Астинус рассматривал гиганта со вниманием и надеждой, никак не вязавшейся с его последними словами.

– О какой ошибке ты говоришь, воин? Ты рискнул своей жизнью, отправляясь в прошлое вслед за братом. Ты сделал все, что мог, и даже попытался убедить его, что тропа зла, которую он избрал, приведет его к гибели. – Астинус указал рукой на Врата:

– Слышал ли ты, что я только что сказал Рейстлину? Представляешь ли ты, что его ждет?

Карамон молча кивнул. На его лице появилось скорбное выражение.

– Тогда давай поговорим, – спокойно предложил летописец.

Башня вновь содрогнулась. Упругий ветер бился в толстые стены, а молнии превратили ночь в ослепительно яркий, высвеченный синевато-голубым светом день.

Крошечная комнатка, расположенная под самой крышей Башни, вздрагивала с такой силой, словно цитадель готова была вот-вот рассыпаться по камешку. Карамону даже показалось, что он слышит чей-то плач, хотя в комнате, кроме них, никого не было. Не сразу он сообразил, что это плачут камни, из которых сложены стены, а когда наконец понял, то с беспокойством огляделся по сторонам.

– У тебя есть время, – успокоил его Астинус и, опустившись в кресло, подобрал с пола тяжелый том. – Не много, но есть. Расскажи, в чем была твоя ошибка.

Карамон судорожно вздохнул. Затем его брови гневно сдвинулись к переносице, и он свирепо покосился на Пар-Салиана.

– Это был ловкий ход, не так ли, мудрец? Способ заставить меня сделать то, чего не могли сделать вы, маги, – остановить Рейстлина. Но вы просчитались. Вы отправили Крисанию умирать в прошлое, потому что боялись ее. Только ее любовь и сила воли оказались сильнее, чем вы предполагали. Она выжила и, ослепленная своим чувством и своими честолюбивыми желаниями, последовала за Рейстлином в Бездну. Я не понимаю одного: почему Паладайн исполнял все, о чем она его молила, зачем он дал своей жрице силы открыть Врата и пройти сквозь них...

– Ты и не должен понимать все, что совершают боги, Карамон Маджере, – холодно прервал его Астинус. – Кто ты такой, чтобы судить об их делах?

Возможно, боги тоже допускают ошибки. Или, скорее, они позволяют себе рисковать уже достигнутым в надежде на то, что им удастся создать что-то более совершенное.

– Как бы там ни было, – продолжал Карамон сквозь стиснутые зубы, – маги отправили Крисанию в прошлое и сами дали Рейстлину в руки один из тех ключей, в которых он так нуждался, – ключ к Вратам. Маги ошиблись, боги проиграли, и я – вместе с ними. – Дрожащей рукой гигант провел по волосам. – Я считал, что мне хватит одних только слов, чтобы заставить Рейстлина свернуть с избранного им гибельного пути, но мне следовало лучше знать своего брата. – Он с горечью усмехнулся. – Разве когда-нибудь мои жалкие слова могли на него повлиять? Я оставил его, когда он стоял у самых Врат, собираясь шагнуть в другой мир. Я бросил его...Это оказалось так просто – повернуться спиной и пойти своей дорогой.

– Ба! – фыркнул Астинус. – А что еще ты мог сделать? Рейстлин слишком могуществен, он сильнее, чем мы можем себе представить! Он удерживал магическое поле при помощи одной лишь воли и мастерства. Ты не смог бы даже убить его...

– Нет, – ответил Карамон, отвернувшись к окну. – Но я мог бы последовать за ним, во тьму, даже если бы это грозило гибелью мне самому. Карамон повернулся и посмотрел в глаза Астинусу. – Тогда он стал бы уважать меня. Тогда он, быть может, прислушался бы к моим словам. Поэтому я хочу вернуться и проникнуть в Бездну... – Гигант отмахнулся от крика ужаса, сорвавшегося с губ Тассельхофа. – Там я сделаю то, что должно быть сделано.

– То, что должно быть сделано... – словно в бреду, повторил Пар-Салиан. – Но ты не понимаешь, что это означает. Даламар...

Через комнату с шипением и треском пронеслась горячая молния, отбросив к стенам всех, кто стоял на ногах. Ни Карамон, ни кендер Некоторое время ничего не видели и даже не слышали оглушительного громового удара. Только потом до них донесся леденящий душу крик.

Потрясенный, Карамон открыл глаза и тут же пожалел, что они не закрылись навечно. Пар-Салиан из мраморного столба превратился в столб пламени. Пойманный в тенета заклятий Рейстлина маг был беспомощен. Он мог только кричать от ужаса и боли, пока пламя ползло вверх по его беззащитному телу.

Тае не выдержал и закрыл лицо руками. Всхлипывая, он скрючился в углу комнаты, стараясь отгородиться от жуткого зрелища. Астинус поднялся с пола, куда его отшвырнул взрыв, и немедленно принялся записывать происшедшее в книгу, которую все таки ухитрился не выпустить из рук. Быстро нацарапав несколько строк, он уронил перо и попытался закрыть массивный фолиант...

– Нет! – выкрикнул Карамон и, вытянув руку, просунул ее между страниц.

Астинус взглянул на гиганта, и тот заколебался, смущенный выражением бессмертных глаз. Руки его затряслись, но он не убрал ладони с гладкого, выскобленного до белизны пергамента. Умирающий маг уже не кричал, а глухо стонал, сотрясаемый жуткой агонией.

Астинус выпустил открытую книгу из рук.

– Держи, – велел Карамон, закрывая драгоценный том и передавая его в руки Тассельхофу.

Кендер кивнул и обхватил огромную книгу, которая размером была едва не больше его самого. Он так и остался в своем углу, со страхом озираясь по сторонам и, очевидно, не понимая, что же, собственно, происходит. Карамон прошел через комнату к телу умирающего мага.

– Нет! – взвизгнул Пар-Салиан из последних сил. – Не приближайся!

Его длинная борода и седые пряди волос на голове уже трещали от жара, кожа пошла пузырями, словно закипая, а вокруг распространился отвратительный запах горелого мяса.

– Скажи мне! – выкрикнул Карамон, закрываясь руками от охватившего тело волшебника пламени. – Скажи, что я могу сделать? Как мне предотвратить то, что должно случиться?!

Глаза Пар-Салиана вылезли из орбит, рот превратился в дымящийся черный провал, а лицо напоминало обожженную бесформенную массу. Он, однако, нашел в себе силы прошептать несколько слов, и эти его последние слова пронзили Карамона подобно разящей молнии, навсегда запечатлевшись в его мозгу:

– Рейстлина нельзя выпускать из Бездны!

Властелин Сот сидел на покрытом черными пятнами копоти и выкрошившемся от жара троне в обезображенном пожаром парадном зале своей Даргаардской Башни. Его оранжевые мертвые глаза горели в черных глазницах, свидетельствуя о том, что жизнь проклятого рыцаря все еще томится в заключении под опаленными доспехами с гербом Соламнии. Сот был один.

Он только что отпустил свою дружину, в прошлом – таких же, как и он, рыцарей, беззаветно преданных ему при жизни и навечно проклятых вместе с ним, обреченных хранить верность своему страшному господину даже после смерти. Он отослал также банши – призраков эльфийских женщин, сыгравших роковую роль в его падении и теперь обязанных служить тому, кого они погубили. Вот уже несколько сотен лет Сот заставлял этих несчастных снова и снова переживать свою страшную судьбу. Почти каждый вечер, садясь на свой разрушенный трон, он приказывал банши услаждать свой слух повествованием о том, как заслужил он свое проклятье, а они – свое...

Заунывная песня духов заставляла Сота чувствовать острую боль, но он только приветствовал ее. Это было в сотню раз лучше, чем унылое ничто, преследовавшее его на протяжении вечности, что прошла со дня его смерти. Не будь банши, его существование в качестве бессмертного было бы стократ скучнее, однако сегодня он не стал принуждать их петь. Теперь он прислушивался к истории собственной жизни, которую доносил до его слуха резкий ночной ветер, проникающий в обрушенные коридоры и бойницы замка.

"Когда-то давным-давно я был Соламнийским Рыцарем, и у меня было все, чего может пожелать смертный. Я был хорош собой, обаятелен и храбр. Я был женат если не на писаной красавице, то уж, во всяком случае, – не на самой последней из благородных дам. Мои рыцари были верны мне. Да, многие завидовали повелителю Соту, хозяину Даргаарда...