– Мне только что пришло в голову, что вы великолепно выглядите сегодня.

Озабоченность на ее лице сменилась сухой улыбкой.

– Если это пришло вам в голову только что, значит, я выгляжу отнюдь не великолепно.

Байрон выгнул бровь и, успокоившись, снова вошел в безопасную роль соблазнителя.

– Ваш шарм заключается в легком намеке, а не в явной чувственности. Нужен острый ум, чтобы понять, как сильно это волнует.

– А если этого не понять? – В голосе ее звучала насмешка, и он ответил ей в тон:

– Ничего хорошего ждать не приходится. Того, кто не поймет, замучают мрачные мысли, и вы будете преследовать его даже во сне. – Байрон шагнул к Виктории и поймал ее в ловушку, опершись руками о полки по обеим сторонам от нее.

Виктория хотела откинуться назад, но не стала – нижний край лестницы приподнял подол ее платья. Тогда она наклонила голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Значит, вам повезло, вы настолько хитроумны, что не дали соблазнить себя.

– Очень повезло, – согласился он, приближаясь к ней маленькими шажками, так что Виктории ничего не оставалось, как отклониться назад. К тому времени, когда он оказался совсем рядом, задняя часть ее кринолина, прижатая к лестнице, опустилась, а передняя поднялась, доходя ей почти до плеч, так что руки ее оказались в ловушке позади этого широкого круга. Виктория не протестовала, лишь молча смотрела на него. Несмотря на поднятые обручи и корсет, Байрон видел, как участилось ее дыхание, и тело его встрепенулось в ответ.

Он провел пальцем тонкую, изящную линию от ее лба до кончика носа и не отнимал пальца. Виктория попыталась протянуть руку, но мешал кринолин.

– Дурацкое устройство, – произнес Байрон, – но и от него есть польза, как я вижу.

Она подняла голову.

– Вам нравится видеть меня беспомощной?

– Несомненно. – Его рука скользнула на ее затылок и обхватила мягкие локоны. Виктория закрыла глаза и раскрыла в ожидании губы. Дивная темная теплота наполнила его, плотская и успокаивающая в своей узнаваемости. Но даже когда он наклонил голову, чтобы накрыть ее ждущий рот, что-то внутри у него взбунтовалось.

– Ах, ваша светлость, в жизни не видала ничего ужаснее! Вот уж не думала, что доживу до такого времени, когда Рейберн-Корт превратится в... Ах!

Байрон медленно отвернулся от вспыхнувшей Виктории к некстати появившейся домоправительнице.

– Да, миссис Пибоди?

Впервые за то время, что он знал ее, миссис Пибоди не могла найти слов.– Я... Ах, я... я понятия не имела... – заикаясь проговорила она. – Но дело не в этом, ваша светлость. Я пришла вам сказать, потому что и мысли не могла допустить, что кто-то другой сообщит вам об этом. – Она глубоко втянула воздух. – Деревня горит!

И снова Виктория оказалась запертой с герцогом в карете без окон. Но на этот раз экипаж катился по аллее. И только потому, что она вцепилась мертвой хваткой в ремни, ее не подбрасывало, когда колеса внезапно попадали на рытвину или в яму.

От сидевшего напротив нее Рейберна исходило угрюмое напряжение. До тех пор пока миссис Пибоди не сообщила эту ужасную весть, Виктория представить себе не могла, что от слуг герцога можно добиться точного исполнения приказа. Но в считанные доли минуты после того, как Рейберн выбежал из библиотеки и загрохотал вниз по лестнице, выкрикивая приказания, точно безумный, он был закутан в многослойную одежду и втиснулся в карету.

Подгоняемая страхом, Виктория вскарабкалась вслед за ним, сердце билось у нее в горле, а брошенное герцогом приказание «Закройте дверцу!» было первым и последним доказательством того, что он помнит о ней.

Очередной толчок швырнул Викторию к ремням, и карета резко остановилась. Виктория в страхе подумала, что сломалась ось, но в следующее мгновение двер-ца распахнулась и показалось лицо лакея, залитое солнечным светом.

– Приехали, ваша светлость, – сказал Эндрю, не обращая внимания на Викторию.

Рейберн очнулся и обмяк на подушках с выражением полного отчаяния.

– Я не могу, – процедил он сквозь зубы. – Идите, леди Виктория, а я буду делать все, что смогу, оставаясь здесь.

Виктория вышла из кареты и зажмурилась от солнечного света, едкого дыма и жара. Когда зрение прояснилось, оказалось, что она стоит на пустом дворе. Прямо перед ней оранжевые языки пламени прорвались сквозь соломенную крышу и взметнулись в небо.

«Значит, только один дом, а не вся деревня», – с облегчением подумала Виктория. Но за минуту пламя взметнулось выше, а ветер подхватил искры и осыпал ими соломенную крышу соседнего коттеджа.

Два паренька качали воду в ведра, пытаясь залить ад одной своей энергией, но результатом их усилий было лишь шипение пара. Другие ведра лежали, брошенные, у их ног.

Остальные жители деревни стояли на улице среди своего скарба, вынесенного из домов, которым грозила опасность, и уныло смотрели на огонь. Была здесь и Энни. Она плакала и хваталась за рукав широкоплечего мужчины с черным от сажи лицом.

Голос герцога отвлек внимание Виктории. Она повернулась и увидела, что Эндрю нагнулся к карете. Мгновение – и лакей повернулся и крикнул:

– Где багры? Нужно сбить конек. Мужчина с испачканным сажей лицом ответил:

– Они были в кузнице. Лакей крикнул:

– Намочите одеяла и набросьте на крышу! – Никто не шелохнулся. – Ну же! Действуйте! Его светлость купит вам новые одеяла, это гораздо дешевле, чем заново строить дом.

Краснолицая женщина, разрыдавшись, сорвала покрывало и одеяла с одной из кроватей, стоявших на траве, и побежала к помпе. Виктория нерешительно двинулась вперед, не зная, примут ли ее помощь, но когда женщина подбежала к помпе, оба паренька встретили ее. Спустя несколько секунд мокрые одеяла оказались у них в руках, и они проворно вскарабкались на поленницу дров у дальней стены коттеджа. Бросили свернутые одеяла на крышу и поднялись туда вслед за ними.

Жители, выйдя из оцепенения, кричали, подбадривая, а пареньки добрались до коньковой доски. Один перебросил ногу на ту сторону, где было густо от дыма и золы, но другой схватил его за руку и что-то сказал. Оба схватились за углы одеяла и перебросили его через крышу так, что оно расправилось. Они повторяли это действие до тех пор, пока не покрыли весь скат крыши, а потом скользнули вниз по соломе и явились, черные и сияющие, – их встретили приветственными криками.

Эндрю снова переговорил с герцогом, а потом крикнул:

– Ну что глазеете? Берите ведра и полейте всю землю вокруг.

Жители бросились выполнять приказание, а Эндрю, которого отпустил герцог, обнял все еще плачущую Энни и начал что-то шептать ей на ухо.

Широкий кринолин Виктории всем мешал, люди задевали за него в спешке. Виктория вернулась к карете. Она заглянула в сумрак, где, пригнувшись, стоял Рейберн. Он долго смотрел на нее, а потом плюхнулся на сиденье. Виктория балансировала между верхней ступенькой подножки и каретой, прежде чем сесть.

Рейберн, словно не заметив ее появления, откинулся на сиденье и закрыл глаза. В это мгновение, возможно, впервые, Виктория увидела не окутанного тайной герцога, а усталого, разочарованного человека, уже немолодого, который жил один в разрушающемся доме. Воспользовавшись тем, что он не обращает на нее внимания, Виктория рассмотрела его лицо. Оно оставалось привлекательным, хотя на нем лежала печать усталости.

Так вот каков настоящий Рейберн, подумала Виктория, без раздутых намеков и слухов, превращающих его тело из плоти и крови в нечто почти титаническое. Ее безумная сделка с ним казалась такой дерзкой, когда она поймалась на его блеск. Такой нереальной. Но если это просто человек, а развалины замка – всего лишь пришедший в упадок дом, ее связь тоже должна утратить свой ослепительный блеск и оказаться не более фантастической, чем торопливые совокупления старого герцога с широколицыми девушками, которые отдавались ради монеты и новой юбки.

Виктория отбросила эту мысль сразу же, как только она пришла ей в голову. Пусть в их намерениях не было ничего большего, кроме безвкусной купли-продажи, когда она приняла предложение герцога, но начиная с их первой совместной трапезы она чувствовала некую связь, которую нельзя просто взять и отбросить, как обман и похоть.