Вот он прошел темный угол, в котором лежало тело Китиары. Ее кровь засохла на полу безобразным пятном; к тому же здесь было холоднее обычного, словно Сот побывал тут совсем недавно. Даламар не стал задерживаться и прошел к массивному каменному столу, заставленному ретортами и колбами. Из одного сосуда на него с мольбой глянули печальные круглые глаза, и маг произнес слово, которое погасило их – навеки.
Наконец он подошел к Вратам и остановился. Пять драконьих голов, глядевших в жуткую пустоту, все так же разевали пасти в неслышном крике, вознося хвалу своей Темной Королеве. По ним пробегали тусклые отблески, но это было лишь отражение света горевших в лаборатории свечей.
Даламар стоял перед Вратами и долго вглядывался во мрак. Ничего – ни движения, ни намека на свет...Темный эльф протянул руку и потянул за свисающий с потолка тонкий золотой шнур. Сверху упала тяжелая пыльная портьера красного бархата, заслонившая Врата от взглядов посторонних.
Отвернувшись от Врат, Даламар уперся взглядом в книжные полки, уставленные многочисленными томами. Желтый свет подсвечника скользнул по темно-синей коже переплетов и отразился от серебряных рун. От книг исходил пронизывающий холод.
Колдовские книги Фистандантилуса – теперь его.
Там, где заканчивались синие корешки, стояли другие книги, переплетенные в черную кожу и дерево, также украшенные серебряными магическими знаками и рунами. Даламар невольно протянул руку, чтобы дотронуться до них, и почувствовал, что каждый фолиант излучает странное внутреннее тепло, благодаря которому книги казались на ощупь живыми.
И книги Рейстлина – тоже его.
Даламар пристально посмотрел на каждую и вздохнул. В этих томах были описаны чудеса, разгадки многих тайн, каждая книга могла стать источником могущества и власти, но темный эльф отвернулся. Пройдя мимо полок к двери, он взялся за ручку и, обернувшись, отправил подсвечник на каменный стол у окна.
Взгляд его сам собой остановился на одном предмете в лаборатории.
В темном углу стояла вещь, хозяином которой прежде был Рейстлин, – волшебный Посох Магиуса. На мгновение дыхание темного эльфа перехватило: ему показалось, что на вершине посоха – в хрустальном шаре, который оставался темным с того дня – сверкнул огонек. Лишь несколько минут спустя Даламар с облегчением вздохнул, сообразив, что это всего лишь отблеск пламени свечей.
Произнеся негромкую команду, он погасил свечи в подсвечниках, и комната погрузилась во мрак. Да, он действительно ошибся. В наступившем мраке Посох Магиуса перестал быть виден: ни малейшая искра не освещала изнутри его хрустальное навершие, стиснутое золотой драконьей лапой.
Даламар втянул в легкие побольше воздуха и, со вздохом выпустив его, вышел из лаборатории и решительно захлопнул за собой дверь. Достав из небольшой коробочки, испещренной могущественными рунами, серебряный ключ, он вставил его в разукрашенную замочную скважину серебряного замка – совершенно нового замка, созданного отнюдь не кузнецами Кринна. Прошептав магическую формулу, Даламар повернул ключ, и замок щелкнул. В ответ этому звуку раздался еще один щелчок.
Смертоносная ловушка была готова.
Отвернувшись от двери, Даламар призвал к себе одного из хранителей Башни.
Повинуясь его приказу, из стены выплыли бестелесные глаза и придвинулись ближе.
– Возьми этот ключ, – приказал темный эльф. – Ты будешь хранить его целую вечность. Не отдавай его никому, даже мне самому. Начиная с этой минуты ты будешь охранять эту дверь, в которую не должен войти никто. Пусть тех, кто попробует это сделать, настигнет мгновенная смерть.
Глаза несколько раз мигнули в знак повиновения. Когда Даламар начал спускаться по лестнице, он увидел, что светящиеся глаза страшного хранителя, вглядываясь в бесконечную тьму, заняли свое место в дверном проеме.
Темный эльф довольно кивнул и пошел дальше... домой...
Тук-тук-тук!
Тика Вилайн Маджере села на кровати и прислушалась.
Ее сердце стучало так громко, что она почти ничего не слышала, и все же молодая женщина терпеливо выжидала, когда звук, поднявший ее ото сна, раздастся снова.
Но вокруг было тихо. Неужели ей это приснилось?
Откинув с лица рыжие вьющиеся волосы, Тика сонно покосилась в окно. Стояло раннее утро; даже солнце еще не взошло, и небо было глубокого синего цвета, каким оно бывает только перед рассветом. Птицы в ветвях понемногу просыпались, перепархивая с ветки на ветку и звонко пересвистываясь между собой, однако Утеха еще спала. В этот предрассветный час даже городской сторож обычно уступал настойчивому и ласковому теплу весенней ночи и сладко похрапывал под своим навесом, упираясь подбородком в грудь.
«Наверное, мне это приснилось! – с некоторым страхом подумала Тика. – Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к тому, что приходится спать одной? Любой звук или шорох заставляет меня подскакивать на постели и таращиться во тьму...»
Она легла и натянула на голову одеяло, пытаясь снова уснуть. Крепко зажмурив глаза, Тика попробовала вообразить, что Карамон снова здесь, попыталась представить себе, как она лежит рядом с ним, положив голову на его плечо, и прислушивается к его ровному дыханию, к мощным ударам сердца – таким уютным и привычным звукам, которые всегда позволяли ей чувствовать себя в безопасности...Вот его рука похлопала ее по плечу, а знакомый голос пробормотал сонно:
– Это просто плохой сон, Тика...К утру все пройдет...
Тук-тук-тук-трах!
Молодая женщина открыла глаза. Нет, это ей не приснилось. И звук, что бы это ни было, доносился сверху. Кто-то или что-то засело в ветвях гигантского гингко, прямо над ее головой!
Отшвырнув в сторону одеяла, Тика соскочила на пол и, двигаясь с легкостью и сноровкой, которые приобрела во время войны, схватила ночной халат, висевший на спинке кровати, и втиснулась в него, впопыхах перепугав рукава. Затем она неслышно выбралась из спальни в коридор.
Тук-тук-тук-трах-бах!!
Тика решительно сжала губы. Кто-то забрался на дерево – туда, где находился их новый, недостроенный дом, который Карамон принялся возводить для Тики среди могучих ветвей гингко. Но кто и зачем? Может быть, вор? Карамон же оставил наверху все свои инструменты...
Тика едва не рассмеялась, но только всхлипнула. Инструменты! Молоток, насаженный так плохо, что слетал при каждом ударе; беззубая пила, напоминающая челюсть овражного гнома; рубанок, которым нельзя было строгать даже масло! И все же они были дороги Тике, и она оставила все это добро там, где оставил его он.
Тук-тук-тук-трах-бах-бах!
Тика уже вышла в прихожую своего маленького дома, когда ей в голову пришла мысль об оружии. Торопливо оглядевшись по сторонам, она схватила первое, что попалось под руку, – увесистую сковороду на длинной ручке. Крепко сжимая сковороду в руке, она неслышно и незаметно выскользнула наружу.
Лучи солнца чуть тронули вершины далеких гор, и снежные пики зазолотились на фоне безмятежно голубого неба. Капли росы сверкали в траве, как крошечные бриллианты, а утренний воздух был прозрачен и свеж, как арбуз. Молодые блестящие листья гингко шуршали наверху и радовались нежным прикосновениям солнечных лучей, разбудивших их. Новорожденный день казался таким свежим, чистым и новым, словно это был первый день только что сотворенного мира, на который боги еще взирают с довольными улыбками.
Но Тика не думала ни о богах, ни о прелести утра, ни о холодной росе, которая стекала по ее босым ногам. Сжимая за спиной сковороду, она подкралась к ведущей наверх лестнице и принялась карабкаться в клеть недостроенного дома, укрепленную на самых толстых сучьях могучего дерева. У края платформы она, однако, приостановила свой подъем, осторожно заглянув через люк внутрь.
Ага! В доме действительно кто-то есть! Тика с трудом разглядела темную фигуру, сидевшую на корточках в темном углу, и, неслышно перебросив свое тело через край люка, стала подкрадываться к незваному пришельцу по теплому деревянному полу. И тут ей послышалось сдавленное хихиканье...
