— А такие еще комнаты есть наверху?

— Наша спальня и моя мастерская. Пойдем, покажу.

Мы двинулись дальше по коридору. Еще один прикрытый занавеской вход; здесь оказалась большая спальня. В ней была широкая кровать, накрытая цветастым покрывалом, рядом — два столика, по стенам — множество полок. Вместо стеклянных сосудов на полках стояли книги.

Исав указал на потолок, сделанный из сшитых вместе кусков кожи.

— Я пропитал кожу маслом, так что вода стекает, не просачиваясь внутрь. В дождь не каплет, хотя в солнечные дни бывает жарковато.

С потолка свисало устройство из деревянных планок, напоминающее цветок. Его основание было обвито веревками; дальше эти же веревки тянулись через потолок и вниз по стенам.

— А это что? — не удержалась я.

Исав довольно улыбнулся.

— Еще одно изобретение. Система блоков и грузов заставляет деревянный цветок вертеться, и он охлаждает комнату.

Мы вышли, обратно в коридор. Напротив родительской спальни находилась еще одна, которую Исав мне тоже, показал. Простая узкая кровать, комод и ночной столик; я не заметила никаких украшений, изобретений и личных мелочей.

— Лист большую часть года живет в Крепости, — сказал Исав. — Поэтому его комнату я тоже занял под свои нужды.

Наконец мы дошли до конца коридора, где оказалось обширное помещение, — мастерская. Ступить, некуда: всюду битком набито растениями, банками, коробками, грудами листьев и инструментами. Полки прогибались под весом множества бутылей и кувшинов; в них были разнообразные жидкости либо какие-то непонятные предметы. Этот беспорядок живо напомнил мне обстановку, в которой работал, и жил Валекс. Но если у Валекса повсюду были навалены книги, бумаги и камни, то у Исава в мастерской поселились джунгли.

Я замялась на породе.

— Входи, входи. — Исав зашел внутрь сам; хозяйская нога знала, куда ступать, чтобы ничего не раздавить, не опрокинуть. — Я хочу, тебе кое-что показать.

Я осторожно пробралась следом.

— Чем ты тут занимаешься?

— Тем сем, — отозвался он, что-то разыскивая в кипе бумаг на столе. — Я люблю принести из лесу всякую всячину да поглядеть, на что она годится. Так я изготовил несколько лекарственных снадобий. Нашел новые плоды, которые можно употреблять в пищу… цветы для твоей матери... Ага! — Он выудил из-под бумаг записную книжку в белой обложке. — Держи.

Книжка меня не заинтересовала: я все еще осматривалась, пытаясь отыскать что-нибудь знакомое. Сказанные Исавом слова — «твоя мать» — снова пробудили в душе сомнения, которые преследовали меня со вчерашнего дня. Не выдержав, я спросила:

— Откуда ты знаешь, что я — твоя дочь? Ты говоришь с такой уверенностью...

Он улыбнулся.

— Погляди в книжке.

Я послушно открыла первую страницу. И увидела нарисованного углем младенца.

— Листай дальше.

На следующей странице был нарисован годовалый ребенок. Девочка. Листая книжку, я видела, как кроха растет, становится подростком и превращается в девушку, которую я знаю. В меня. В горле встал острый ком, на глаза навернулись слезы. Отец так меня любил — а я даже вспомнить ничего не могу! На картинках я увидела свое детство — такое, каким оно должно было быть, под крылом Исава и Перл.

— Особенно интересно пролистать книжку быстро-быстро. Увидеть, как ты за несколько секунд вырастаешь на двадцать лет. — Исав забрал у меня книжку, но не захлопнул ее. — Видишь? Вот почему я знаю, что ты — моя дочь. Я рисовал тебя каждый год в день твоего рождения. — Он повернул книжку к себе и оценивающе поглядел на последний созданный им портрет, сравнил со мной. — Похоже. Не совсем такая, как на самом деле, но теперь, когда я тебя увидел, можно исправить огрехи.

Исав легонько постучал книжкой себя по груди.

— Когда ты исчезла, — продолжал он, — мать не расставалась с этой книжкой, глядела на рисунки дни напролет. Со временем перестала, но пару лет спустя увидела, как я рисую новый портрет, и попросила все сжечь. — Отец снова вручил мне книжку. — Я сказал, что она ее никогда не увидит. И насколько я знаю, рисунки до сих пор не попали ей на глаза. Так что давай пока не будем ей показывать, ладно?

— Конечно. — Я внимательно рассмотрела каждую страницу, подмечая мелкие подробности, тщательно прорисованные рукой отца. — Это просто замечательно.

Ну вот, сомнения исчезли: я — Залтана. С души свалился огромный камень. Обязательно постараюсь, чтобы родители стали мне поистине родными. Однако старший брат — совсем другое дело.

— Ты бы лучше показал эти рисунки Листу. — Я вернула книжку Исаву. — Может, тогда он поверит, что я ему сестра.

— О Листе не беспокойся, ему картинки не нужны. Он и без них знает, кто ты. Его выбило из колеи твое возвращение. Он сильно переживал, когда ты пропала... ему было очень трудно.

— Ах, ну да, я забыла. Мне-то на севере жилось легко!

Исав поморщился, и я пожалела о своей злой насмешке.

— Тебя похитили буквально у Листа из-под носа, — проговорил он негромко. — Ты его упросила взять тебя вниз, поиграть на земле. Ему была восемь лет. Не подумай, что это мало: детей Залтана учат выживать в джунглях, чуть только они научатся ходить. Орешка лазала по деревьям еще прежде, чем пошла; моя сестра с ума сходила от тревоги.

Исав опустился в кресло из лиан, и во всем его облике внезапно проступила глубокая усталость.

— Когда Лист вернулся домой один, без тебя, мы не сильно встревожились. Потерявшегося ребенка всегда находили через час или два. В общем-то, Иллиэйские джунгли не так уж велики. Да и хищники днем не очень опасны, а по ночам мы с помощью разных уловок заставляем их обходить поселение стороной. Однако мы перепугались, когда к вечеру не смогли тебя отыскать. Ты как в воду канула; все полагали, что тебя поймала ожерельная змея или древесный леопард.

— Ожерельная змея? — переспросила я недоуменно.

Исав усмехнулся, в глазах мелькнуло почтительное выражение.

— Это такой хищник зелено-коричневого окраса, он живет на деревьях. Длиной змея бывает до семнадцати метров, и она обвивается вокруг ветвей, цветом сливаясь с листвой и корой дерева. Дождавшись какую-нибудь дичь, ожерельная змея обвивает шею жертвы и душит ее. — Исав руками показал, как это делается. — После этого она заглатывает добычу целиком и неделями ее переваривает.

— Не очень приятно.

— Да уж. А чтобы узнать, кого змея, проглотила, ее надо убить. Но шкура у нее слишком крепкая, стрелами не пробьешь, а подойти к ожерельной змее вплотную — чистое самоубийство. Так же и с древесным леопардом. Он утаскивает добычу в логово, а туда не подберешься. И в конце концов один только Лист и верил, что ты осталась жива. Думал, может, ты где-нибудь прячешься, играешь в какую-то игру. Взрослые горевали о потере, а он искал тебя в джунглях день за днем. Уж он давным-давно вырос, понимал, что надежды, нет, а все равно, его туда тянуло.

— И когда же он бросил поиски?

— В сущности, только вчера.

Не удивительно, что Лист в бешенстве. Надо же: он четырнадцать лет прочесывал джунгли в поисках пропавшей сестры, а у нее хватило наглости вдруг объявиться самой. Впрочем, он один-единственный верил, что я жива. Мне сделалось неловко за свои недобрые мысли. Но тут Лист самолично явился на пороге мастерской.

— Отец, — проговорил он, в упор меня не замечая, — скажи этой девице: если она желает идти в Крепость, то я ухожу через два часа.

— Зачем так скоро? — удивился Исав. — Тебе же отправляться только через две недели!

— Бавол получил известие от Первого Мага. Что-то случилось. И я нужен там как можно скорее. — Лист на глазах раздувался от сознания собственной значимости.

Меня так и подмывало ткнуть его в солнечное сплетение: глядишь, спеси бы чуть поубавилось.

Лист резко повернулся и ушел. Я обратилась к Исаву:

— Может, еще кто-нибудь вскоре двинется в Крепость?

Он отрицательно качнул головой: