Это решение многих повергло в шок, но никто не осмелился ни оспаривать, ни подвергать сомнению решение Праведной Дочери Светоносного бога. Пещеры были приведены в порядок, убраны и освящены, а из остатков стен храма – сооружен мраморный саркофаг. Именно с этих пор, даже когда культ Паладайна достиг наивысшего расцвета – а эти дни были не за горами, – жрецов стали хоронить именно в подземном каменном лабиринте, который вскоре стал одной из самых почитаемых святынь на Кринне.

Пока же прихожане в молчании рассаживались вокруг руин храма. Ранние птицы, которые ничего не знали ни о смерти, ни о войне, ни о горе, а знали лишь то, что солнце встает и что они живы, наполнили воздух веселым, беззаботным щебетом. Первые лучи солнца позолотили вершины далеких гор, изгоняя отовсюду, в том числе и из людских сердец, печаль и мрак ночи.

Прощальную речь произнес только один человек. Это была Крисания, и никто не счел это неприличным. И дело здесь вовсе не в том, что молодая женщина по воле Элистана становилась его преемницей на посту Верховного Жреца, а в том, что она, как показалось жителям Палантаса, воплотила в себе всю их боль, их потери и надежды.

Говорили, что этим утром она впервые встала с постели, впервые с тех пор, как Танис Полуэльф на руках вынес ее из Башни Высшего Волшебства и доставил ко входу в Большую Библиотеку, где Эстетики и уцелевшие жрецы трудились не покладая рук, облегчая страдания раненых и умирающих. Довольно долгое время Крисания сама балансировала на грани жизни и смерти, однако ее вера и молитвы жрецов сохранили ей жизнь. Вот только зрение так и не вернулось к молодой жрице.

В то утро Крисания стояла перед жителями города, и ее незрячие глаза были направлены прямо на солнце, которое она никогда больше не увидит. Яркие лучи сверкали в ее длинных черных волосах, обрамлявших прекрасное лицо, на котором ясно видны были глубокая вера и сострадание.

– Я стою в темноте, – сказала Крисания, и ее чистый, нежный голос зазвучал над толпой вместе со звонкими песнями жаворонков, – но я чувствую на своем лице тепло и знаю, что стою лицом к солнцу. И я вижу солнце, хотя мои глаза навеки покрыл мрак. Способность видеть может утратить и тот, кто слишком долго глядит на солнце, и тот, кто слишком долго живет в темноте. Элистан учил нас, что смертные не должны жить только на ярком свету или только во тьме, они должны переходить из тьмы к свету и обратно. Если мы будем не правильно пользоваться и тем и другим – а ведь тень и свет есть великий дар богов, – то потери и смерть неизбежны, однако и день и ночь способны вознаградить любого так щедро, как это только возможно. Мы все прошли через испытания кровью, мраком, огнем... – Тут ее голос сорвался, а те, кто стоял ближе других к Крисании, заметили на ее щеках слезы, но жрица взяла себя в руки и продолжала все тем же уверенным и спокойным голосом:

– Мы с честью выдержали эти испытания, как некогда выдержал их Хума, хотя наши потери неисчислимы, а утраты столь горьки, что мы еще долго будем скорбеть и оплакивать ушедших. Но жертва была не напрасной. Мы стали сильнее, мы укрепились в сознании того, что наш дух может подчас сверкать ярче и чище, чем звезды на небе.

Кто-то, ведомый Черной луной, может выбрать себе тропу тьмы, кто-то предпочтет ходить дорогами света, но и тот и другой путь каменист и опасен, и лишь рука друга, слова ободрения помогут вам осилить нелегкую дорогу.

Способность любить бесконечно, способность сострадать, заботиться о других даны каждому из нас – дарованы щедрыми богами представителям всех рас и народов Кринна...

Крисания немного помолчала.

– Наш город погиб в огне, – проговорила она мягко. – Мы потеряли многих из тех, кого любили, и, возможно, жизнь может показаться кому-то слишком тяжким бременем. Но помните – стоит протянуть руку, и ваших пальцев обязательно коснется чья-то теплая рука, которая протянется вам навстречу. Только вместе с кем-то близким сможете вы обрести силы и надежду, необходимые вам, чтобы идти дальше...

После церемонии жрецы в белоснежных мантиях отнесли тело Элистана к месту его последнего упокоения, а Карамон с Тасом отправились на поиски Крисании. Они отыскали ее среди развалин храма:

Крисания стояла, опустив руку на плечо молодой жрицы, которая стала ее поводырем.

– Тут пришли двое, – доложил ей послушник, – и хотят видеть Посвященную.

Крисания повернулась и протянула вперед руку.

– Позвольте мне дотронуться до вас, – сказала она.

– Это я, Карамон, – неловко начал гигант. – И еще...

– Я... – подавленно пискнул кендер.

– Вы пришли попрощаться, – улыбнулась Крисания.

– Да, мы уезжаем сегодня, – кивнул Карамон, беря ее тонкие пальцы в свои.

– Поедете прямо в Утеху?

– Нет...не совсем. – Карамон слегка замялся. – Сначала мы с Танисом отправимся в Солантус. Потом, когда...когда я снова почувствую себя самим собой, мы воспользуемся магическим устройством и оно перенесет нас в Утеху.

Крисания слегка сжала его руку и заставила Карамона приблизиться.

– Рейстлин обрел покой, – сказала Крисания тихо. – А ты?

– Да, госпожа, – решительно и уверенно ответил гигант. – Наконец-то я смогу жить в мире с самим собой. – Он вздохнул. – Просто мне нужно поговорить с Танисом и разобраться в своей прошлой жизни, привести в порядок события и мысли. Кроме того, – Карамон сильно покраснел, – мне нужно узнать, как строят дома. Когда я строил наш дом, я постоянно был пьян и не имел никакого представления о том, что и как делают мои руки.

Гигант посмотрел в лицо молодой женщине, и она, почувствовав его взгляд, которого не могла видеть, улыбнулась и слегка порозовела. Увидев эту улыбку, увидев мокрое от слез лицо Крисании, Карамон прижал ее к себе.

– Прости... – прошептал он. – Как бы мне хотелось, чтобы я мог избавить тебя от всего этого...

– Нет, Карамон, – ответила молодая женщина. – Я вижу, и вижу ясно, как и обещал Лоралон...

С этими словами она прижала руку Карамона к своей щеке и поцеловала ее.

– Прощай, Карамон. Пусть Паладайн благословит тебя...

Тассельхоф громко шмыгнул носом.

– До свидания, Криса... то есть я хотел сказать – Посвященная, – сказал он жалобно, неожиданно ощутив недостатки своего малого роста и оттого почувствовав себя одиноким и несчастным. – Мне очень жаль, что я устроил такую кутерьму...

Крисания не дала ему договорить. Она протянула руку и, положив ее на голову кендера, пригладила его непослушный хохолок.

– Многие из нас, Тассельхоф, – сказала она, – ходят тропами или дорогами тьмы, и лишь немногие избранные обладают собственным светом, который разгоняет мрак и заставляет ярче сиять все краски дня.

– Правда? Должно быть, это очень нелегко – обладать таким светом. Что же это может быть? Наверное, факел, – предположил Тас. – Свеча слишком мала, к тому же тающий воск всегда капает на ботинки тем, кто ходит со свечой в руке...Скажи, как ты думаешь, смогу ли я когда-либо встретить кого-нибудь из тех, о ком ты говоришь? – с интересом закончил он.

Крисания улыбнулась:

– Я говорила о тебе, Тассельхоф. Насколько я тебя узнала, ты не из тех, кто позволит каплям воска замарать твои туфли. Прощай, Тассельхоф Непоседа. Я не буду просить Паладайна благословить тебя, потому что ты и так его близкий друг...

– Ну, – внезапно спросил Карамон, пока они пробирались сквозь толпу, – решил ты наконец, что тебе делать дальше? Теперь у тебя есть Воздушная Цитадель, которую подарил тебе Амозус, и ты можешь отправиться в любое место Кринна. Возможно, даже на луну, если захочешь...

– Ах вот ты о чем... – рассеянно отозвался кендер, который после разговора с Крисанией пребывал в некоторой благоговейной задумчивости. – У меня больше нет Цитадели. Она была слишком большая, к тому же когда я решил обследовать ее, то оказалось, что внутри нет ничего интересного. А до луны она не долетит, я уже пробовал. Кстати, – он поглядел на Карамона широко раскрытыми глазами, – известно ли тебе, что если подняться высоко-высоко, то из носа начинает течь кровь? А знаешь ли ты, что там, наверху, ужасно холодно и вообще как-то неуютно? Кроме того, луны оказались намного дальше, чем я рассчитывал. Вот если бы у меня было магическое устройство...