — вскипел Риз. Разбитые после недавнего удара костяшки пальцев кровоточили. Он начал поглаживать Рен по животу — занятие, от которого его грубо оторвали, но ее реакция в этот момент нравилась ему гораздо больше. Она не поворачивалась в его сторону. Вместо этого Рен пыталась отстраниться и продолжала попытки к сопротивлению, находясь уже в полубессознательном состоянии.
Он рукой потянулся вниз, к тонкой полоске волос на ее лобке. Пальцами начал играть с короткими завитками и улыбнулся — даже шелк не такой нежный на ощупь. Он открыл глаза, чтобы взглянуть на темные волоски, ухоженные ее заботливой рукой, и его настроение снова изменилось. Риз хотел, чтобы она оставалась невинной, и чтобы ее могли касаться только его руки. Но это было не так. А плохие девочки, сбившиеся с пути добродетели, заслуживают наказания.
— Отвечай. Мне. Немедленно.
— Я… я… — забормотала Рен. Она не могла найти слов. Совершенно ясно: Риз разозлится, если узнает, что она делит постель с другим мужчиной. Никаких отговорок тут не придумать. Рен была уверена, Риз сразу почувствует ложь. Она взглянула на него измученным взглядом своих печальных глаз, надеясь, что он сжалится над ней. Но таким людям, как Риз, неведомы сочувствие и жалость. И в эту секунду Рен стало даже жаль его. Ведь он всего лишь человек, лишенный способности испытывать такие чувства.
Ну вот, она снова начинает искать оправдания. Рен покачала головой, разозленная собственными рассуждениями. Она лежит, привязанная к собственной кровати мальчиком, который без колебаний лишил ее девственности, когда она была всего лишь четырнадцатилетней девочкой.
— Я сплю с мужчиной. Это мой парень! — прорыдала она, умоляя того, кто обладал верховной властью, дать ей сил сражаться.
Она испытывала его. Рен пыталась сломить его своими словами и огорошить тем, что у нее есть кто-то другой, добровольно вступая в схватку с бурей, к которой совершенно не была готова.
Глаза Риза округлились, белки зловеще выделялись на фоне темной краски, покрывающей его лицо. Когда он замер, охваченный ненавистью, Рен поняла, что ее ожидает нечто ужасное.
Риз был словно в тумане. Его воображение и слух играли с ним злые шутки. На секунду ему даже показалось, что он слышит ее громкие стоны, вызванные бурным оргазмом. Риз буквально видел, как в тело Рен вколачивается другой мужчина — и это не он. Его кровь забурлила, как кипящая лава, и он был уверен, что еще немного, и расплавится, как восковая свеча. Охваченный безумием, он вскочил с постели в поисках того, чем можно сделать ей инъекцию боли и заставить понять, что она не может принадлежать никому, кроме него. Взгляд Риза остановился на рулоне серебристого строительного скотча, и ненависть временно поутихла, когда в его извращенном мозгу начал зарождаться коварный план.
