И оказалась в квартире.

Щелкнул выключатель, освещая небольшой коридор с пустынной вешалкой на которой висело одно-единственное пальто и полкой для обуви, на которой стояла одна пара ботинок. Из коридора было видно зал с большим диваном, столиком и — огромным панорамным окном, в котором светились все те же огни, которые я недавно рассматривала из офиса «Ястреба». Административное здание корпорации с ярко сияющим в ночи логотипом отсюда тоже наверняка было видно.

Энтони коснулся моих плеч, чтобы снять спешно наброшенное на них пальто, и я послушно выпуталась из рукавов.

— Что это за место?

— Моя квартира. Не всегда удобно таскаться в особняк, и когда рядом с работой построили эту многоэтажку…

Таскаться в особняк или таскать девиц в особняк?

Мысль, наверное, довольно ярко отпечаталась на моем лице, потому что Энтони вдруг рассмеялся.

— Лив, я не буду врать тебе, что я сюда никогда никого не водил, но квартира куплена правда не для этих целей. Я люблю свое дело, но иногда оно занимает слишком много времени и хочется сэкономить даже те минуты, которые уходят на дорогу до офиса. А иногда просто нет никакого желания ночевать на диване собственного кабинета, когда заканчиваешь в три утра, а на следующий день в семь нужно снова быть на месте.

— Бедный маленький миллионер, — проворчала я себе под нос, до конца все равно не убежденная, но любопытство снова взяло верх, и я прошла в комнату. Как живут промышленники для чужих глаз, мы уже видели, теперь посмотрим, как они живут для себя!

Ну-с, что я могу сказать?

Скромненько как-то!

А на самом деле — непривычно. В Уолтеровском особняке все было сделано в лучших дворянских традициях — антиквариат, помпезность, благоговейный трепет возникал при взгляде даже на шторы. У нас с Флорой в квартире — с миру по нитке, подержанная разномастная мебель, совершенно не сочетающаяся друг с другом, но это, прикрытое всякими девичьими финтифлюшками, не сильно бросается в глаза. У родителей — строгая классика, как и у соседей, и у соседей их соседей. Иногда мне казалось, что все дома среднего класса отличаются только узором обоев.

Здесь же все было какое-то… новое.

Лаконичное, стильное.

Современное.

Опять же, совсем как «Ястребы».

Пожалуй, очень в духе Уолтера.

Я обошла гостиную, сунула нос в спальню, смутилась, вернулась обратно и отправилась на звуки, доносившиеся, судя по всему, из кухни.

Я не ошиблась, Тони был там и как раз выныривал из холодильника. Пиджак небрежно висел на спинке стула, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, рукава закатаны… он сгрузил продукты на стол и, кажется, вознамерился делать… бутерброды.

Сокрушительная картина. Кухня. Бутерброды. Промышленник. Вычеркнуть лишнее.

— Я правда не голодная, — я попыталась призвать картину мира к порядку.

— Я голодный, — хмыкнул Энтони и принялся резать хлеб. — Там в холодильнике яйца есть, пожаришь?

«Я сюда зачем пришла?! Яйца жарить?!» — вопило все внутри меня, и я затруднялась сказать, чего больше испытываю в этот момент — возмущения, что я тут даю, а он не берет, или облегчения, что самое страшное еще ненадолго откладывается.

Профилактически полыхнув на Уолтера возмущенным взглядом, я нырнула в холодильник — пусть и не набитый битком, но и не пустой — обшарила взглядом полки, в поисках яиц, наткнулась на стоящие рядком бутылки, не смогла побороть любопытство, вытащила одну, покрутила в руках. И тут душа поэта не вынесла:

— Пиво? Серьезно?

Энтони обернулся через плечо.

— А что не так?

— Энтони Уолтер! Промышленный магнат, господин Пятый номер, утонченный, высокомерный, элегантный, изысканный, и так далее, и тому подобное… и — пиво? Плебейский напиток? Ты не боишься, что кто-то узнает и все! Имиджу конец!

Тони окинул меня насмешливым взглядом:

— Откуда этот загадочный кто-то, позволь спросить, может узнать? — поинтересовался он, а потом пробормотал себе под нос: — Если уж предположить, что такого удара моя репутация не перенесет…

— От меня, — бесхитростно призналась я, прекрасно понимая, что утаить эту информацию от Флоры не смогу, а Флора… — по этому поводу я подписок о неразглашении не давала!

— Кто тебе на слово поверит? — фыркнул Уолтер.

— У меня есть доказательства! — я потрясла запотевшей бутылкой у него перед носом.

Мужская рука взметнулась и выхватила вещдок из моих пальцев.

— Эй! — возмутилась я и попыталась вернуть украденное.

Тони несколько мгновений с донельзя довольной рожей наблюдал, как я вокруг него прыгаю, а потом перехватил за талию, притянул к себе и поцеловал так неожиданно, что у меня перехватило дыхание. Коленки ослабли и пришлось вцепиться в мужскую рубашку, чтобы не потерять равновесие.

— Вы с моей маман точно друг другу понравитесь! — сообщил мне Уолтер в опухшие от поцелуя, приоткрытые губы. — Да что там — споетесь! У нее как раз пунктик на тему «плебейских» привычек.

Сообщил — и выпустил меня, возвращаясь к бутербродам.

А у меня сердце снова пропустило удар. До сих пор он почти не упоминал мать, я знала только, что она в добром здравии и живет где-то загородом, периодически осчастливливая сына столичными визитами.

А тут…

Я тряхнула головой, не позволяя себе снова расползаться в переживания, которые только на ромашке и решать, и вспомнила про яичницу.

— Как ее зовут? — первое яйцо зашипело на сковородке, и я решилась задать вопрос.

— Кого?

— Твою маму.

— Леди Розмари Дэвлин-Роттерхил в замужестве Уолтер.

Я удивленно обернулась от плиты.

— Леди?..

— Ага, графская дочка, — Тони закончил художественную выкладку первого многослойного бутерброда, переложил его на тарелку и принялся за второй. — Я плод истинной любви, не знающей преград в виде титулов и разницы положений.

— Ну еще бы, — пробормотала я себе под нос, — как будто мало поводов нос задирать…

— Что-что? — переспросил Уолтер, и вруг его ладони обвили мою талию, а губы пробежались по шее, чтобы слегка прихватить мочку уха, вызвав острую вспышку удовольствия внизу живота.

— Удивительное дело, говорю, — смущенно кашлянула я, не отрываясь от сосредоточенного помешивания яичницы.

Уолтер хмыкнул и вернулся к своему занятию.

Говорят, что аппетит приходит во время еды, а у меня — во время готовки. Выкладывая яичницу на тарелки, я осознала, что все же печенек с кофе, проглоченных в уолтеровском кабинете, было категорически мало. Так что к импровизированному ужину я присоединилась с воодушевлением.

Это было самое странное из всех наших свиданий. Как будто и не свидание вовсе, а… просто домашний вечер вместе. Разговоры ни о чем и обо всем, бесхитростный, но сытный ужин, бокал вина.

— Знаешь, — задумчиво выдала я, пока мы мыли посуду в четыре руки: я мыла, а он вытирал и расставлял по местам, — соблазнитель из тебя ну если честно — так себе. Мне теперь хочется спать, а не… все остальное.

Уолтер белозубо хохотнул, запрокинув голову, убрал последнюю тарелку и объявил:

— Хорошо, идем.

— Куда? — не поняла я, вытирая руки.

— Спать! — он оттолкнулся от кухонной тумбочки и бодрым шагом удалился в темные глубины квартиры.

В легком замешательстве я последовала за ним.

Свет в спальне Тони включать не стал, но огней ночного города и ясной ночи было достаточно. Уолтер нырнул в шкаф и выудил оттуда чистую рубашку.

— Вот. Можешь надеть вместо сорочки. Раздевайся и ложись. Хотя…

Прежде, чем я успела сообразить, как мне вообще реагировать на происходящее, Тони обошел меня со спины и положил руки на плечи, а потом щекочущий шепот коснулся уха:

— …ты же так устала. Давай я помогу.

Записать, подчеркнуть, запомнить, повесить в рамочку на стену — никогда не топтаться по самолюбию Энтони Уолтера. Никогда!

Сердце мгновенно подпрыгнуло и забилось пульсом почему-то на губах, когда я почувствовала мужские пальцы на застежке юбки.

Тони погладил бедро, слегка присборив ткань, пересчитал пуговицы, и я стиснула кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, когда он прижался ко мне со спины всем телом, обвивая второй рукой за талию.